Отлично - магазин Wodolei
И все время тебя хотел. А теперь ответь: отчего ты запретила себе доверять мне?
Он догадался.
Значит, он все еще предан мне, – впрочем, он однолюб. Что же ответить? Он никогда не унижал, не обижал и не разочаровывал меня и всегда давал больше, чем я могла ожидать. Прежде мне казалось, что такие, как он, канули в Лету вместе с королем Артуром и рыцарями Круглого стола. А может, таких, как он, никогда и не было.
Убедительной причины ему не верить просто не существует. По крайней мере, я не могу ее придумать. И поступаю просто. Я говорю правду, но не всю. А точнее – полуправду.
– Я тебе верю.
Волнение и тревога, написанные на лице Даррена, тают, и он широко улыбается. Он берет меня за подбородок, привлекает меня к себе и целует. Мы целуемся долго и страстно. Даррен доволен тем, как отвечают ему мои губы, – он полагает, что шесть месяцев его ожидания пробудили во мне чувство.
Мы идем к лифту, мы поднимаемся, мы входим в номер.
Он не должен мне верить, хоть сама я и верю ему. Я помолвлена с Джошем. Пусть это ошибка, но я дала слово.
Бедный Джош.
Бедный Даррен.
Я бы и себя пожалела, если бы умела себя любить. Знаю, что должна бежать от Даррена, запретить ему себя целовать и не целовать его самой, сказать ему о Джоше, – все это я знаю. Но не могу справиться со своим малодушием. Даррен такой рассудительный, и потому не поймет, что обручиться с другим мужчиной меня заставил страх перед любовью. Я сама себя едва понимаю. И пылаю таким неистовым желанием, что, кажется, умру, если он сейчас перестанет меня целовать. Но пока Даррен целует меня, пока моя кожа горит от его ласк и пока он шепчет нежные слова, я даю другое обещание. На этот раз себе самой.
Это будет в последний раз.
Это мое последнее приключение, а потом будет только Джош. Я верю Даррену, но я не верю в любовь. Он убедил меня в неподдельности чувств, но не может дать мне пожизненной гарантии. А Джош такую гарантию даст. Буду наслаждаться и вбирать в себя каждое сегодняшнее мгновение. Этих воспоминаний мне хватит на всю оставшуюся жизнь.
Я так решила.
Мы падаем на кровать, он целует меня, а мои ноги уже охватили его, руки торопятся вновь отыскать каждый изгиб, щелку, ложбинку любимого тела. Мы сбрасываем влажную одежду, кожа горит, мы истекаем желанием. Он целует, гладит, ласкает языком меня всю, все тело. Исследует мои плечи, груди, бедра, проникает в скрытые места, изучает ступню, изгиб колена, промежуток между пальцами ног. Я его поглощаю. Пробую вкус его пота и запах плоти. Я пью его близость, я хочу ощущать его тело, и там, где оно поросло волосками, и там, где оно абсолютно гладко. Я ласкаю его волосы: густые, блестящие пряди на голове, мягкий пух между ягодиц, волосы на груди, которые густеют и грубеют, спускаясь к паху, щетину на подбородке. Мне надо успеть. Я слушаю толчки его сердца и дыхание. Они все учащаются, а я все не могу насытиться его запахом и вкусом.
Я его вижу.
За секунду до того, как войти в меня, он охватывает мою голову обеими руками и внимательно смотрит в глаза.
Он меня знает. К моей щеке пристали волосы с его лобка, у него на губах моя влага. Я напрягаюсь, чтобы сильнее прильнуть к нему. Чтобы он оставался именно там, где он сейчас. Во мне. Со мной. Глубоко. Не понимаю, как я смогла уйти от него! И не понимаю, как уйду теперь.
