Пейдж вдруг почувствовала, что скучает по матери. Ей вдруг захотелось поговорить с ней, где бы та ни была, даже на небесах, играя, возможно, со своими подругами в карты, маджонг или лото.
Она бы спросила мать, что ей делать. Ей было необходимо, чтобы мать поддержала ее, дала спокойствие, уверенность и силу.
Но, скорее всего, она лишь озадачила бы свою мать, которая понимала Пейдж не больше, чем своего мужа. У нее не было ни терпения, ни сострадания к мечтателям, к людям, которые пытались вырваться за пределы комфорта, этими попытками подвергая опасности свое благополучие.
Она была убеждена, что мать посчитала бы ее кошмарной личностью. Она и сама чувствовала себя такой.
Выйти замуж из-за денег, а не по любви. Даже вообще больше не веря в любовь.
А почему, собственно, она должна в нее верить? Любили ли друг друга ее родители? Нет, они лишь чувствовали себя виноватыми друг перед другом, одновременно друг на друга обижаясь.
Почему она не могла вспомнить хоть кого-нибудь, кто бы действительно любил друг друга, кто бы мог послужить ей примером? Тогда у нее появился бы идеал, за которым стоило следовать.
И сейчас у нее была бы причина порвать на кусочки брачный контракт и бросить его в знаменитую физиономию Ники.
Если бы она хоть чуть-чуть верила в идеальные отношения, то никогда бы не подписала контракт. Но, подписав его, она не была уверена, что сможет жить в мире с самой собой.
Какое предательство по отношению к ребенку, который, как она подозревала, рос в ней, и какое предательство по отношению к Марку.
Заливаясь слезами и рыдая так, как она не плакала с самого детства: с истерикой и удушливыми заиканиями, – она вернулась в машину и вместо работы поехала прямо в квартиру Марка.
Испуганная, отчаянно нуждающаяся хоть в капельке ласки, она устроилась на полу в коридоре под его дверью, моля, чтобы он пораньше вернулся с занятий.
– Пейдж?
Она чувствовала себя ужасно, находясь в какой-то отключке. Услышав, наконец, успокаивающий звук знакомого голоса Марка, она внезапно очнулась и увидела, что он приближается с портфелем под мышкой и ключом в руке. Он выглядел таким свежим, его кудрявые светлые волосы образовывали растрепанный ореол вокруг головы. Он был одет привычные джинсы и простой голубой джемпер, который она видела на нем в первый раз.
Когда Пейдж попыталась заговорить, мир перед ней вдруг потерял четкие очертания, и из глаз брызнули слезы.
Марк, озабоченно обняв за плечи, помог ей подняться, проводил в квартиру и усадил на кушетку.
Она совершенно не заметила, как просидела под его дверью почти целый день, и удивилась, обнаружив, что небо уже стало ярко-оранжевым.
Прошел почти месяц с тех пор, как Пейдж была здесь последний раз, и его квартира теперь казалась ей гораздо меньше, чем прежде. Теперь она была скорее тоскливой, чем романтичной. Ткань на древней мебели, которую он собрал из разных мест, износилась, а может быть, просто была дешевой с самого начала. С того места, где она сидела, был виден почти каждый дюйм всей квартиры. Она попыталась представить себе Ники, похожего на Голиафа, в этой квартирке. Это было бы похоже на слона в посудной лавке.
– Все в порядке, – заверил Марк, когда она попыталась собраться с силами, чтобы объяснить свой неожиданный визит. – Ш-ш-ш. Не надо ничего говорить. Просто успокойся. Ничто не может быть настолько ужасным, мы все уладим.
Он сел рядом и прижал ее к себе. Она положила голову ему на плечо, и его рубашка быстро стала намокать от слез.
Так замечательно снова оказаться в его объятиях, так спокойно, и не нужно стараться быть «на уровне», можно расслабиться и просто побыть самой собой. Он целовал ее в голову, приговаривая что-то успокаивающее, заставляя расслабиться и излить все, что накопилось.
– Хочешь попить что-нибудь? – спросил он, на секунду отодвигаясь, чтобы взглянуть на нее.
Она кивнула.
– Немного сока? Молоко? Чего-нибудь покрепче?
Она кивнула, соглашаясь на «что-нибудь покрепче».
Он вышел и через минуту вернулся с бутылкой красного вина, штопором и двумя бокалами. Она знала, что это была одна из тех бутылок, которыми он дорожил, – подарок друга-профессора, и была тронута тем, что он открывал эту бутылку для нее.
Под мышкой он держал коробку салфеток, которую опустил ей на колени.
– Хочешь поесть что-нибудь? Ты голодная? – спросил он, вытаскивая пробку из бутылки.
Хотя было почти время обеда, а она не ела с утра, она отрицательно помотала головой, так как снова почувствовала приступ тошноты и прикрыла рот салфеткой.
Затем, после пары успокаивающих глотков вина, она повернулась к Марку. Опасаясь его реакции, и сама не зная, какую именно хотела бы увидеть, почти шепотом она произнесла:
– Марк, похоже, я беременна.
