Этот обед представлялся ему чем-то торжественным и даже ритуальным, когда двое мужчин, отец и сын, вместе отмечают важное событие в жизни сына и отец воспринимает его если уж не как равного себе, то по крайней мере как взрослого разумного человека. Может быть, решил для себя Сент, теперь отец будет уделять ему больше времени, они лучше узнают друг друга, возможно, отец даже гордится тем, что сын никогда не пользовался его положением в обществе, а сейчас нашел свою дорогу в жизни и преуспел в деле, которое сам для себя выбрал, так как к этому времени Сент уже сумел продать свой роман. Его агент сообщил ему об этом накануне отъезда в Нью-Йорк:
— Поздравляю, Слоун. Роман взяли и на хороших условиях. Совсем неплохо для первой книги.
Арни пришел в восторг:
— Я покупаю права на постановку фильма. Мне хочется сыграть роль Джо.
Тетя Глория тоже была очень довольна:
— Я верила в тебя, Слоун.
Сент попросил ее ничего не рассказывать отцу, хотелось преподнести ему сюрприз за обедом.
Он забыл о своей обиде на Джи Би и позвонил. Ее, конечно, не было дома, но хотя бы Вера порадовалась за него:
— Это же здорово, Сент! Ты, наверное, счастлив. И знаешь что, — смущенно добавила она, — у меня тоже хорошие новости относительно Старфайер.
— Как только я вернусь из Нью-Йорка, мы обязательно отпразднуем наши успехи, — пообещал Слоун. — Втроем.
Ведь трио Старфайер живет и здравствует.
В первое же утро в Нью-Йорке Сент пошел познакомиться с редактором своей книги, которым оказалась модно одетая, энергичная блондинка лет сорока.
— Нам очень понравился ваш роман. Все уже устали от этих притонов, детей-психопатов и прочей дряни. В вашем романе реальная жизнь со всеми ее кошмарами. Ужас современной жизни — скоростная автострада. Мы пустим вашу книгу на рынок под рубрикой «Ужасы восьмидесятых». Прекрасный роман! А вы еще так молоды.
Сколько вам лет?
— Почти двадцать один год.
— Я хорошо помню себя в эти годы.
Если бы только Джи Би была с ним, если бы он мог поделиться с ней своей радостью. Но все равно чертовски приятно, что тебя хвалят.
Через два дня Сенту исполнился двадцать один год, и, Став совершеннолетним, он, согласно завещанию деда, мог самостоятельно распоряжаться пятью миллионами долларов, вложенными в трастовый фонд Тредвеллов. Торжественная церемония проходила в офисе мистера Фридмана. Сент поставил свою подпись под целой дюжиной документов. По окончании церемонии тетя Глория, сияющая и гордая, повела его на ленч в «Колони». Она надела поношенную соломенную шляпку, скрывавшую ее зачесанные наверх волосы, и розовый костюм от Шанель, которым гордилась вот уже двадцать пять лет. Сент заметил на рукаве свежее пятно грязи и сразу догадался, что перед отъездом тетя не удержалась и поработала в саду.
Отец отказался присоединиться к ним, сославшись на то, что они увидятся за обедом.
— Надень что-нибудь поприличнее, Слоун, — приказал он.
У Сента не было хорошего костюма и не хотелось покупать его, однако он постарался одеться со всей тщательностью: новый «с иголочки» пиджак — жемчужно-серый в тонкую розовую полоску, темно-синюю рубашку от Ральфа Лорена и белые слаксы. Он даже подстригся ради такого случая. Однако его внешний вид произвел на отца совсем обратное впечатление.
— Ты похож на итальянского гангстера, Слоун, или на торговца наркотиками. А где твой галстук?
Обнаружив, что на сыне нет галстука и полностью отсутствует желание им обзаводиться, отец распорядился, чтобы мисс Геррити зарезервировала им столик в другом ресторане.
Поэтому вместо излюбленного ресторана отца с его удобными кожаными креслами, пышными стойками и отделанными дубовыми панелями кабинетами с сидящими в них средних лет мужчинами в добротных серых костюмах, таких же важных, как и отец, они сидели сейчас в новомодном маленьком ресторанчике со стеклянными перегородками, столиками, покрытыми розовыми льняными скатертями, с фантастически подобранной по цвету едой, подаваемой на огромных тарелках. Красноречивое молчание отца служило Сенту большим укором, чем любые гневные слова.
Сент смотрел на отца, солидного, седовласого и могущественного, такого неуместного здесь, как неуместен величественный монумент в оранжерее, заполненной тропическими цветами, но решив, что ни за что не позволит испортить себе настроение и праздник, он миролюбиво спросил:
— Если мать тебе совсем не нравилась, зачем же ты женился на ней?
— Она была беременна, — неохотно ответил отец.
Сент мысленно присвистнул. Такой чувствительности он не ожидал. Тредвелл-старший всегда умел хорошо владеть собой. Никаких эмоций, жалости или страха. Отец был корпоративной машиной, получающей все блага жизни, которые давало ему его положение в обществе. Но возможно, когда-то он тоже был молодым и беззаботным человеком, способным на романтическую любовь к женщине, красивой актрисе, пусть даже эта любовь длилась всего одну ночь.