Быстрее и быстрее, сильней и жестче. Мое тело отзывается на этот ритм. Это начинается в пальцах ног и закипает, и поднимается вверх. Руки запутались в его волосах, слепо бродят по его спине и болят от острого восторга, а голова в тумане от лютого блаженства. Исступление выгибает мою спину, поднимается выше, пронзает сердце и трепещет в животе, завершаясь спазмами яростного экстаза. Я содрогаюсь от любви. И когда он хрипит «я люблю тебя», я вскипаю счастьем.
Вдруг все становится ясным. Вот он, недостающий элемент головоломки, стакан ледяной воды в душную жару, горячий густой шоколад после лыжной прогулки, солнце на мокрой дороге после летней грозы, радость, от которой хочется петь. И это все он.
Мы падаем друг на друга, обессиленные и потные.
Я смотрю, как он готовится ко сну: идет помочиться, ставит стакан воды на прикроватный столик, переключает кондиционер, убирает пуховое одеяло и кладет вместо него простыню. Я зачарованно слежу за ним. Он ложится, отворачивается в другую сторону, его дыхание успокаивается, плечи ритмично поднимаются и опускаются. Я крепко к нему прижимаюсь, касаясь грудью его спины, вжимаюсь лобком в его ягодицы. Мои ноги вплотную к его ногам, а пальцы – в своде его ступни.
И уходят гнев, цинизм и сомнения, которые я носила в себе двадцать шесть лет. Уходят и чувство потери, и то горе, что я ношу в себе с января. Я переполнена любовью и надеждой. Это открытие, которое важней физического удовлетворения. Во мне поет удивление: я могу дарить ему уважение, дружбу, любовь и страсть. Этот мужчина – моя судьба. Моя жизнь. И пошло все на хер, я рискну. Нет никаких гарантий – ну и что? Я все же рискну.
Как я счастлива, что иду на это.
– Кэс, спишь? – шепот Даррена прервал мои размышления.
– Нет, – шепчу я. И кого только мы боимся разбудить?
– Знаешь, о чем я подумал?
– О чем?
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Да.
Ну да, быть помолвленной сразу с двумя мужчинами – это не совсем обычно.
18
Теперь у меня есть мечта. Я и не знала, что хочу именно этого. И это хорошо. Очень хорошо. Какая чушь, будто дорога к цели лучше, чем сама цель. Все неудачники так говорят. Надо уметь эффектно заполучить эту самую цель, вроде того, как это сделала я.
Да! Я пьяна от восторга (и чуть-чуть от страха). Перелить бы этот опыт в бутылку и держать его на своем туалетном столике. Я знаю, это Он. Тот самый. Единственный. Я не знаю, как удержаться на этой высшей точке счастья. Но верю, что это получится.
В отеле мы все утро радостно обсуждаем, где и когда поженимся. Даррен удивляется, когда я говорю, что хотела бы венчаться в аббатстве святой Хильды в Уитби.
– Ты имеешь в виду церковь рядом с аббатством. Само аббатство наполовину разрушено. Там и крыши-то нет.
– Нет, именно в аббатстве. Свадьба на открытом воздухе.
– Нужно узнать. Не уверен, что получится. Вообще-то та земля наверняка была освящена, задолго до того, как обрушилась крыша. – Он прерывается, чтобы поцеловать родинку у меня на спине. – Я и не знал, что ты веришь в бога. Что, хочешь угодить всем сразу?
– Нет. Просто, по-моему, там будет хорошо.
Такое красивое место, и там мне было так спокойно.
Мы решаем пожениться зимой.
– Вообще-то если свадьба будет на улице, в холод, то учти: у меня затвердеют соски. И на фотографиях это будет видно, – замечаю я.
– Да ну? – По его тону ясно, что он вовсе так не думает.
Я уже вижу себя в длинном платье, отделанном мехом, а его в темно-синем бархатном костюме. Как отчетливо я вижу это! Мы говорим о детях, сколько у нас их будет и как мы их назовем. И договариваемся сообщить всем о нашем решении, всем сразу.
Я застываю.
