Певец исполнял пролог с такой потрясающей силой, что Корри поежилась от озноба. Конечно, теперь она знала, что «Паяцы» вовсе не великая опера и даже не очень хорошая. Нелепый сюжет, не слишком мелодичная музыка… но обладающая тем не менее непонятной магией. Опера для людей из плоти и крови, прямых, честных, истинных неаполитанцев, не привыкших скрывать свои чувства. Такую музыку невозможно ни презирать, ни отвергать. Что бы там ни твердили критики, но Леонкавалло будет жить в веках, хотя бы как автор этой единственной оперы. Трудно устоять перед немыслимой смесью страсти, пафоса и трагических эмоций.
Музыка утверждала, что любовь реальна, как и слезы, и сегодня ночью зрители и актеры станут смеяться и рыдать вместе, точно братья. Все мы обычные люди и дышим одним воздухом…
Пролог закончился. Паяцы, беспечные, как дети, с хохотом, веселыми криками и свистом высыпали на сцену. Корри подалась вперед, упиваясь звуками фанфар и грохотом старого барабана. Сейчас ее наполняло дикое, безудержное возбуждение. Казалось, еще минута, и она спрыгнет на сцену, чтобы веселиться вместе с паяцами. Там уже кружились хорошенькая Недда, которой предстоит исполнить роль Коломбины в спектакле на деревенской площади, ее грубиян муж Канио в белом костюме Пьеро и любовник Сильвио в плаще и маске Арлекина.
Корри снова вздрогнула. Что бы ни говорил Арлекин, она понимала: если бы не он, ее здесь не было бы. Она бесповоротно упустила бы свой шанс. Гигантская волна благодарности и тепла накрыла ее. Два незнакомца, Арлекин и давно скончавшийся Леонкавалло, спасли ей жизнь.
Ибо есть разница между жизнью и существованием. Существование – именно то, что ожидало Корри после смерти матери. В голове билась лишь одна мысль – сбежать. У нее не было планов. Просто в одно серое зимнее утро она перешагнула порог, добралась до ближайшего морского порта и села на торговое судно, отправлявшееся на юг. Но ее обнаружили. Корри с мучительной ясностью вспомнила ту минуту, когда переминалась с ноги на ногу в крошечной захламленной каюте казначея, униженно, словно заключенный – наказания, дожидаясь, пока тот передаст радиограмму властям порта. На письменном столе стояла высокая граненая бутылка, в которой еще оставалось на два пальца зеленого абсента, совсем не по-английски яркого, как трава по другую сторону забора.
И тут ее осенило. Безжалостно выплеснув содержимое бутылки в иллюминатор, девочка схватила со стола ручку с бумагой. Ее последний шанс. Она понимала это неким инстинктом, рожденным отчаянием и горестным одиночеством. Должен же найтись хоть кто-то в целом мире, до кого дойдет ее призыв о помощи!
Но что написать? Ни на одном знакомом языке невозможно, немыслимо передать, что она чувствовала в ту минуту.
Наконец Корри решилась. Быстро, царапая пером бумагу, она набросала несколько тактов из оперы «Паяцы». Ария Коломбины. Ее любимая. Там, где поется о птицах, улетающих в неведомые дали в поисках земли, до которой им не суждено добраться.
Под нотными знаками Корри аккуратным почерком вывела свое имя и адрес. За переборкой послышались шаги казначея, и девочка, наспех закупорив бутылку, швырнула ее в море.
Всю дорогу назад, в заточение, она думала о бутылке, подскакивающей на ленивых волнах Гольфстрима, медленно уносимой течением на юг. Возможно, и ей, как тем птицам из арии, никогда не увидеть желанного берега. Но Корри по крайней мере попыталась чего-то добиться. Ее вера в чудеса вновь возродилась.
Зима сменилась весной, поздней и холодной, предвестницей дождливого пасмурного лета. Но Корри каждый вечер на сон грядущий вспоминала о бутылке, сверкавшей, будто драгоценность, в темных волнах.
Как-то осенним промозглым вечером Корри позвали в кабинет директрисы. На столе лежала доставленная на ее имя посылка без обратного адреса – объемистый тяжелый сверток, обклеенный французскими марками. Директриса с видом человека, готового к самому худшему, следила, как Корри разрезает шпагат и разворачивает бумагу. Потрясенная девочка увидела… бутылку из-под абсента. Неодобрение в глазах директрисы сменилось неподдельным ужасом. Правда, бутылка на первый взгляд была пуста, но все же…
– Что за глупые шутки! – бросила она, брезгливо взяв бутылку за горлышко двумя пальцами и явно собираясь швырнуть ее в корзину.
– Нет!
Корри, удивляясь собственной смелости, спокойно взяла бутылку у директрисы. К пробке все еще липли песчинки. В самой бутылке что-то было… Светло-синяя бумажка, свернутая трубочкой, – два билета на вечернее представление оперы «Паяцы» в «Ковент-Гарден». На обратной стороне одного билета было размашисто написано:
«От Арлекина».
