– Видишь ли, Кэл, после того, как ты покинул Англию, дела у меня пошли неважно. Ведь женщины приходили на ночные развлечения только ради тебя и твоего обаяния, – напрямик заявил он. – Мужчины приходили сюда из-за женщин и еще потому, что видели в тебе то, чего им самим не хватало. К несчастью, я оказался довольно жалкой приманкой для публики. Сначала я лгал, что ты уехал по делам и скоро вернешься, надеясь, что посетители не сразу сообразят, в чем дело. Это было глупейшей ошибкой с моей стороны. Мне следовало найти достойную замену тебе, но – увы!
Фаррингтон украдкой посмотрел на Калеба, который уже едва сдерживался, и поспешно продолжил, не отрывая глаз от мощных кулаков компаньона из страха, что они могут обрушиться на его бедную голову.
– Это ты во всем виноват, Калеб, ты бросил меня одного. Бессмысленно ждать многого от старого человека. Да, я всего лишь усталый старик. Я сделал все, что было в моих силах… У меня тут… есть несколько фунтов, припрятанных на черный день, и если ты сейчас нуждаешься, я мог бы поделиться… – тон его стал умоляющим, а взгляд заискивающим.
Калеб прошелся по палубе, осторожно ступая по прогнившим доскам. Состояние корабля вызывало отвращение. К тому же, Калеб чувствовал себя ответственным за старого распутника, который следовал за ним по пятам.
– Значит, так… Две тысячи фунтов – и ни пенса больше. Найми рабочих. Мне совершенно наплевать, если тебе самому придется переквалифицироваться в плотника! Даю две недели сроку, чтобы привести в порядок эту… шаланду. Я позабочусь о том, чтобы напечатали рекламные листки, и лично распространю их. Мы устроим такой праздник, какой тебе и не снился! Но учти, – зловеще предупредил Калеб, – если моя доля в нашем предприятии не увеличится, я исполню свое обещание – от тощего старика не останется даже кругов на холодной воде Темзы.
Обри Фаррингтон выпрямился и преданно посмотрел на Калеба.
– Я все сделаю, Кэл. Я устал быть мальчиком на побегушках. Человеку необходимо иметь чувство собственного достоинства. Я не подведу, даю слово. И я очень благодарен тебе за великодушие.
– Мудро поступает тот, кто принимает к сведению первое предупреждение, – одобрил Калеб, закуривая другую сигару. – Через несколько дней проверю, как продвигаются дела, – бросил он через плечо, спускаясь с палубы.
Старик вдруг почувствовал зависть. Эх, стать бы снова молодым и выглядеть так, как Калеб ван дер Рис! Прищурив старые глаза, Обри наблюдал, как Калеб идет по пристани, провожаемый взглядами местных бандюг. Он знал, что стоит хотя бы одному из них сделать неверное движение – Калеб схватит за горло любого и заставит молить о пощаде. В Калебе уже ничего не осталось от мальчика, это был настоящий мужчина. В эту минуту Фаррингтон готов был заложить душу самому дьяволу, если бы тот взамен превратил его в такого же Калеба ван дер Риса. Обри сделал бы это с радостью, без всяких сожалений.
* * *
Калеб легко вскочил в наемный экипаж и приказал извозчику ехать к дому Тайлера Синклера на Пэлл-Мэлл. Он прикинул, что поездка по Лондону в полдень займет более часа, и с тоской посмотрел на таверну «Петушиный хвост», где он мог бы насладиться кружкой холодного эля вместо того, чтобы трястись в душном и пыльном экипаже. Калеб вздохнул, сознавая, что все это пустые надежды: сейчас необходимо встретиться с Тайлером, чтобы узнать новости о приезде Сирены и Ригана.
Дорога к дому Тайлера проходила через Темз-стрит, которая тянулась параллельно реке. Калеб раздраженно ослабил воротник рубашки и пожалел, что находится не на борту своей «Морской Сирены». Выполняя обещание, данное уже давно, Сирена отдала свой корабль «Рэна» на попечение Калеба, а он из уважения к ней и в память о тех приключениях, которые они пережили вместе, переименовал корабль в «Морскую Сирену».
Калеб сосредоточил внимание на виде, открывающемся сквозь грязные окна экипажа. Здесь все оставалось по-прежнему. Нарядные зеленые улицы в районе Чаринг-Кросс-роул и Гайд-парка были Лондоном привилегированных граждан, а кривые переулки, по которым ехал Калеб, высокие мрачные здания, плотно прижатые друг к другу, где тени казались самыми темными в мире, представляли город простого люда. Но в самом этом внешнем уродстве присутствовала своеобразная красота, и сердце города находилось именно здесь, а не за стенами прекрасных кирпичных домов богачей. Тут жизнь била ключом: улочки были запружены носильщиками, которые тащили тяжелые грузы, то и дело отчаянно ругаясь, если кто-то мешал их продвижению; лавочники и торговцы толкали тележки по узким аллеям, расхваливая свои товары домохозяйкам, которые толпились здесь же, чтобы сделать покупки.