Сказать всем, что я выхожу замуж за Даррена, означает сказать им, что я не выхожу за Джоша.
Я в ужасе. Сколько боли я им причиню, сколько разочарования.
Я поворачиваюсь к Даррену и хочу ему все рассказать. Он, конечно, подскажет, как выпутаться из всего этого. Но слова застревают в горле. Вместо этого мы договариваемся созвониться вечером. Я пытаюсь не думать о Джоше хотя бы сейчас. Мы заказываем шампанское в номер, потом «наше» блюдо на ланч, – да, у нас уже есть «наше» блюдо – тосты с сыром. Но есть я не могу. Вместо этого мы празднуем помолвку, снова занявшись любовью. В четыре часа горничная и менеджер в ожидании, когда мы выйдем, стучат в дверь и требуют немедленно освободить номер, потому что он заказан на ночь и его нужно прибрать. Мы неохотно вылезаем из кровати и одеваемся.
Мы прощаемся в фойе отеля, но все никак не можем расстаться, и Даррен провожает меня до метро, хотя ему самому нужно на автобус. Мы снова прощаемся у турникетов, но потом решаем купить еще один билет, чтобы можно было окончательно проститься на платформе. Мы бы вообще не расставались, но ко мне сегодня должны заехать мама и Иззи на последнюю примерку подвенечного платья. Того, для свадьбы с Джошем.
– Он не хотел отпускать тебя потому, что не знал, когда он тебя еще увидит и увидит ли вообще, – раздраженно бросает мне Иззи.
– Конечно, он знал, что увидит меня снова. Он мне верит. И я в себе уверена. Мы собираемся быть вместе всю оставшуюся жизнь. – Я смеюсь и слегка подскакиваю. Меня переполняет энергия! Моя мать и Иззи смотрят на меня с дивана. Что за постные лица!
– Вы что, не рады за меня? Они переглядываются.
– Не хотите поздравить меня с помолвкой? Иззи восклицает с досадой:
– С какой из двух, Мисс Непостоянство? – Я замечаю, что мама берет Иззи за руку, тщетно пытаясь ее успокоить.
– Согласись, это несколько неожиданно, – замечает мама, пытаясь удержаться на тонкой грани между тактом и дидактикой.
– Нисколько не неожиданно. Я давно все знала, только не смела признаться себе в этом.
Я не изменилась, а только научилась чувствовать по-другому. Раньше я этого не умела, и отсюда-то моя неверность, легкомыслие и жестокость. Но теперь я могу гораздо больше, и cпособна на большее!
– А ведь ты права, ведь все из-за неверности, легкомыслия и жестокости, – кричит Иззи. – А может, у тебя есть в запасе еще что-нибудь? Ты просто воплощение пороков! А что же будет с Джошем?
Я, конечно, о нем не забыла. Все эти сутки я очень старалась о нем не вспоминать, но он все время был где-то рядом. Это отравляет радость и мучит меня, ведь я знаю, что он хотел сделать меня счастливой.
– Я не могу выйти замуж за Джоша.
– Ясное дело, ты не собиралась становиться двоемужницей, – вопит Иззи, широко открывая рот, и лицо у нее того же цвета, что и миндалины.
Я встала перед ними на колени, не рассчитывая, а лишь надеясь, что они меня поймут. Иззи бросилась обратно на диван, а мама немного придвинулась ко мне. Не то чтобы знак свыше, но все-таки жест неравнодушия.
Я пытаюсь им все объяснить.
– Я не верила в любовь и не могла понять, как можно в нее верить. То, что рассказывали мне о любви, было как военные репортажи из дальних стран – любовь казалась мне чем-то далеким, нереальным. А потом… я, кажется… я… – Иззи и мама смотрят на меня, и это немного смущает. – Я… полюбила.
– Так сказать, попала в зону военных действий? – язвит мама. Она мне не верит.
Я не обращаю внимания.
