«Может быть, это часы?» – размышляла она неуверенно, все больше расслабляясь, наслаждаясь, пока он вел таинственным предметом вдоль ее плеча, шеи, а затем засунул его ей в рот.
Ее зубы звякнули о твердый металл, и он позволил ей языком исследовать форму предмета, который оказался обыкновенной ложкой. Итак, она угадала три из четырех. Не так уж и плохо.
«Теперь он становится непристойным», – подумала она, улыбаясь, желая открыть глаза, но боясь разрушить его игру.
Внизу, около лодыжек, теперь находилось нечто небольшое, округлой формы, что было, скорее всего, либо его языком, либо кончиком пениса. Оно было гладким и очень приятным. Пейдж пыталась прекратить улыбаться, пока оно – бархатистое и твердое – кралось вдоль ее бедер и перебиралось на талию.
«Слишком большое и круглое, чтобы быть языком», – решила она.
– Уж это я в любом случае узнаю, – сказал она, в то время как он держал свое непристойное маленькое угощение как раз под ее губами.
– Узнаешь, да?
Дотянувшись языком, она начала дразняще лизать кончик легкими сдержанными движениями, намереваясь перехватить инициативу, но когда она перешла к нежным покусываниям, ее зубы погрузились во что-то ускользающее и мягкое, к ее удивлению раскрошившееся у нее во рту.
Это было яйцо, сваренное вкрутую. Вот крыса!
– Вот за что я тебя люблю, Пейдж. У тебя такие непристойные мозги, – сказал Лумис, убирая яйцо, чтобы провести по ее животу чем-то совершенно другой консистенции – Ты похожа вот на это.
Оно было длинным и похожим на шнур с резиновой липкой фактурой На самом деле на ощупь это напоминало провод, или какой-то кнут, и Пейдж представила себе, что он планирует с этим делать.
– Уж это точно ни с чем не спутаешь, но я не люблю боли, – просветила она его, желая открыть глаза, чтобы увидеть хоть что-нибудь.
– Без боли нет воли, – пошутил он зловещим голосом, начиная связывать ее запястья вместе.
Очень кстати в виде музыкального фона зазвучала песня «Я никогда не улыбнусь снова».
– Помогите… помогите… – закричала она сдавленным голосом, как героиня, привязанная к рельсам.
Он, похохатывая злодейским смехом, поднес связанные запястья ей ко рту. Она решила, что для провода это пахнет слишком сладко. Запах напоминал глину, детскую игрушку или даже свечку.
– Съедобные узы, – произнес он, когда она робко укусила жесткий резиновый шнур, не ожидая, что он ей слишком понравится.
На вкус он напоминал вишневые капли от кашля, но по форме она догадалась, что это лакричный шнур.
Забавно, она всегда полагала, что любит лакричные шнуры! Удивительно обнаружить, насколько ужасен их вкус, когда закрыты глаза.
Закинув связанные запястья ей за голову и прикрикнув, чтобы она не открывала глаза, Ники достал следующий реквизит.
Улыбаясь, она подумала, что предмет похож на кусок мрамора, но недостаточно холодный. Может быть, это свеча, или кусок обожженной глины?
Он был восхитительно гладким и создавал дополнительно возбуждающий эффект за счет того, что теперь она не пользовалась не только глазами, но и руками.
Она была беззащитной и полностью в его власти.
Неизвестный предмет был овальной формы; она чувствовала это, когда Ники начал двигать им по ее животу, который рефлекторно сжался от прикосновения.
Когда же предмет достиг подбородка, она ощутила сильный аромат.
– М-м-м, как хорошо пахнет, – пробормотала она, принюхиваясь к свежему запаху мыла, которое пахло так же, как Ники после душа.
Высунув язык для завершения эксперимента, она обнаружила незнакомый, немного горький вкус, но ей хотелось продлить удовольствие от чистого, запоминающегося травянистого запаха.
Затем последовало что-то легкое и воздушное. Оно казалось ничего не весящим, как шелковый шарф, скользящий по ее коже, и вызвало мурашки, когда Ники довел это до ее промежности.
Она обнаружила, что у предмета есть края, заставляя предположить, что это лист бумаги или тонкая ткань.
Когда предмет достиг горла, она подумала, что это могло быть веером, открыткой или даже игральной картой. Сильно втягивая носом воздух и узнавая запах бумаги и краски, она угадала ответ. Разве могла Пейдж ошибиться и не узнать запах новой купюры?!
– О'кей, теперь открой глаза – это тоже часть игры, – предложил Ники.
Пейдж потребовалось некоторое время, чтобы глаза привыкли к свету, но еще раньше она поняла, что ее осыпают купюрами.
Сто долларовые купюры.
Бесконечный, казалось, ливень одинаковых хрустящих новых денег она чувствовала всем своим существом, осязая, обоняя и пытаясь ловить их.
Ники сидел рядом с ней на кровати в новом халате, который она ему подарила, с кучей реквизита на ночном столике, продолжая осыпать ее из ведра.