Марк порывисто вскочил на ноги, заставив ее вздрогнуть, и заходил по маленькой комнате, засунув руки в карманы джинсов так глубоко, что, казалось, они вот-вот лопнут.
– То есть, он мой? Или это его? Какой срок? – спросил он осторожно, не выражая радости.
– Я спала с Ники чуть больше месяца. Если я беременна, то срок по крайней мере, два месяца.
Марк понимающе кивнул, но по-прежнему никак не реагировал.
Стараясь снова не разреветься, она сделала большой глоток вина, надеясь избавиться от комка в горле.
Марк стоял, неловко прислонившись к книжной полке, и в растерянности тянул вино, не зная, что сказать.
Черт побери, она не плакала много лет, а теперь никак не могла остановиться. Приступы шли волнами, и она героически сражалась с неиссякаемым потоком, пытаясь высушить опухшие веки. Такая сдержанная реакция Марка убивала ее. Интересно, какая реакция была бы у Ники, если бы она сказала, что ребенок его, – изменил бы он свое мнение насчет того условия, и порвал бы он брачный контракт?
– Я слышал, что есть методы точно выяснить беременна ты или нет, – отрывисто сказал он наконец. – Почему бы тебе просто не сделать этот чертов тест?
Пейдж со стуком поставила бокал на стол и пристально посмотрела на него, уже жалея, что пришла сюда. Он ответил ей таким же взглядом и жестко спросил:
– Что ты хочешь от меня? Я только твоя игрушка, помнишь? Какой реакции ты ожидала? Черт побери, нельзя играть с людьми так, как ты это делаешь…
– Я знаю. Забудь это. Прости, – прервала она его, охваченная противоречивыми чувствами. – Марк, прости меня, я ухожу…
– Черта с два. Я имею право получить кое-какие ответы! Например, почему ты вообще рассказываешь мне об этом? Ты собираешься родить ребенка? Или ты будешь делать аборт? Что?.. – разразился он тирадой.
– Я не знаю, что собираюсь делать Просто я запуталась и ничего больше не знаю. О'кей! Возможно, я не должна была прежде всего приходить сюда. Просто мне нужно было… – Ей пришлось остановиться на секунду, чтобы преодолеть очередную волну слез.
– Тебе было нужно что? – раздраженно торопил он.
– Мне нужно было поговорить с тобой. Мне нужно было… Я не знаю, что мне нужно было. – Она закрыла лицо руками, чтобы не смотреть на него, потому что собиралась нанести еще один удар.
– Этой ночью Ники сделал мне предложение.
Она почувствовала, как ярость Марка набирает силу.
– Поздравляю, – прошипел он, отдирая ее руки и заставляя в упор увидеть его боль. – Что ты сказала ему? Ты сказала ему, что беременна?
Пейдж отрицательно помотала головой.
Наступила длинная пауза. Марк пытался собраться с мыслями, а она следила за выражением его лица, но на этот раз оно ничего не выражало.
– Я не могу представить себе, чтобы ты сказала «нет» на его предложение. Для тебя это слишком жирный кусок, чтобы ты его упустила.
Молчание Пейдж подтвердило его правоту.
– Что ты собираешься делать? – напряженно спросил он.
Она неопределенно пожала плечами, чувствуя усталость. Пейдж сидела на кушетке и нервно крутила в руках книгу по примитивному искусству, которую нашла на кофейном столике.
– Зачем ты дал Сьюзен поговорить по телефону с твоей матерью? – спросила она импульсивно, внезапно снова начиная плакать.
– Что?
– Сьюзен рассказала мне, что у нее был очень милый разговор с твоей матерью. Ты никогда не давал мне поговорить с ней…
– А ты хотела?
– Может быть.
– Пейдж. Ты хотела, чтобы наши отношения не становились серьезными. Помнишь? – набросился он раздраженно. – Просто забава. Игра. Понарошку. Как, по-твоему, я должен был объяснить это моей матери? «Мама, позволь представить тебе девушку, с которой я сплю, но которая не хочет иметь со мной серьезных отношений, потому что для нее я недостаточно богат и имею недостаточно высокое положение в обществе, чтобы вписаться в ее честолюбивые планы».
Марк продолжил, разыгрывая весь разговор и повышая голос, когда говорил за мать. Он выпускал накопившиеся гнев и обиду, и не мог успокоиться, пока не выплеснул все это до конца.
ОНА: Честолюбивые планы?
ОН: Она хочет быть богатой. Отвратительно богатой. Она хочет быть настолько богатой, чтобы ей было не сложно ни чувствовать, ни думать – просто скользить по поверхности жизни с помощью своеобразного позолоченного автоматического управления этим плаванием, отгороженная от всего.
ОНА: Нет! А как же любовь? Что случилось с этой девушкой? Отчего она прячется?
Правда обожгла ее, как пощечина.
– Она не прячется, – защищалась Пейдж, – она просто устала. Она хочет, чтобы о ней заботились.
Затем, после долгой паузы, спросила:
– Теперь ты любишь Сьюзен?
– А что? Ты ревнуешь?
Это было больше откровением для нее, чем признанием.