– Но это было действительно страшно, и я… я… – Блин, когда это я стала заикой? – Я ушла от него. – Иззи верещит, как волнистый попугайчик. – Но когда я узнала, что эта война реальна, что она существует, я решила, что невозможно ее не замечать. Выйти замуж за Джоша было бы полумерой, все равно что слать на войну продуктовые посылки.
– Значит, из Красного Креста тебя понесло на передовую, – говорит мама. Она все еще не верит. Когда она повторила это снова, я понимаю, до чего же странная аналогия пришла мне в голову. И пытаюсь сформулировать проще.
– Мне очень не хочется делать Джошу больно. Но разве вы не понимаете, что гораздо хуже было бы выйти за него, не испытывая тех же чувств, что и он?
– Ну наконец-то, – говорит Иззи. – Я давно пыталась тебе это в голову втемяшить.
– Когда Даррен смеется, шутка кажется смешнее, а когда он входит в комнату, в ней становится уютнее. Вода кажется чище, ночь чернее, а звезды ярче, если он о них говорит. Я не хотела признавать, что любовь существует, и приняла такое трусливое и погибельное решение. И все же пришлось признать любовь, потому что я его люблю. Даже когда сплю. – Говорю все это и кажется, будто овладела новым, незнакомым языком.
– Шла бы ты на хер. Мы всю жизнь это от тебя слышим. Можешь ты хоть немного, хоть для разнообразия подумать о другом, а не о себе, любимой?
Я отшатнулась назад, пораженная силой слов Иззи. Она никогда не ругается и никогда никого не посылает.
– Сначала ты бросаешь Даррена, а потом снова сходишься с ним, когда тебе кажется, что ты…
– Мне не кажется, я действительно…
Она машет руками, пресекая мои возражения. Я и не представляла, какими сильными и выразительными могут быть маленькие худые руки Иззи.
– Ты такая эгоистичная. – Она вскочила и быстро заходила по комнате. – Хорошо, теперь ты веришь в любовь – давай это дело обмоем! – Она топает ногой, и если бы это была не она, я? бы не удержалась от смеха, но к ярости, что исходит от Иззи, лучше прислушаться. – Нет,?! лучше не будем. Давай-ка лучше проанализируем твои странности. – Похоже, у меня нет выбора. И я слушаю, как Иззи перечисляет мои преступления против человечества. По ее словам выходит, что у меня очень много общего с Имельдой Маркое, и это «общее» – вовсе не страсть к хорошей обуви, – …и ты так ужасно обращалась со своими бесчисленными любовниками. Потом было это глупое и бесчеловечное «Секс с экс» и, наконец, твоя проклятая, эгоистичная помолвка с Джошем. – С каждым новым обвинением крик Иззи повышается на целый децибел, и я уже жду, что соседи сверху начнут стучать в пол и потребуют прекратить скандал.
У меня внутри все рвется от боли.
Хочу возразить, что обращалась с любовниками не так уж плохо, и потом все равно большинство из них не ожидали от меня ничего особенного. Хочу сказать, что шоу спасло меня от увольнения. Хочу сказать ей, что люблю ее и Джоша и что никогда не хотела причинять им зла.
Но все это так по-детски и так неубедительно. К тому же эти доводы она уже слышала. И она никогда не выходила из себя. А теперь она уходит.
Ушла, хлопнув дверью.
Я посмотрела на маму.
– Как ты думаешь, она расстроилась из-за того, что не будет на следующей неделе подружкой невесты?
– Ты плохо шутишь, Джокаста, – строго отвечает мама. – Ты всегда спешишь замазать боль шуткой, а сейчас у тебя это совсем плохо получается. – Я покорно иду за ней на кухню, а она открывает холодильник и достает бутылку «Вдовы Клико».
– Как хорошо, что у тебя в холодильнике всегда есть шампанское. Я всегда считала, что это очень в твоем стиле.
– Правда? – Я так поражена, что тут же забыла о выходке Иззи. Я-то думала, что мама считает шампанское развратом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Он догадался.