Он был прав: видимая часть игры была еще более незабываемой.
Они барахтались в прохладных купюрах, свежих, как будто только что сошедших с печатного станка, хрустящих и ярких, подбрасывая их в воздух, наблюдая, как они медленно планируют обратно.
Это превосходило даже восхитительное удовольствие от возни в обильных осенних кучах первых опавших листьев, которая в детстве вызывала у нее глубоко чувственное восприятие.
– Это что, все мне? – пошутила Пейдж, кусая лакричный шнур, стягивающий ее запястья и буквально прогрызая себе путь на волю.
Затем, встав на колени, она засмеялась, разглядывая эту картину в зеркале и игриво набивая лифчик купюрами.
– Это ни к чему, – сказал он, вызывая денежный водопад тем, что расстегнул лифчик и кинул его в угол комнаты. – Они и так идеальны и не требуют украшения, упругие и нежнее атласа, – произнес он, закрывая глаза и лаская ее грудь, – округлые и как раз подходящего размера. Я узнаю, – пошутил он, как будто продолжая игру, только на этот раз поменявшись ролями с Пейдж, – это сиськи, красивые, большие, американские груди!
– По этой части ты не ошибешься, – пошутила Пейдж, развязывая пояс халата и завязывая им глаза Ники.
Она заползла на него сверху, внутри халата, наслаждаясь ощущением контакта с его теплой кожей и протаскивая вдоль его тела гриву своих волос.
Он нащупал ее трусики и стянул их.
– Я когда-нибудь говорила тебе, что зеленый цвет действует на меня возбуждающе, – призналась она, вставая на колени перед его восставшим детородным органом и беря его в руки.
Зубами схватила с кровати купюру и легонько отстегала его по груди.
– Зеленый цвет делает меня опасно сексуальной. Берегись, – пригрозила она сквозь зубы, в которых была зажата банкнота.
– Тебе не нужно было говорить мне об этом. Я прочел это в твоих глазах, – заверил он ее, изгибаясь, чтобы дотянуться губами до ее груди, проделывая это виртуозно для парня с завязанными глазами. – Бывают глаза зеленые, как море, как нефрит, как яблоко. У тебя же, моя любовь, они зеленые, как деньги.
Усмехнувшись, Пейдж выпустила зеленую купюру из зубов и наклонилась, чтобы укусить его за нижнюю губу.
– Все же после того как мы займемся любовью, воодушевленные этим чудесным денежно-зеленым морем, на что мы истратим эту славную добычу? – спрашивала она, не торопясь забираясь на него сверху, стискивая руками атлетические бедра и прижимаясь губами к его рту.
Он снял пояс с глаз и глянул в зеркало, обхватив ее попку руками и испуская стон удовольствия от того, что она начала медленно двигаться на нем.
Она закинула голову назад и встретила его взгляд в зеркале, чувствуя, как ее волосы свисают гораздо ниже талии.
– Ты уверена, что можешь с этим справиться? – поинтересовался Ники, не отвечая на ее вопрос.
Он перевернул ее и оказавшись сверху, стал двигаться все быстрее и сильнее, ударяя в нее всем своим немалым весом.
Купюры были раскиданы повсюду: на ней, под ней, вокруг – и она снова посмотрела в зеркало. Ники был напряжен, от движения мышцы сокращались, рельефно выделяясь под кожей.
– Я могу с этим справиться, – пообещала она, двигая бедрами навстречу ему, подстраиваясь под его ритм.
– Я не знаю, почему я это делаю. – Он снова уклонился от ответа.
– Потому что ты не можешь удержаться? – предположила она, заинтригованная.
Их возбуждение нарастало с каждой секундой.
– Господи, помоги мне принять решение.
– Какое решение?
Ники выглядел так, как будто не мог больше терпеть.
Каждую секунду он был готов кончить внутри нее. Она чувствовала, что вместе с ним поднимается все выше и выше, теряя способность сосредоточиться, но не могла себе этого позволить.
Какое решение? Она ждала.
– О господи, Пейдж! – Он ревел так громко, что его наверняка было слышно по всему дому.
– Скажи мне, – настаивала она, останавливаясь, чтобы задержать его оргазм и завести его чуть выше его предела. – Скажи!
Его лицо отражало напряженную работу мысли. Очевидно, он думал, не переменить ли ему решение, о котором – он допускал это – может позже пожалеть. И она давила на него.
– Я хочу, чтобы ты пошла и купила себе самое восхитительное бриллиантовое кольцо, какое только сможешь найти, – сумел он выдавить задыхающимся голосом, в котором, тем не менее, сохранился подобающий случаю оттенок иронии. – Выходи за меня замуж, ты блестящая маленькая сучка, – закончил он, еще теснее прижимая ее к себе.
Замуж. Замуж. Замуж.
Это было неправдоподобное эхо. Слова скатились по ней, как мед по маслу; сладость сообщения не укладывалась в голове. Она никак не могла удержать ее.