Сент отложил вилку и посмотрел на отца с теплом и лже симпатией.
— Мной? — спросил он осторожно.
Отец кивнул.
— Тогда ты поступил правильно, женившись на ней.
— У меня не было выбора. — Отец разломил хлеб на две половинки и впился в одну из них крепкими белыми зубами. — Она отказалась делать аборт.
Сент открыл было рот, чтобы ответить, но вдруг понял, что у него нет слов. Он окунул веточку аспарагуса в голландский соус и молча вертел ее, полностью сосредоточившись на этом занятии.
Логически рассуждая, отца можно понять. Сент попытался поставить себя на его место. Это было в 1961 году, когда нравы были совсем другими. Отец, должно быть, по-настоящему испугался, когда узнал, что Спринг беременна.
Конечно, ему хотелось, чтобы она избавилась от ребенка…
Но если рассуждать с личных позиций, то: «Как он посмел?
Ведь этим ребенком был я! Мой отец хотел, чтобы моя мать избавилась от меня». И тут сам собой возник роковой вопрос: «Зачем отец все это мне рассказывает? Неужели же не понимает, как жестоко говорить такие вещи? К чему он клонит? В чем дело? Слава Богу, что Спринг отказалась делать аборт. Спасибо тебе, мама. Возможно, ты не такая уж ведьма, какой стараешься казаться».
— Спринг отказалась от аборта, потому что это противоречило ее интересам. Ты был предметом нашей сделки.
— Ничего не понимаю.
— Пораскинь мозгами, Слоун. У нее на руках были все карты. Она дала мне ясно понять, что если я не женюсь на ней и не переведу на ее счет значительную сумму денег, то горько об этом пожалею.
— Что она намеревалась сделать?
— Трубить на всех углах, какой я мерзавец. Компания только вставала на ноги, и скандал был не в моих интересах, у меня уже тогда были враги.
«Не сомневаюсь», — подумал Сент.
— Я не мог позволить себе рисковать. Я женился на ней и перевел на ее счет требуемые деньги. Мы расстались сразу же после твоего рождения, а через полгода начался бракоразводный процесс, Спринг всегда была настоящей хищницей.
Сент выпил за обедом стакан вина и сейчас чувствовал себя осоловевшим.
— Зачем ты рассказываешь мне все это? — спросил он.
— Ты стал взрослым, и тебе пора знать правду. Ты уже должен понимать такие вещи.
— Спасибо, — ответил Сент. — Жаль, что я сразу не догадался. Теперь все понятно: я был предметом сделки, ты попал в ловушку, и потому ты никогда меня не любил.
Сент аккуратно сложил салфетку, положил ее рядом с тарелкой и встал из-за стола. Единственное, чего он сейчас хотел, Так это поскорее уйти.
— Спасибо за обед, — вежливо поблагодарил он. — Думаю, мне лучше уйти.
— Нет, Слоун. Сядь на место. — Голос отца звучал так, словно тот разговаривал со своим нерадивым работником. — Я еще не все сказал.
— Есть что-то еще?
— Да, есть.
Сент неохотно опустился на стул.
Отец сцепил пальцы и положил на них подбородок.
Впервые за время обеда он посмотрел Сенту прямо в глаза.
— Когда твоя мать преподнесла мне эту новость, я подсчитал, что она должна быть на втором месяце беременности, .
Сент непонимающе посмотрел на Него. Глаза отца, серые, как цинк, излучали холод.
— Ну и что?
— Спринг обманула меня. У нее уже было четыре месяца, а то и больше. Она была хорошо тренированной танцовщицей, с крепким и мускулистым телом. Беременность стала заметна только на шестом, а может, и на седьмом месяце.
Только когда ты родился, по ее утверждению на два месяца раньше срока, хотя и был крупным, здоровым ребенком, весившим около девяти фунтов, я понял, на какую наживку клюнул. Прием старый как мир.
Сент закрыл глаза, наступило молчание.
— Ты хочешь сказать… — начал он.
— Она выдала чужого ребенка за моего, — закончил отец.
— Значит, ты… не мой отец?
— Мне кажется; что я все уже разжевал тебе, Слоун.
Известие оглушило Сента. Все посторонние звуки моментально исчезли. Он видел жующие рты, блеск столового серебра, официантов, несущих поднос с горами грязной посуды на них, но привычный шум ресторана растворился в тишине, и лишь легкий звон неприятно отдавался в голове.
— Почему же ты не отказался от меня? — наконец спросил он. — Почему ты все время делал вид, что я твой сын?
Губы отца растянулись в холодной, презрительной усмешке.
— В то время нельзя было допустить скандала, я не мог себе позволить стать посмешищем в глазах окружающих.
