По отношению же к нему… Что ж, она была безупречна. После того памятного разговора в Лондоне, когда он вынужден был предостеречь ее, что окружающие могут заметить что-то… э… необычное в их отношениях, она не сделала ни одного неверного шага. Не забывала называть его по имени после его просьбы:
« — Рекс, я еще буду нужна сегодня? До половины пятого? Да, хорошо…
— Рекс, я нашла тот рецепт для аптекаря.
— Пришло только одно письмо, зато очень хорошее: письмо твоей мамы ко мне, Рекс. Я уже описала, как мы здесь живем, и передала привет от тебя.
Траверс с невыразимой смесью удивления и восхищения говорил на это:
— В самом деле? Отлично!»
Его взгляд встречал детски открытое, приветливое лицо; но он отлично знал, что это всего лишь яркая обложка книги, прочесть которую ему не позволено. Порой ему казалось, что Джой выжидает… Он гадал: неужели Джой воспринимает свой пост официальной жены, домоправительницы плюс два дня работы секретаршей как нечто вечное? Это может тянуться довольно-таки долго, но не вечно же. Зачем ей это? Она смотрела на него и говорила с ним очень дружески, но прикосновение маленькой ручки, которое порой сопровождало ее «Спокойной ночи», перед тем как она скрывалась в обиталище мадам Жанны, говорило весьма твердо: «Мы на самом деле никакие не друзья, помни. Пусть здесь мы ведем совместную жизнь, мы остаемся просто знакомыми!»
Интересно, она действительно так думала?
Он поймал себя на злобной мысли: «Но, черт побери, ведь именно она все это придумала! Предложение сделала она! Ее идея, ее абсолютно безумный план! Лучше пойти и сказать ей прямо…»
Здесь он начинал смеяться над собой, подхватывал поводок, звал Роя — и пес, видя, что хозяин стоит с поводком, тотчас начинал крутиться вокруг, прыгать, лаять от восторга.
— Пойдем, мой Ройси-Бойси, пойдем гулять! Давай! Рой, прижимая уши, позволял пристегнуть поводок.
— Кто у нас огромный злобный волчище-собачище?
— Гав!
— Кто гоняет овец, кто кусает полицейских, кто пугает старушек, кто ест детишек на обед, а?
— Гав, гав! — в полном восторге отвечал ни в чем подобном не виноватый Рой.
— Кто вероломная скотина? Кто покушается на руку, что его кормит, а? Вот тебе за это, вот тебе за это, вот тебе… — любовно приговаривал Траверс, хватая собаку за все четыре лапы, поднимая и вскидывая на шею, словно воротник. Покружившись с Роем на плечах, он затем раскачивал собаку, подкидывал в воздух и, наконец, опускал на дорожку сада. Потом они начинали играть в мяч: Траверс бросал, а Рой бежал вдогонку, прыгал, хватал, лаял и в полном экстазе махал хвостом, а Джой выглядывала из окошка спальни мадам Жанны, желая удостовериться, чем вызваны такой шум и возня. И, наблюдая эту картину, грустно думала: «Мужчины были бы терпимы, если бы они относились к людям хоть наполовину так же, как к собакам!»
Траверс же, не подозревая о таких ее размышлениях, пристегивал поводок к ошейнику Роя, гладил его по шелковистой шерсти и внушал себе, что недостойно впадать в злобу и депрессию только лишь из-за перемены климата, окружения и обстоятельств.
Обычно такой уравновешенный, сейчас он пребывал в худшей форме, чем когда бы то ни было.
Поставьте себя на его место — на место великолепно сложенного, сильного, умного, порядочного тридцатитрехлетнего мужчины с нормальными здоровыми инстинктами, для которого всегда само собою разумелось (хотя он об этом особенно не задумывался), что женщины склонны считать его весьма привлекательным.
Представьте себе, что вы, по всем внешним признакам, женаты — во всяком случае, церемония венчания уже состоялась. Представьте, что вы оказываетесь за границей с хорошенькой двадцатидвухлетней девчушкой и поселяетесь в доме, где каждый уголок наводит на мысли о медовом месяце, постоянно тесно общаетесь с ней: разделяете трапезу, разговариваете, появляетесь с нею в обществе — ибо эта девушка и есть ваша жена, но жена только по бумагам, — несмотря ни на что, вы для нее — ВЫ! — как мужчина не существуете.
Представьте себе, что из чувства такта и соображения приличий вы удерживаетесь от попытки обсудить эту проблему с ней.
Разве такая ситуация не начала бы слегка действовать вам на нервы?
Именно это случилось с доктором Рексом Траверсом: эта ситуация стала весьма сильно действовать ему на нервы именно ко дню суперпобега Персиваля Артура.

Глава четвертая
ПОБЕГ
Ex Treibt in die Ferne mich
Machtig hinaus
Песня
1
Я отказываюсь! — воскликнул Персиваль Артур рано утром, когда Джой напомнила ему, что в половине пятого он приглашен на чай в «Монре-по». — Почему я должен портить себе день, на который у меня уже назначены встречи с моими друзьями, бестолковым сидением в скучной гостиной с толпой старых дев, впавших в маразм?
