Она собрала их с лица и заколола на макушке гребнем ручной работы. Дейву все это очень понравилось.
И еще ему понравилось, как она балансировала на одной ноге, снимая туфли. Разумная Гвен.
— Как далеко ты планируешь прогуляться? — поинтересовалась женщина.
— Кто планирует такое?
Гвен сухо посмотрела на Дейва, аккуратно поставила туфли около нижней ступеньки лестницы и пошла к нему по песку, а он стал отступать к воде.
— Если бы было еще жарче, я бы шла, как по толченому стеклу! — закричала она. — Ох, ах, а-а!
— Очень изящное сочетание звуков.
— Ха-ха, — Гвен еле проковыляла еще шагов десять.
— Если ты будешь двигаться проворнее, то пойдешь быстрее.
— Дух захватывает от такой логики, но, увы, применить твой совет не могу. Кто знает, что здесь зарыто? Бутылочные осколки, камни, рыбьи скелеты, а может крабы?..
— Перечисляешь все опасности, которые могут возникнуть.
Самая большая опасность накинулась на нее, подхватила на руки и понесла в воду.
— Не смей! — завопила Гвен, схватив его за шею, когда он по икры зашел в прибой. Дейв пробормотал нечто невнятное.
— Не урони меня!
— Не души меня. Не уроню!
— Ах, нет?
Дейв остановился, подумал и лукаво усмехнулся. Тут же ему снова сдавило горло, и он начал задыхаться.
— Ладно, ладно, — хрипя, выдавил он. — Мне это пришло в голову, но только после того, как ты сама подсказала. Я всего лишь хотел уберечь твои ноги от песка.
— Точно так Далила хотела спасти Соломона от поисков шампуня для волос.
— Ты слишком хорошо меня знаешь, женщина.
Как бы Гвен хотелось, чтобы это оказалось правдой.
Когда Дейв поставил ее на ноги, Гвен подобрала легкую юбку вокруг колен и почувствовала, как затягивает ее песок. Большая волна разбилась у ее ног.
— Начинается прилив. Тебе скоро понадобиться приподнять юбку еще выше, — Дейв повел пальцем по ее бедру, гоня вверх капельку воды.
Появилось ощущение, что он гонит кипяток.
— Тебе очень бы этого хотелось.
— Ты знаешь, чего бы мне хотелось, — пробормотал он.
Гвен знала, что Дейв любил — свою свободу, и гораздо больше, чем ее. У нее была деловая причина для приезда, а не повод увлечься им заново.
— Дейв, ты не можешь выставить эти картины.
— У меня на подходе персональная выставка.
Гвен удалось переключить его внимание со своих бедер на лицо, которое, она надеялась, было достаточно суровым и укоризненным.
— Женщина, которую ты видишь, не хочет становиться частью персональной выставки.
— Нет? Я не могу основывать показ в галерее на изображениях Бели-Зар. Они хотят видеть мои серьезные работы.
Дейв был серьезен, как никогда. Его план заманить Гвен к себе сработал идеально, и это после того, как все остальные его планы рухнули. Теперь надо ждать подсказок интуиции, как ему поступать дальше, что казалось настоящей пыткой.
— Давай пойдем в дом и поговорим обо всем.
Дейв предложил перенести ее через горячий песок. Гвен задумалась, размышляя, что лучше — обожженные подошвы или разбитое сердце.
— Последний намазывает первого защитным кремом, — крикнул Дейв через плечо и, превратив это в игру, двинулся к дому, взбивая пятками песок.
Гвен заспешила за ним и, задыхаясь, нагнала его только около лестницы.
— Подожди минуточку. Если ты выиграешь, я намазываю тебя кремом, а если я выиграю, ты намазываешь меня кремом. Почему же у меня такое ощущение, что ты выигрываешь в любом случае?
Молодой человек залихватски усмехнулся.
— Мы выигрываем оба. Я считал, что в этом цель игры.
— Опять умничаешь.
Дейв задержался в дверях и ответил ей долгим взглядом.