Твоя мать поносила бы меня во всех бульварных газетах, пришлось принять неизбежное. Я сделал тебя своим наследником, дал свое имя, к которому ты, как я сильно подозреваю, всегда испытывал отвращение, но старался видеть тебя как можно реже. Скажу откровенно, это было выше моих сил. — Отец вздохнул и задумчиво посмотрел на Сента. — История не из приятных, но я чувствовал себя обязанным все рассказать тебе. Теперь ты понимаешь, почему все эти годы я уделял тебе так мало внимания.
К столику подошел официант:
— Что джентльмены закажут на десерт?
— Слоун, — обратился к нему отец, хотя какой он теперь ему отец? — Сдобная ватрушка смотрится совсем неплохо.
— Десерт? — Сент непонимающе посмотрел на него. — И после всего этого ты предлагаешь мне десерт?
— У нас есть прекрасный клубничный мусс, — вмешался официант. — А ореховый торт — просто чудо.
— Спасибо, нет, — ответил Сент, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.
— Принесите мне кофе, — услышал он голос отца.
Отца? — Без кофеина. Слоун?
Сент покачал головой. Официант поклонился и исчез.
— Тогда кто же он? — спросил Сент. — Кто мой отец?
Человек, сидевший напротив, пожал плечами. На его лице появилось выражение брезгливости.
— Не имею ни малейшего представления. Спроси об этом у своей матери, может, она сумеет вспомнить.
«Ну ты, старик, просто превзошел себя, — подумал Сент. — Тебе мало было воткнуть в меня нож, так ты еще и повернул его. Молодец, ничего не скажешь».
Он с сожалением посмотрел на него. Неужели можно быть таким расчетливо и мелочно жестоким? Это даже не жестокость, а подлость. «С этого момента, — подумал Сент с холодным презрением, — я тебе ничем не обязан. Я любил тебя, старался заслужить твое уважение. Но теперь хватит».
— Может, я поступил жестоко, Слоун, но, думаю, ты должен знать правду.
Сент скомкал розовую салфетку и аккуратно положил на тарелку для хлеба.
— Никакой жестокости, — спокойно ответил он. — Просто тебе нужно было насладиться местью.
— Местью? О чем ты говоришь? Не надо театральных жестов. Сейчас в тебе говорит твоя мать.
«Несчастный человек, достойный сожаления, — с горечью подумал Сент, затем медленно поднялся, ухватился за спинку стула, прижавшись к нему коленями, так как ноги его дрожали. — Для полноты картины не хватает только группы официантов с именинным тортом и песней о счастливом дне рождения».
— Почему ты не рассказал все это раньше? — спросил Сент. — Тогда не пришлось бы вводить меня в наследство.
Не знаю, что тут скрывается, но определенно я не имею никакого права на эти деньги.
Сент вспомнил тот давний холодный, морозный день, когда он разорвал перед носом мисс Геррити тысячу долларов и бросил к ее ногам. Какое удовлетворение он тогда испытал. Вот бы разорвать сейчас пять миллионов долларов, удовлетворение было бы в тысячу раз больше.
— Ты как-никак мой законный наследник, Слоун. Эти деньги по праву твои.
— Я уже сам начал зарабатывать себе на жизнь и не нуждаюсь в этих деньгах.
— Не смеши меня. Аванс в десять тысяч долларов даже нельзя назвать деньгами.
— Это только начало.
Сент повернулся и направился к выходу.
— Слоун, немедленно вернись, не валяй дурака. — Впервые голос Тредвелла-старшего звучал не так уверенно, как раньше. В нем чувствовались некоторая растерянность и даже страх. — Слоун, не забывай, кто ты есть!
Сент бросил последний взгляд на человека, которого когда-то любил, чье уважение пытался заслужить все эти годы, и с грустью заметил:
— Если бы знал, то, может быть, и не забыл.
Сент быстрой походкой шел по улицам.
Злость душила его. В голове непроизвольно вырисовывался сценарий:
«Натура: улица, ночь. Воздух горячий и влажный. Толпы народа на улицах — влюбленные, люди, выгуливающие собак, зеваки, глазеющие на витрины магазинов. Молодой человек в модном итальянском спортивном пиджаке быстро шагает по улицам, кипя от злости.
Перед ним мелькают знакомые очертания домов, пока он резко не сворачивает в Центральный парк на Девятнадцатой улице. Молодой человек с востока на запад пересекает темный пустынный парк в полной уверенности, что аура гнева, окружающая его, служит ему превосходной защитой от подстерегающей опасности…»
Сент дошел до западной окраины города и на Амстердам-авеню резко развернулся и зашагал обратно в деловую часть города.
Он бродил по улицам до тех пор, пока совершенно не вымотал себя, и, только немного успокоившись, пошел на квартиру к матери. Было два часа ночи.
Пройдя в свою комнату, Сент хотел лечь спать, но скоро понял, что все равно не заснет: нервы слишком взвинчены. Решив не ждать до утра — да и матери к тому же не было дома, — он быстро сложил в сумку свои вещи, выскочил на улицу и, поймав такси, поехал в аэропорт Кеннеди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53