– Да, – торжествовала она, в эйфории восторга испытывая чувство облегчения и радость полета в небесах.
ГЛАВА 28
Пейдж покинула дом Ники на следующий день в шоке.
Она предполагала брачный контракт. В его положении было бы очень глупо не настаивать на этом. Но то, что одним из условий он поставит отсутствие детей, она находила чрезмерным. По контракту, если она забеременеет и родит ребенка, будучи замужем за ним, то потеряет все.
Ее никогда не преследовала навязчивая мысль иметь детей, но она не хотела и лишать себя этой возможности, тем более с письменным подтверждением и особенно с таким крутым наказанием за несоблюдение этого условия. Размышляя об этом, Пейдж крепко сжимала руль и давила педаль газа «астон-мартина», петляя вокруг каньона на обратном пути из особняка Ники.
– Нам остается устранить только одно маленькое препятствие, – такими словами он начал обсуждение брачного контракта, отправившись нагишом через комнату к своему портфелю, надевая очки и возвращаясь назад, в постель, с контрактом в руках.
Пейдж была готова к тому, что в этом документе обнаружит кое-какие детали, которые вряд ли ей понравятся. Уже сама идея брачного контракта не вызывала восторга. Но, начав читать, она была приятно удивлена.
– Я думаю, что ты сочтешь все это более чем сносным, – сказал он, наблюдая, как она просматривает страницы.
В начале Пейдж была довольна, даже в восторге, потому что условия оказались весьма благоприятными; она становилась очень состоятельной женщиной. Если бы с Ники что-нибудь случилось, если бы он умер, она бы унаследовала большое состояние. Даже если бы они развелись, и в этом случае она оставалась бы довольно обеспеченной.
Но не успели щедрые условия контракта как следует уложиться у нее в голове, как она наткнулась на роковое условие.
Если она забеременеет и решит оставить ребенка, он обеспечит лишь минимальные средства ребенку и ничего ровным счетом не оставит ей.
– Боже мой! Что ты имеешь против детей? – спросила она, пораженная до глубины души, и все же пытаясь сохранить видимость беспечности, залезая на него и обхватывая ногами за талию.
Кровать королевских размеров все еще была усыпана стодолларовыми купюрами, которые, казалось, дразнили ее. Она подняла одну из них, смущенно рассматривая загадочное выражение лица Бенджамина Франклина, – он как будто осуждал ее и ожидал услышать, как она справится с этой дилеммой.
– Неужели ты собираешься бросить меня, если случайно сделаешь мне ребенка?
В это трудно было поверить, но, заглянув в лицо Ники, она не обнаружила ничего обнадеживающего. Со смущенным видом он ответил:
– Послушай, в этом смысле – я эгоист. Я просто хочу тебя. Никаких детей. Ничего, с чем мне пришлось бы конкурировать. Только ты.
Он прижал ее к своей груди, гладя по волосам. Его взгляд смягчился.
– Видишь ли, Пейдж, я без ума от тебя. Я не хочу делиться тобой. Я хочу, чтобы мы с тобой могли путешествовать. Я хочу иметь возможность свободно сказать: «Давай завтра поедем в Италию», не чувствуя себя виноватым в том, что оставляю ребенка одного.
Пока он сидел и бился, пытаясь ей все это объяснить, она жаждала поспорить с ним, но не могла придумать, что сказать.
И самое странное, что она сама была не уверена, хочется ли ей того, что она собиралась отстаивать в споре. Скорее всего, ей просто не хотелось отсекать саму возможность иметь ребенка, а для этого надо было убрать последнее условие из контракта.
Конечно, Пейдж согласилась.
Он предложил показать контракт адвокату. Пусть это будет Сьюзен или кто-нибудь из ее юридической фирмы. Но Пейдж, едва дочитав до конца, взяла ручку и подписалась под своей судьбой.
Ожидая, пока зажжется зеленый свет на углу бульвара Сансет и Витте Драйв, Пейдж вдруг почувствовала такую тошноту, что свернула в парк, выскочила из машины и бросилась к обочине. Ее вырвало.
Она еще довольно долго оставалась там, скорчившись на коленях на траве и обхватив себя руками, напуганная и беззащитная.
Поздравляя себя с победой, она все-таки не могла понять своей реакции: конечно, Тори и Сьюзен не смогли бы согласиться с условием не иметь детей, но не Пейдж. Она никогда не относилась к тому типу чересчур «женственных» женщин, целью всей жизни которых было материнство.
Она даже не слишком увлекалась куклами. А когда все же играла с ними, то лишь для того, чтобы вообразить себе, как станет девушкой. Играя с Барби, она придумывала для нее потрясающие наряды и украшения. Вместе с ней путешествовала по всему миру, знакомилась со звездами кино и музыки. И в конце концов выходила замуж за великолепного, богатого красавца.
И уж во всяком случае она занималась этим совсем не для того, чтобы удовлетворить какие-то там непреодолимые материнские инстинкты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63