Конечно, ей не позволили ехать. Директриса, не знавшая о ее ночных пикниках под сенью кипарисов, объявила, что спектакль кончается слишком поздно и в любом случае девушке не подобает принимать подарки от незнакомых людей. Корри не протестовала. Не было смысла объяснять, что на зов Коломбины откликнулись с таким чутким пониманием, что все остальное просто не имеет значения. Совершенно ни к чему знать имя Арлекина – главное, что она встретила родную душу.
Билеты были возвращены в кассу театра. Но на эти деньги Корри назло всем купила кассету с записью оперы. Вечером, когда девочка слушала музыку, на нее снизошло озарение. Неизвестный благодетель показал ей, как вырваться из тюрьмы. Больше она никогда не останется в одиночестве.
Хорошенько все обдумав и стараясь не вызывать подозрений и ненужных расспросов, Корри принялась разыскивать Арлекина. Оставшимися от продажи билетов деньгами она расплатилась за два объявления во французских газетах «Франс суар» и «Франс диманш».
«Дорогой Арлекин! Ваша английская Коломбина от всего сердца благодарна вам».
Два месяца спустя на ее имя пришло письмо с французским штемпелем. Никто не обратил на это внимания: какую опасность представляет простое письмо?
Послание оказалось коротким и крайне сдержанным. Вместо обратного адреса указывался номер абонентного ящика. Корри, сообразив что отправитель имеет право остерегаться, немедленно ответила, наслаждаясь возможностью писать на языке своего детства человеку, который поймет все, что она хотела сказать. Ведь это Арлекин.
Шли годы, и постепенно номер абонентного ящика запечатлелся в памяти так же хорошо, как собственное имя. Корри совершенно запамятовала, что было время, когда она не знала Арлекина. Их отношения сложились идеально. Между ними не существовало ни преград, ни условностей, поскольку оба никогда друг друга не встречали. Он так и не увидел неуклюжую десятилетнюю девочку, затерянную в чуждом для нее мире. Одноклассницы считали ее нелюдимой дикаркой, чужачкой… но только не Арлекин. С ним она могла быть оживленной, прекрасной, сотканной из музыки и смеха, той, перед чарами которой никто не устоит. Он понимал ее желание быть независимой, разделял тайные, непреодолимые стремления, потому что сам испытывал те же чувства. Каждое слово, каждая фраза его писем дышали сопереживанием. Ничего более весомого, чем письма, не могло миновать зорких глаз опекунов, и поэтому девочка делилась с Арлекином своими мыслями, страхами, стихами, а он посылал ей паяцев, искусно вырезанных из бумаги.
И это еще не все. Он создал буквально из воздуха идеальный мир, в котором она могла жить, как в сказочном замке, волшебный рай, названный Аскади. В Аскади были свой язык, свои законы и обычаи. Его жители никогда не разговаривали, если могли петь, никогда не ездили на машинах и лошадях, если могли ходить пешком. Любимым цветом был красный, любимым блюдом – шоколад. Они всегда строили дома на вершинах холмов, а над дверями вырезали русалок, сердца и цветы. Обитатели этого прекрасного края были самыми старыми и мудрыми людьми на земле, открыли Америку еще до Колумба, дружили с эскимосами, обедали за столами, выточенными из китовых позвонков. Рай, вечный рай, холмы, поросшие золотистым утесником, дубами и каштанами, невысокие горы, ручьи, где водится форель, кукурузные поля, виноградники, яблоневые сады, и всегда светит солнце. Затерянный мир. Аркадия, Эльдорадо, единственное место, где стоило жить.
А этот спектакль, первый, на котором ей удалось побывать, был одной из провинций Аскади. Она знала музыку и сюжет наизусть едва ли не с тех пор, как научилась ходить, бесчисленное количество раз слушала оперу в записи, но ничто не могло сравниться с «живым» представлением. Музыка трогала ее сердце, дотягивалась через века, через столетия и, подобно тому давнему посланию в бутылке, говорила всем, кто был способен понять: «Я здесь, я тоже жива, ты не одинок».
На миг девушка стала сестрой по духу всем этим людям, замершим в темноте, объединенным одним и тем же теплым течением, уносящим их вдаль, на волнах прекрасных арий. Именно музыка подсказывала Корри, что в глубине любой души таится скрытое сокровище. Каждое незнакомое лицо – новый шанс встретить дружбу и понимание. Какие-то вещи предназначены только для писем, какие-то – для песен, а есть и такие, что дано постичь лишь чужому человеку.
– La commedia е finita!
Недда лежала бездыханная в объятиях убитого любовника. Над ними стоял Канио с искаженным лицом, сжимая в руке окровавленный клинок. На какое-то долгое душераздирающее мгновение люди на сцене и в зрительном зале замерли, будто пронзенные циничным взглядом калеки шута.