Церковные колокольни вонзались в серое небо, темное от дыма, а воздух был наполнен вонью мыловарен. Сквозь такую дымовую завесу мог пробиться только самый яркий солнечный свет. К общей какофонии трудового города добавлялся звон церковных колоколов, каждый из которых пел на собственный лад.
Центром жизни англичан были многочисленные пивные и таверны, которые легко можно было узнать по ярким вывескам, расписанным кричащими красками, а для тех, кто не умел читать, – разрисованным карикатурами желтых быков, малиновых петухов и пучеглазых сов; но чаще всего на вывесках встречались изображения кружек с элем.
Насытившись этими колоритными картинами, Калеб откинулся на спинку сидения и задумался о предстоящем визите к Тайлеру и Камилле. Так как у Калеба было не слишком много дел в Лондоне, он не очень часто виделся с Тайлером, а с Камиллой и вовсе не встречался. Тайлер всегда назначал ему встречи в своей конторе на Нью-Куин-стрит, на борту «Морской Сирены» или в уютной пивной.
Прошло уже много времени с тех пор, как Калеб «положил глаз» на Камиллу, и теперь он размышлял, благосклонна ли была к ней судьба все эти годы. Каждый раз, находясь в компании Тайлера, Калеб справлялся о Камилле – без всякой фамильярности, просто с дружеским интересом. Калеб не знал, известно ли Тайлеру о его любовной связи с Камиллой в то время, когда она была замужем за Риганом, и не хотел, чтобы всплыла эта старая история. Калеб снова попытался ослабить воротничок. Эти воспоминания были неприятны ему. Калеб слишком хорошо помнил, как страдал, предав Ригана и заведя любовную интрижку со своей мачехой. Но тогда он ничего не мог с собой поделать. Он помнил, как колотилось в груди сердце, а руки так и тянулись к мягким золотым локонам Камиллы. Связь с ней мучила Калеба, жгла сознание, он даже дошел до того, что не мог смотреть в лицо отцу. Он просто заболел этой женщиной и не смог сдержать себя. Камилла бала такой молодой, такой красивой! А когда Калеб обнимал ее, терзаясь угрызениями совести, она шептала и шептала: «Милый, ты мне очень нужен», – и подставляла свои губы, а он жадно впивался в них, чувствуя в руках ее хрупкое тело. Любовь, страсть и желание защитить ее переполняли все его существо. Когда же Калеб отнес ее в постель и Камилла уложила его рядом с собой, аромат ее кожи и округлая нежная грудь изгнали все мысли об обмане и предательстве.
Калеб замотал головой, чтобы отогнать воспоминания. Он старался убедить себя, что думает о Камилле только потому, что скоро снова увидит ее. В конце концов, все давно закончилось, и огромное счастье, что Риган так никогда и не узнал о том, что собственный сын обманывал его. Да, все завершилось удачно: Камилла нашла свою любовь в Тайлере, а Риган вернулся к своей единственной настоящей страсти – Сирене.
Уверенный, что любовь к Камилле осталась в прошлом и он сам хозяин своей судьбы, Калеб по-петушиному приподнял бровь. Он стал настоящим мужчиной и не был больше тем мальчиком, который легко попался на молодость и очарование Камиллы. Нет, на сей раз он будет полностью контролировать себя, даже если и разочарует этим Камиллу. Калеб ни капли не сомневался, что она пожелает возобновить их отношения. Она замужем за Тайлером уже девять лет, и, зная Камиллу, Калеб был уверен, что она успела пресытиться ролью жены Синклера.
Мурлыкая какую-то мелодию, Калеб стал размышлять о том, какие шаги следует предпринять, чтобы удержать Камиллу на расстоянии.
* * *
Малькольм Уэзерли пригладил свой богато расшитый темно-синий жилет, пристально наблюдая, как конюх готовит фаэтон для прогулки с застенчивой маленькой пташкой по имени Рэн, которая носила фамилию ван дер Рис, и всем было хорошо известно, что ее отец – один из самых богатых людей в торговой Ост-Индской компании. Женитьба на Рэн поправила бы материальное положение Уэзерли, которое граничило с бедностью, в чем он даже себе не желал признаваться.
Рэн ван дер Рис… Уэзерли презрительно усмехнулся и брезгливо стряхнул соринку с манжеты. Какое неуклюжее имя! Оно совершенно не подходит жизнерадостной девушке с янтарными глазами, которую он собирался сделать своей. За этим, естественно, последует кругленькое состояние, если ее отец сочтет излишним тщательное изучение дел Малькольма. А если правда, что ван дер Рис до безумия любит дочь, как заверяли Уэзерли, то не возникнет никаких проблем.