— — Никакой толпы там не будет: только две мисс Симпетт и еще одна их подруга, которая хочет повидать тебя, потому что знала твою маму, когда ты был еще младенцем.
— Непростительный грех — знаться с людьми, которые помнят мужчину младенцем! — провозгласил Персиваль Артур и изобразил отвращение: — Бр-р!
Эта маска нарочитого отвращения — проявление бессознательной жестокости, свойственной молодым людям его возраста при столкновении со старостью, слабостью или уродством, одновременно и притягивала, и отталкивала Джой, у которой не было братьев, чтобы подготовить ее к возможности такого поворота событий.
Он продолжал, передразнивая манеру старушек:
— «Я не видела тебя с тех пор, как ты был вот такусенький! — Он указывал трясущимися руками расстояние в девять дюймов от пола. — Это было лет тринадцать назад. Как ты вырос!» — Было бы странно, если бы он не вырос! Как будто такое возможно! — Потом пластинка меняется: «Ты любишь ходить в школу, дорогой мой?» И большое счастье, если тебя вдруг забудут спросить: «Ты, конечно, слишком взрослый, чтобы можно было поцеловать тебя?» Но обычно не забывают. Я категорически отказываюсь! В гробу я их всех видал! Представь, что тебе нужно…
— Персиваль Артур, ты просто маленький звереныш.
— Не такой уж и маленький. — Он проворно вскочил и вытянулся, изображай телескоп, и его острый подбородок оказался на макушке Джой. — А что касается «звереныша», я думаю, они еще не так зверели в моем возрасте, когда их заставляли быть вежливыми со старыми высохшими мумиями!
— Думаю, они не зверели…
— Они зверели. Только в их времена запрещалось говорить то, что я сейчас могу сказать. Так положено — и все тут. Но, как бы там ни было, как говорил древний философ, я не собираюсь быть с ними почтительным или стричь ради них волосы и ногти! И ты не сможешь меня заставить! Парада не будет.
— Боюсь, что все-таки придется, — посочувствовала Джой. — Они просили твоего дядю…
Лишь кровь была со всех сторон,
Младенца ж не увидел он, —
мрачно процитировал Персиваль Артур и вдруг кинулся к Рою. Обхватив пса за шею, он продолжал декламировать:
О цербер! Сына ты пожрал! —
Отец несчастный прокричал…
(Они все знали об этой страшной овчарке, да, псина?)
Он в исступленье меч схватил
И, мстя, в Гелертов бок вонзил.
Заливистый лай Роя, возня, шум, грохот и поверх всего этого — едва ли не визг Джой: чтобы быть услышанной, ей пришлось завизжать:
— Они просили твоего дядю, чтобы ты был, и он велел мне проследить, чтобы ты не опаздывал! Ты можешь не оставаться там долго…
— Я могу не оставаться там вообще, если я не приду, — донесся удаляющийся голос Персиваля Артура, ибо он уже несся, перескакивая через ступеньки террасы, к высокой железной ограде, за которой ослепительно сверкала белой пылью дорога со слоновьими ногами пальмовых стволов.
До свидания! У меня много дел! Не скучайте!
2
Обыкновенно он исчезал на все утро. Но к ланчу пунктуально являлся, с чистой совестью и отменным аппетитом.
Сегодня он опоздал. Рой пришел без него.
— А где же мальчик? — спросил Рекс Траверс; он был раздражен после ненавистного утреннего приема пациентов. День стоял чудесный, но лишь для тех, кто мог провести его на море или высоко в горах, в тени олив. — Как он непунктуален!
— Наверное, он просто забыл о времени, — умиротворяюще ответила Джой. Она еще не выходила сегодня на солнце и, казалось, источала прохладу и свежесть. В белом шелковом платье-рубашке с нефритово-зеленым поясом, с шейным платком и носовым платочком в кармашке в цвет ему, она напоминала лотос. — В доме прохладнее, чем снаружи.
— Мадам, ланч на столе, — объявила Мери. Типичная англичанка, словно только что с Харли-стрит, в своей черно-белой униформе, она отступила в сторонку, к окну, пропуская хозяина и его молодую жену в столовую.
Они уселись друг напротив друга за красиво накрытый стол: льняная скатерть и стекло — наследство мадам Жанны; столовое серебро — свадебный подарок бабушки Траверс, и в центре — составленная руками Джой пирамида из роз.
Кстати, это была первая их трапеза вдвоем.
3
Сочувственно наблюдавшая за их жизнью Мери тотчас отметила это. «Наконец-то они остались лицом к лицу, без этой каланчи — Персиваля Артура».
Однако разговор начался отнюдь не на нежно-интимной ноте: когда «хозяйка» заметила, что она уверена, что мальчик вот-вот придет, хозяин весьма саркастически сказал, что женщины вообще имеют обыкновение говорить «уверена», не имея для уверенности никаких причин. Затем возникла пауза, и в столовую вплыл через открытое окно голос Мелани, распевавшей в кухне собственную версию любимой французской песни Мери: «Я хочу быть счастливой. Но я несчастна, покуда несчастен ты!»