Значит, он все еще предан мне, – впрочем, он однолюб. Что же ответить? Он никогда не унижал, не обижал и не разочаровывал меня и всегда давал больше, чем я могла ожидать. Прежде мне казалось, что такие, как он, канули в Лету вместе с королем Артуром и рыцарями Круглого стола. А может, таких, как он, никогда и не было.
Убедительной причины ему не верить просто не существует. По крайней мере, я не могу ее придумать. И поступаю просто. Я говорю правду, но не всю. А точнее – полуправду.
– Я тебе верю.
Волнение и тревога, написанные на лице Даррена, тают, и он широко улыбается. Он берет меня за подбородок, привлекает меня к себе и целует. Мы целуемся долго и страстно. Даррен доволен тем, как отвечают ему мои губы, – он полагает, что шесть месяцев его ожидания пробудили во мне чувство.
Мы идем к лифту, мы поднимаемся, мы входим в номер.
Он не должен мне верить, хоть сама я и верю ему. Я помолвлена с Джошем. Пусть это ошибка, но я дала слово.
Бедный Джош.
Бедный Даррен.
Я бы и себя пожалела, если бы умела себя любить. Знаю, что должна бежать от Даррена, запретить ему себя целовать и не целовать его самой, сказать ему о Джоше, – все это я знаю. Но не могу справиться со своим малодушием. Даррен такой рассудительный, и потому не поймет, что обручиться с другим мужчиной меня заставил страх перед любовью. Я сама себя едва понимаю. И пылаю таким неистовым желанием, что, кажется, умру, если он сейчас перестанет меня целовать. Но пока Даррен целует меня, пока моя кожа горит от его ласк и пока он шепчет нежные слова, я даю другое обещание. На этот раз себе самой.
Это будет в последний раз.
Это мое последнее приключение, а потом будет только Джош. Я верю Даррену, но я не верю в любовь. Он убедил меня в неподдельности чувств, но не может дать мне пожизненной гарантии. А Джош такую гарантию даст. Буду наслаждаться и вбирать в себя каждое сегодняшнее мгновение. Этих воспоминаний мне хватит на всю оставшуюся жизнь.
Я так решила.
Мы падаем на кровать, он целует меня, а мои ноги уже охватили его, руки торопятся вновь отыскать каждый изгиб, щелку, ложбинку любимого тела. Мы сбрасываем влажную одежду, кожа горит, мы истекаем желанием. Он целует, гладит, ласкает языком меня всю, все тело. Исследует мои плечи, груди, бедра, проникает в скрытые места, изучает ступню, изгиб колена, промежуток между пальцами ног. Я его поглощаю. Пробую вкус его пота и запах плоти. Я пью его близость, я хочу ощущать его тело, и там, где оно поросло волосками, и там, где оно абсолютно гладко. Я ласкаю его волосы: густые, блестящие пряди на голове, мягкий пух между ягодиц, волосы на груди, которые густеют и грубеют, спускаясь к паху, щетину на подбородке. Мне надо успеть. Я слушаю толчки его сердца и дыхание. Они все учащаются, а я все не могу насытиться его запахом и вкусом.
Я его вижу.
За секунду до того, как войти в меня, он охватывает мою голову обеими руками и внимательно смотрит в глаза.
Он меня знает. К моей щеке пристали волосы с его лобка, у него на губах моя влага. Я напрягаюсь, чтобы сильнее прильнуть к нему. Чтобы он оставался именно там, где он сейчас. Во мне. Со мной. Глубоко. Не понимаю, как я смогла уйти от него! И не понимаю, как уйду теперь.
Быстрее и быстрее, сильней и жестче. Мое тело отзывается на этот ритм. Это начинается в пальцах ног и закипает, и поднимается вверх. Руки запутались в его волосах, слепо бродят по его спине и болят от острого восторга, а голова в тумане от лютого блаженства. Исступление выгибает мою спину, поднимается выше, пронзает сердце и трепещет в животе, завершаясь спазмами яростного экстаза. Я содрогаюсь от любви. И когда он хрипит «я люблю тебя», я вскипаю счастьем.