– Да, – робко призналась она.
– Пейдж… я не знаю, – ответил он.
Казалось, вместе с вином иссяк и его гнев, и он снова наполнил бокалы.
– Ты спишь с ней? – спросила Пейдж в упор, зная, что не должна этого делать.
– Это не твое дело.
– Если я ношу твоего ребенка, то – мое.
– Ты ведешь себя как ребенок. Ты даже не знаешь, беременна ли. О чем же мы тогда говорим? А? Я думаю, что ты просто завидуешь, и ревнуешь, и жадничаешь. И испугалась выходить замуж за парня, который может быть тебе отцом. Ты не уверена, что деньги этого стоят. Это называется раскаяние покупателя. Не беспокойся. Это как двадцатичетырехчасовая простуда. Это пройдет. А хочет ли еще старый ублюдок иметь детей?
Пейдж начала было врать, сказав, что не знает, но привычка говорить Марку правду заставила выложить все как на духу.
Его реакция, пока он слушал, была задумчиво-доброжелательной.
– Ты действительно хочешь выйти за него замуж? Сможешь ли ты так жить?
– Не знаю. Я боюсь. Я не знаю, чего хочу. Я не знаю, что делаю со своей жизнью. Я скучаю по тебе. Если я беременна, то это та часть меня, которая не хочет больше никогда видеть Ники и которая хочет сказать: «Черт с ними, с этими деньгами, пусть лучше у меня будут ты и любовь».
Марк сел рядом, снова обняв ее.
– Ты никак не можешь решить, что же на самом деле хочешь, так?
– Я знаю, чего хочу. – Услышала Пейдж свой голос. – Я хочу тебя. Я скучаю по тебе.
И она действительно скучала. Она скучала по его объятиям, хотела, чтобы ее баловали, чтобы ей потакали. Она хотела остановить время, превратив минуту в вечность. Она хотела, чтобы жизнь была не такой сложной, а ее потребности не так велики.
– Ты знаешь о чем я думаю? – спросил он.
Она покачала головой:
– Нет. О чем?
– Прежде всего, я думаю, что мы должны пойти в аптеку и купить тест на беременность. А затем, я думаю, тебе надо честно разобраться, чего ты хочешь от жизни, что сделает тебя счастливой.
– О, это простое предписание, – сказала Пейдж саркастически, осознавая, что вторая половина его может потребовать всей ее жизни.
– Пошли. – Прежде чем подняться на ноги, он мягко поцеловал ее в губы и заглянул в глаза.
Она хотела продолжать целоваться, но это был совсем не такой поцелуй.
Держась за руки, они шли по узким улицам Венеции, глядя на освещенный фонарями канал и уворачиваясь от велосипедистов и роллеров, по направлению к Мейн-стрит, где располагалась местная аптека, процветавшая там с незапамятных времен.
Когда они покупали тест на беременность, аптекарь посмотрел на них понимающим взглядом.
– Желаю удачи, – сказал он, по-видимому, имея в виду любую удачу, какая бы им ни была нужна.
Если бы Пейдж была одна, то чувствовала себя хуже некуда, замечая только мрачную сторону вещей и мучаясь над результатом теста и не зная, что с ним делать.
Теперь же, в квартире Марка, за новой бутылкой вина все стало намного проще и легче.
Ожидая результата, они постепенно пьянели от вина, роняя сентиментальные слезы над «Запоминающимся делом», ведущие роли в котором играли Кери Грант и Дебора Керр. Марк насыпал поп-корн в старинную железную миску. Знакомый вкус действовал успокаивающе.
– Ты азартен? Ты веришь в судьбу? – спросила Пейдж его, пока шла рекламная вставка.
– А что? – спросил он осторожно.
Она знала, что он испытывает неловкость от того, что находится с ней наедине. Она чувствовала это весь вечер, всякий раз, когда они оказывались слишком близко.
«Что бы он чувствовал, – думала она, – если бы у Сьюзен сегодня вечером не было совещания персонала в юридической фирме».
– Ну, просто – азартен, или нет?
– Это зависит… – протянул он, поднимая на нее покрасневшие от вина глаза.
– Если ты думаешь об этом, значит – нет…
– На самом деле, я полагаю – да, но я очень осторожный игрок. Я люблю рисковать, опираясь на известные перспективы и имея возможность анализировать шансы…
– О, не будь таким умным. Ты азартен? Да или нет?
– Ладно, – да, – уступил Марк, изгибаясь от того, что она уронила ему за шиворот кусочек поп-корна.
Она засунула руку под рубашку, чтобы достать его, одна из пуговиц расстегнулась, когда ее рука дотянулась до упавшего кусочка и задержалась там.
– На самом деле я слишком пьян, чтобы держать пари. Ты меня перехитришь, воспользовавшись моей слабостью.
«Воспользовавшись моей слабостью», черт подери! Мужики просто слабый пол. Таким образом, он, небось, будет оправдывать свою неверность Сьюзен.
Пейдж чувствовала, что он возбуждается, – об этом говорил его взгляд, каким он смотрел на нее еще месяц назад, – но упорно сдерживает себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63