«Чего вы ожидали, – говорил этот молчаливый, насмешливо-горький взгляд, – счастливого конца? Тогда вы еще большие глупцы, чем я сам. Для Арлекина и Коломбины нет счастья на этом свете…»
Музыка внезапно смолкла, занавес опустился. Корри прислонилась лбом к обтянутому плюшем барьеру и заплакала.
Лишь когда стихли овации и зажегся свет, она вспомнила о непрошеном госте и обернулась, в уверенности, что тот уже ушел по своим делам. Но, к своему удивлению, обнаружила, что мужчина по-прежнему на месте и с веселым снисхождением наблюдает за ней.
Девушка гордо выпрямилась, хотя щеки все еще были влажны от слез, и принялась шарить в сумочке. Ну конечно, платка и в помине нет. Как всегда.
– Возьмите.
Незнакомец шагнул к ней, и Корри едва не закричала, узнав постояльца из апартаментов Марии Кал-лас. Она невольно съежилась от ужаса и отвращения.
– Не волнуйтесь, он абсолютно чист.
Только сейчас Корри сообразила, что мужчина протягивает ей белоснежный платок. В глазах чудовища все еще мелькали смешливые искорки.
Радуясь возможности взять себя в руки, она приняла платок и вытерла лицо. От тонкого полотна исходил слабый запах хвои и дорогого одеколона. Подняв глаза, Корри заметила, что выражение его лица не изменилось. Он явно не узнал в ней горничную, которую лишь сегодня утром обвинил в воровстве.
Она сама не поняла, что на нее нашло в этот момент. Чистейшее озорство… нет, пожалуй, коварство и желание отомстить. Итак, он даже не запомнил ее. Не задумываясь сломал ей судьбу и при всем этом не обратил внимания на ту, кого так безжалостно уничтожил! Неужели она для него значит не больше какой-то букашки? Простая девчонка, ничтожество, призрак.
Девушка расправила плечи и послала в его сторону кокетливый взгляд из-под ресниц. Высокомерный, спесивый, бесчувственный… Что ж, она постарается, чтобы на сей раз он хорошенько ее запомнил!
– Благодарю вас, – грудным, почти бархатным голосом пропела девушка, возвращая ему платок.
Незнакомец сунул его в карман и вышел на свет. Корри впервые разглядела его как следует и нашла, что мужчина необычайно красив. Строгий вечерний костюм шел ему, подчеркивая легкий загар, темные волосы и странно прозрачные глаза. Но все это лишь усилило неприязнь Корри. Таким мужчинам нельзя доверять. Все красавцы обычно тщеславны, легкомысленны и изменчивы.
Он смерил ее таким же оценивающим взглядом. Корри заметила, что он успел увидеть все совершенство ее наряда, и чуть презрительно поджала губы. Как просто сбить его с толку. Вечернее платье, роскошное окружение, и он попался. Словно красивая упаковка важнее содержания! Арлекин никогда не оказался бы настолько слеп!
– Что же, могу сказать, что никогда не получал сюрприза приятнее.
Да, теперь этот голос никак нельзя назвать холодным. Низкий, глубокий, с необычайно четким произношением, присущим исключительно иностранцам.
«Такого сюрприза ты себе не представлял», – лукаво подумала девушка, царственно склонив головку. Он поклонился:
– Гай де Шардонне, к вашим услугам.
Она предпочла игнорировать нотки сарказма. Ничего страшного. Он и не ведает, что она уже получила перед ним преимущество. Ненависть к нему была так велика, что рождала в ней ощущение собственного могущества и неуязвимости.
– Корри Модена.
Гай едва заметно кивнул.
– Я так рад, что вы решили воспользоваться моей ложей, мисс Модена, – вкрадчиво произнес он.
Корри лишь пренебрежительно скривила губы. Всякий человек, равнодушный к музыке настолько, что способен приехать в оперу к концу первого акта, недостоин ее внимания.
– У меня своя ложа, – без зазрения совести солгала девушка, входя в роль знатной дамы. В конце концов, она ничем не хуже его и имеет такое же право находиться здесь. – Просто из вашей лучше видна сцена.
– Понимаю.
Он явно не поверил ей, и почему-то это раздражало больше, чем если бы она сказала правду. На лице Гая вновь появилась уже знакомая издевательская улыбочка, и Корри принялась убеждать его:
– Это правда, иначе почему бы я вошла сюда?
Черная бровь вопросительно поднялась.
– Чтобы познакомиться со мной, конечно.
Корри задохнулась от неожиданности. Подумать только! Ох, уж эти мужчины и их непомерное тщеславие!
– Вероятно, с вами постоянно происходит что-то подобное. Все женщины просто бросаются к вашим ногам, – едко заметила девушка, что, впрочем, не произвело на Гая ни малейшего впечатления.
– Не все время, – пояснил он хладнокровно, – но достаточно часто. – И, повернувшись, вежливо распахнул двери. – Итак, мисс Модена, нам пора?
Девушка, поколебавшись, величественно выплыла из ложи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39