Вдруг все становится ясным. Вот он, недостающий элемент головоломки, стакан ледяной воды в душную жару, горячий густой шоколад после лыжной прогулки, солнце на мокрой дороге после летней грозы, радость, от которой хочется петь. И это все он.
Мы падаем друг на друга, обессиленные и потные.
Я смотрю, как он готовится ко сну: идет помочиться, ставит стакан воды на прикроватный столик, переключает кондиционер, убирает пуховое одеяло и кладет вместо него простыню. Я зачарованно слежу за ним. Он ложится, отворачивается в другую сторону, его дыхание успокаивается, плечи ритмично поднимаются и опускаются. Я крепко к нему прижимаюсь, касаясь грудью его спины, вжимаюсь лобком в его ягодицы. Мои ноги вплотную к его ногам, а пальцы – в своде его ступни.
И уходят гнев, цинизм и сомнения, которые я носила в себе двадцать шесть лет. Уходят и чувство потери, и то горе, что я ношу в себе с января. Я переполнена любовью и надеждой. Это открытие, которое важней физического удовлетворения. Во мне поет удивление: я могу дарить ему уважение, дружбу, любовь и страсть. Этот мужчина – моя судьба. Моя жизнь. И пошло все на хер, я рискну. Нет никаких гарантий – ну и что? Я все же рискну.
Как я счастлива, что иду на это.
– Кэс, спишь? – шепот Даррена прервал мои размышления.
– Нет, – шепчу я. И кого только мы боимся разбудить?
– Знаешь, о чем я подумал?
– О чем?
– Ты выйдешь за меня замуж?
– Да.
Ну да, быть помолвленной сразу с двумя мужчинами – это не совсем обычно.
18
Теперь у меня есть мечта. Я и не знала, что хочу именно этого. И это хорошо. Очень хорошо. Какая чушь, будто дорога к цели лучше, чем сама цель. Все неудачники так говорят. Надо уметь эффектно заполучить эту самую цель, вроде того, как это сделала я.
Да! Я пьяна от восторга (и чуть-чуть от страха). Перелить бы этот опыт в бутылку и держать его на своем туалетном столике. Я знаю, это Он. Тот самый. Единственный. Я не знаю, как удержаться на этой высшей точке счастья. Но верю, что это получится.
В отеле мы все утро радостно обсуждаем, где и когда поженимся. Даррен удивляется, когда я говорю, что хотела бы венчаться в аббатстве святой Хильды в Уитби.
– Ты имеешь в виду церковь рядом с аббатством. Само аббатство наполовину разрушено. Там и крыши-то нет.
– Нет, именно в аббатстве. Свадьба на открытом воздухе.
– Нужно узнать. Не уверен, что получится. Вообще-то та земля наверняка была освящена, задолго до того, как обрушилась крыша. – Он прерывается, чтобы поцеловать родинку у меня на спине. – Я и не знал, что ты веришь в бога. Что, хочешь угодить всем сразу?
– Нет. Просто, по-моему, там будет хорошо.
Такое красивое место, и там мне было так спокойно.
Мы решаем пожениться зимой.
– Вообще-то если свадьба будет на улице, в холод, то учти: у меня затвердеют соски. И на фотографиях это будет видно, – замечаю я.
– Да ну? – По его тону ясно, что он вовсе так не думает.
Я уже вижу себя в длинном платье, отделанном мехом, а его в темно-синем бархатном костюме. Как отчетливо я вижу это! Мы говорим о детях, сколько у нас их будет и как мы их назовем. И договариваемся сообщить всем о нашем решении, всем сразу.
Я застываю.
Сказать всем, что я выхожу замуж за Даррена, означает сказать им, что я не выхожу за Джоша.