«Однако нехорош голос Мелани — тем, что он слышен повсюду», — подумала Джой, а Траверс сделал добрый глоток минеральной воды со льдом и с лимоном (Джой помнила, что на Харли-стрит это был его обычный полуденный напиток).
Снизу зазвучала песня — тоже что-то из дешевой мюзик-холльной лирики.
Tu n`as pas su m`aimer!
Tu n`as pas su me comprendre! —
выводила Мелани.
Pourtant je t`ai donne
Mes baisers…
— Мери, — мягко, вполголоса сказала Джой.
— Да, мадам. Я ей скажу, — тотчас поняла Мери и устремилась на кухню, чтобы побыстрее сказать товарке: «Мелани! Прекрати. Нон шантэ! Нон!»
— Что? — по-французски переспросила Мелани, прерванная на полуслове. — Мадам не хочет, чтобы я пела? Значит, ее душа нечувствительна к музыке! И в такое время ее жизни! Вот мадам Жанна — ей очень нравилось мое облигато!
— Нон шантэ, — повторила Мери, которая не поняла ни слова из того, что говорила Мелани, хотя исправно кивала.
А наверху Траверс, кушая цыпленка с салатом, приготовленным Мелани (салат был так сильно охлажден, что вызывал воспоминание об инее на газоне), заметил, просто чтобы что-нибудь сказать:
— Не могу представить себе, где эта женщина берет песни для своего неисчерпаемого репертуара!
— Я могу тебе сказать, — ответила Джой, тоже чтобы только поддержать беседу. — Когда по воскресеньям она вечером выезжает в Ниццу, то прямиком идет в зал музыкальных автоматов, надевает наушники и бросает франк за франком, слушая самые сладкие песни, что у них есть.
— Боже, ничего себе воскресный отдых!
— Таково ее представление о счастье. Я думаю, ты скучаешь без воскресных полетов.
— Что? Извини, — встрепенулся Траверс, вертя головой, чтобы увидеть лицо Джой за экраном из роз. — Что ты сказала, Джой?
Джой по другую сторону роз повторила, что ей кажется, что ему не хватает здесь его полетов.
— Да, скучаю, — грустно согласился Траверс.
Он не ожидал, что она помнит и вообще думает об этом. Он был тронут. И поскольку больше здесь поговорить на эту тему было не с кем, он начал рассказывать этой девушке, сидевшей за одним столом с ним, о том, какое счастье — летать.
— Обычно говорят о пользе авиации для коммерции или на войне и совершенно не говорят о том наслаждении, которое получаешь от полета. — Рекс Траверс, прирожденный пилот, вдохновился. — Чувство высоты! Когда облака остаются внизу, оказываешься в удивительно чистой атмосфере. Туман, дождь — все это под облаками, а ты над ними, и «Мот» послушна каждому движению твоего пальца… Ты даже не чувствуешь скорости; чтобы убедиться в том, что движешься, надо найти внизу какое-нибудь дерево, к примеру; раз — и оно далеко позади… А земля под крыльями похожа на мягкий зеленый ковер…
Джой слушала с неподдельным интересом. Вот она о чем-то спросила…
— Что? Прости, я не расслышал. Может быть, убрать эту штуку? — Он кивнул на пирамиду из роз. Джой посмотрела на Мери, и та передвинула цветы. «Красиво», — про себя отметил Траверс. Еще один ее талант — она умеет обращаться с цветами и любит ими заниматься. Совершенно очевидно, что домашние дела увлекают ее гораздо больше, чем работа секретарши. Может быть, и все девушки, служащие по необходимости в офисах, таковы же? Если дать им возможность… Просто удивительно, как она расцвела здесь, на юге. А ему на юге плохо… Джой же здесь стала совершенно другой — и внешне, и внутренне… Даже жесты… Даже… интеллект… К тому же она умеет слушать…
— Понимаешь, Джой, Англия так прекрасна с высоты птичьего полета! Не видно оскорбляющих глаз мелочей… смотришь вниз и видишь сплошное зеленое море… домики, окруженные островками парков. Сплошной теннисный газон… сплошной цветущий сад… Вот ради чего я летал… А ты никогда не пробовала?
— Нет, никогда не представлялось случая; да и представься он, я страшная трусиха, всего боюсь.
— Не надо бояться! — с энтузиазмом воскликнул Траверс и вдруг ощутил дополнительное сожаление, что здесь нет возлюбленной «Мот». Будь «Мот» здесь, он мог бы подарить этой девушке счастье полета… Как это было бы прекрасно… Но сказал только: — Это чувство ни с чем не сравнимо!
— Однако, — заметила Джой, — ты не разрешал летать мальчику.
— Нет, — коротко ответил Траверс. — Не разрешал. Рано. Нельзя через все пройти уже в раннем возрасте. Мне было девятнадцать лет, когда я впервые сел за штурвал. В конце концов, пусть хоть что-то ему останется на потом.
Тут Мери внесла на зеленом блюде первую мелкую лесную землянику, красную, сочную, сладкую, и поставила на стол два коричневых кувшина охлажденных сливок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41