Малькольм пожал плечами и посмотрел на свои сапоги. Нужно не забывать покрепче прижимать ногу к земле, чтобы не был виден кусок газеты, затыкающий в коже дыру размером с пенс. Ах, если бы не расточительный дядюшка, он не был бы сейчас в такой нужде!
Уэзерли только что вернулся от своего банкира, где узнал, что положение его гораздо хуже, чем он предполагал. Жить в Лондоне ему оставалось только три месяца: к концу этого срока он станет совершенно неплатежеспособным, а хозяйка выгонит его с квартиры за неуплату аренды. Да, Рэн пришлась бы как раз кстати…
Подумать только! Ведь он чуть было не связался с Сарой Стоунхам! Сама мысль об этом вселяла в Уэзерли страх. Он считал, что семья Сары была богатой и влиятельной, но вдруг обнаружил – и очень своевременно, – что из-за религиозных взглядов и резких высказываний против короля Стоунхамы лишились всей собственности. В хорошенькую бы переделку он попал, если бы обременил себя этой бесприданницей!
Вот Рэн – совершенно другое дело. Невероятная удача, что Малькольм познакомился с ней, да еще так скоро после Сары. К счастью, Сара оказалась мудрой девушкой и держала язык за зубами.
Малькольм усмехнулся, вспоминая ночи, проведенные с Сарой, и ее страстные ответы на его ласки. Умная девушка не станет болтать, что она уже не девственница. Но вот чего Малькольм никак не мог понять, так это отношений между Сарой и Рэн.
Недоуменно пожав плечами, Малькольм достал из нагрудного кармана серебряную табакерку и, повертев ее в руках, посмотрел на свое отражение на полированной поверхности. Табак он никогда не нюхал, считая это дурной привычкой, которая пачкает манишку, обсыпая ее крошками, но носил с собой табакерку, чтобы польстить своему самолюбию. Для мужчин было невиданным делом иметь при себе зеркало, а табакерка прекрасно служила ему заменой. Малькольм горделиво улыбнулся своему отражению: гладкая кожа, сильная челюсть, яркие вызывающие глаза. Женщины всегда оборачивались ему вслед, и он упивался их вниманием. Пусть его наследство промотали, украли у него, но никто – даже время – не сможет лишить его красоты. Стоило вспомнить отца, на которого Малькольм был очень похож: возраст только облагородил его внешность, коснувшись темных волнистых волос легкой сединой на висках, что добавило представительности юношескому очарованию отца. Малькольм строго следил за своей диетой, достигнув стройности и грации танцовщика. Как только он принялся обхаживать Рэн, она не устояла перед его чарами точно так же, как и леди Элизабет Райс – любимая фаворитка короля Карла. Малькольм громко рассмеялся. Прекрасная и жадная Элизабет, слишком зрелая для приключений со страстным молодым человеком, который оказался достаточно умным и никому не сказал ни слова об их связи даже ради того, чтобы поднять собственный престиж!
Легко было понять, почему король Карл со своими назиданиями о святости брака предпочел леди Элизабет печальной и невзрачной королеве. Леди Элизабет обладала пылкой натурой (под стать ее огненным волосам), но самое важное – она была благоразумна и поэтому долго продержалась в любовницах короля.
Малькольм познакомился с ней совершенно случайно, почти так же, как и с Рэн. Леди Элизабет дышала воздухом в Гайд-парке, а он настолько поразился ее красоте, что, набравшись наглости, заговорил с ней. С этого момента и начался флирт. Когда Элизабет пригласила Малькольма на тихий обед с своей современной квартирке на Друри-Лейн, он быстро и с радостью согласился. Они встречались уже не в первый раз, когда Малькольм неожиданно обнаружил, что король тоже любит поспать между теми же шелковыми простынями и теми же алебастровыми бедрами.
Малькольм считал, что удачно скрыл от Элизабет свои финансовые трудности, но только несколько ночей назад понял, что далек от истины. Элизабет, ласково глядя лазурно-голубыми глазами, поведала ему о неком ожерелье, которое готовилось для короля по случаю дня рождения его сына. Постепенно она ввела Малькольма в курс дела, тщательно избегая называть имя ювелира, который создавал этот шедевр. По описанию Элизабет, ожерелье действительно было великолепным. «Стоимостью в целое состояние!» – заявила она.
Сначала Малькольм не понял смысла этого рассказа, но потом до него дошло, что Элизабет предлагает ему освободить ювелира от ожерелья прежде, чем его доставят королю.
Положив обратно в карман блестящую табакерку, Малькольм чуть было не рассмеялся вслух. Если только его не схватят на месте преступления, он в любом случае ничего не потеряет: в случае удачной кражи ему не придется обременять себя женой, к которой он не испытывает никаких чувств; если же ему не удастся стащить драгоценное ожерелье, он получит богатую и красивую жену!
Увидев, что взятый напрокат фаэтон приближается к дому барона Синклера, Малькольм поправил галстук и бросил в рот мятную лепешку, чтобы освежить дыхание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44