Я в ужасе. Сколько боли я им причиню, сколько разочарования.
Я поворачиваюсь к Даррену и хочу ему все рассказать. Он, конечно, подскажет, как выпутаться из всего этого. Но слова застревают в горле. Вместо этого мы договариваемся созвониться вечером. Я пытаюсь не думать о Джоше хотя бы сейчас. Мы заказываем шампанское в номер, потом «наше» блюдо на ланч, – да, у нас уже есть «наше» блюдо – тосты с сыром. Но есть я не могу. Вместо этого мы празднуем помолвку, снова занявшись любовью. В четыре часа горничная и менеджер в ожидании, когда мы выйдем, стучат в дверь и требуют немедленно освободить номер, потому что он заказан на ночь и его нужно прибрать. Мы неохотно вылезаем из кровати и одеваемся.
Мы прощаемся в фойе отеля, но все никак не можем расстаться, и Даррен провожает меня до метро, хотя ему самому нужно на автобус. Мы снова прощаемся у турникетов, но потом решаем купить еще один билет, чтобы можно было окончательно проститься на платформе. Мы бы вообще не расставались, но ко мне сегодня должны заехать мама и Иззи на последнюю примерку подвенечного платья. Того, для свадьбы с Джошем.
– Он не хотел отпускать тебя потому, что не знал, когда он тебя еще увидит и увидит ли вообще, – раздраженно бросает мне Иззи.
– Конечно, он знал, что увидит меня снова. Он мне верит. И я в себе уверена. Мы собираемся быть вместе всю оставшуюся жизнь. – Я смеюсь и слегка подскакиваю. Меня переполняет энергия! Моя мать и Иззи смотрят на меня с дивана. Что за постные лица!
– Вы что, не рады за меня? Они переглядываются.
– Не хотите поздравить меня с помолвкой? Иззи восклицает с досадой:
– С какой из двух, Мисс Непостоянство? – Я замечаю, что мама берет Иззи за руку, тщетно пытаясь ее успокоить.
– Согласись, это несколько неожиданно, – замечает мама, пытаясь удержаться на тонкой грани между тактом и дидактикой.
– Нисколько не неожиданно. Я давно все знала, только не смела признаться себе в этом.
Я не изменилась, а только научилась чувствовать по-другому. Раньше я этого не умела, и отсюда-то моя неверность, легкомыслие и жестокость. Но теперь я могу гораздо больше, и cпособна на большее!
– А ведь ты права, ведь все из-за неверности, легкомыслия и жестокости, – кричит Иззи. – А может, у тебя есть в запасе еще что-нибудь? Ты просто воплощение пороков! А что же будет с Джошем?
Я, конечно, о нем не забыла. Все эти сутки я очень старалась о нем не вспоминать, но он все время был где-то рядом. Это отравляет радость и мучит меня, ведь я знаю, что он хотел сделать меня счастливой.
– Я не могу выйти замуж за Джоша.
– Ясное дело, ты не собиралась становиться двоемужницей, – вопит Иззи, широко открывая рот, и лицо у нее того же цвета, что и миндалины.
Я встала перед ними на колени, не рассчитывая, а лишь надеясь, что они меня поймут. Иззи бросилась обратно на диван, а мама немного придвинулась ко мне. Не то чтобы знак свыше, но все-таки жест неравнодушия.
Я пытаюсь им все объяснить.
– Я не верила в любовь и не могла понять, как можно в нее верить. То, что рассказывали мне о любви, было как военные репортажи из дальних стран – любовь казалась мне чем-то далеким, нереальным. А потом… я, кажется… я… – Иззи и мама смотрят на меня, и это немного смущает. – Я… полюбила.
– Так сказать, попала в зону военных действий? – язвит мама. Она мне не верит.
Я не обращаю внимания.
– Но это было действительно страшно, и я… я… – Блин, когда это я стала заикой? – Я ушла от него. – Иззи верещит, как волнистый попугайчик. – Но когда я узнала, что эта война реальна, что она существует, я решила, что невозможно ее не замечать. Выйти замуж за Джоша было бы полумерой, все равно что слать на войну продуктовые посылки.
– Значит, из Красного Креста тебя понесло на передовую, – говорит мама. Она все еще не верит. Когда она повторила это снова, я понимаю, до чего же странная аналогия пришла мне в голову. И пытаюсь сформулировать проще.
– Мне очень не хочется делать Джошу больно. Но разве вы не понимаете, что гораздо хуже было бы выйти за него, не испытывая тех же чувств, что и он?
– Ну наконец-то, – говорит Иззи. – Я давно пыталась тебе это в голову втемяшить.
– Когда Даррен смеется, шутка кажется смешнее, а когда он входит в комнату, в ней становится уютнее. Вода кажется чище, ночь чернее, а звезды ярче, если он о них говорит. Я не хотела признавать, что любовь существует, и приняла такое трусливое и погибельное решение. И все же пришлось признать любовь, потому что я его люблю. Даже когда сплю. – Говорю все это и кажется, будто овладела новым, незнакомым языком.
– Шла бы ты на хер. Мы всю жизнь это от тебя слышим. Можешь ты хоть немного, хоть для разнообразия подумать о другом, а не о себе, любимой?
Я отшатнулась назад, пораженная силой слов Иззи. Она никогда не ругается и никогда никого не посылает.
– Сначала ты бросаешь Даррена, а потом снова сходишься с ним, когда тебе кажется, что ты…
– Мне не кажется, я действительно…
Она машет руками, пресекая мои возражения. Я и не представляла, какими сильными и выразительными могут быть маленькие худые руки Иззи.
– Ты такая эгоистичная. – Она вскочила и быстро заходила по комнате. – Хорошо, теперь ты веришь в любовь – давай это дело обмоем! – Она топает ногой, и если бы это была не она, я? бы не удержалась от смеха, но к ярости, что исходит от Иззи, лучше прислушаться. – Нет,?! лучше не будем. Давай-ка лучше проанализируем твои странности. – Похоже, у меня нет выбора. И я слушаю, как Иззи перечисляет мои преступления против человечества. По ее словам выходит, что у меня очень много общего с Имельдой Маркое, и это «общее» – вовсе не страсть к хорошей обуви, – …и ты так ужасно обращалась со своими бесчисленными любовниками. Потом было это глупое и бесчеловечное «Секс с экс» и, наконец, твоя проклятая, эгоистичная помолвка с Джошем. – С каждым новым обвинением крик Иззи повышается на целый децибел, и я уже жду, что соседи сверху начнут стучать в пол и потребуют прекратить скандал.
У меня внутри все рвется от боли.
Хочу возразить, что обращалась с любовниками не так уж плохо, и потом все равно большинство из них не ожидали от меня ничего особенного. Хочу сказать, что шоу спасло меня от увольнения. Хочу сказать ей, что люблю ее и Джоша и что никогда не хотела причинять им зла.
Но все это так по-детски и так неубедительно. К тому же эти доводы она уже слышала. И она никогда не выходила из себя. А теперь она уходит.
Ушла, хлопнув дверью.
Я посмотрела на маму.
– Как ты думаешь, она расстроилась из-за того, что не будет на следующей неделе подружкой невесты?
– Ты плохо шутишь, Джокаста, – строго отвечает мама. – Ты всегда спешишь замазать боль шуткой, а сейчас у тебя это совсем плохо получается. – Я покорно иду за ней на кухню, а она открывает холодильник и достает бутылку «Вдовы Клико».
– Как хорошо, что у тебя в холодильнике всегда есть шампанское. Я всегда считала, что это очень в твоем стиле.
– Правда? – Я так поражена, что тут же забыла о выходке Иззи. Я-то думала, что мама считает шампанское развратом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43