— Идешь?
Гвен прошла мимо него, невольно задев его телом. Он об этом позаботился. Затем Гвен начала вытирать ноги о половик, лежащий у входа, и отказывалась войти, пока как следует не стряхнула песок со ступней.
Комната оказалась длинной и узкой: стена окон напротив беленой стены. Оригиналы рисунков Дейва для обложек комиксов перемежались удивительно изысканными акварелями и рисунками пером. Морские берега, негодяи и птицы соперничали друг с другом в борьбе за пространство на стене.
— Акварели тоже твои? — поинтересовалась Гвен.
Дейв выжидающе кивнул. Он знал: она обдумывает, что сказать, когда сделать паузу и дать возможность высказаться ему. Просто он не знал, как все это воспринимать.
— Хочешь чего-нибудь выпить?
— Лимонад есть?
— Сейчас посмотрю.
Гвен шла вдоль стены и, начав с дальнего угла, намеренно рассматривала картины по одной. Супергерои всех видов и размеров сосуществовали с ночными городскими видами. Желтые неоновые полосы подчеркивали одиночество в толпе. Обложки комиксов придавали всему такую первозданную непосредственность и свежесть, которых она не видела на большинстве выставок.
Когда Гвен дошла до конца комнаты, Дейв подал ей стакан с лимонадом через доску, отгораживавшую небольшую кухню.
— Твоим работам гарантирован успех, Дейв.
— Спасибо. Я считаю лучшими последние работы. Это прорыв и нечто особенное, и ты часть этого, — он слегка наклонил свой стакан в ее сторону. — Еще раз спасибо.
Гвен медленно тянула свой лимонад.
— Благодарности заслуживаешь ты. Да, я сказала тебе, что выдержала испытания?
— Изумительно, — Дейв обошел доску и, обняв ее одной рукой за талию, поцеловал в лоб.
— Поздравляю, Гвен. Я знал, что ты сможешь.
Гвен. Ни бэби, ни милочка, ни любовь, ни даже любимое выражение Шарлотты «дорогуша». Означало ли это, что для него тоже все кончено? Гвен знала, что плакать не следовало: она сама объявила, что все кончилось. Так и было, если бы только не ее любовь к нему.
— В общем, не такой уж и трудный оказался экзамен, — начала она, заставляя себя говорить веселым голосом. — За исключением того, что когда я вошла, села и открыла свой кейс, чтобы достать калькулятор, оттуда выпал один из твоих комиксов.
— Который?
Гвен пожала плечами.
— Я с такой скоростью запихнула его обратно, что не обратила внимания. Дейв поцокал языком.
— Именно так выразился мужчина, сидевший напротив меня.
Они посмеялись.
— Я объяснила ему, что знакома с художником, и он только что выиграл три премии Шэзэм.
— Не сомневаюсь, твое сообщение произвело на него впечатление.
Гвен засмеялась и больше ничего не сказала. Ей не стоило бы казаться такой умиротворенной, не следовало подшучивать над Дейвом и выискивать тонкие подходы к тому, чтобы ее пригласили остаться пообедать. Гвен надо бы изложить свое дело и удалиться. Как только она запомнит получше обстановку, в которой он живет и как он выглядит.
Гвен повернулась лицом к комнате и, глубоко вдыхая океанский воздух, начала рассматривать отбеленные полы, мягкие стулья, покрытые полосатым ситцем. Казалось бы, при таком бьющем в окно солнце, белая комната должна ослеплять. А она лишь казалась чистой, удобной и просторной. В ней легко было почувствовать себя дома.
— У тебя замечательная комната.
— На виду ни одной банки из-под пива, а грязное белье благополучно запрятано.
— Я не хотела, чтобы это прозвучало свысока.
— Давай я покажу тебе остальные работы, предназначенные для выставки, и можешь еще засыпать меня комплиментами. Чистое наслаждение, когда тебя хвалит кто-то старше четырнадцати и не только словечками вроде «клево», «во дает» или «жуть».
Дейв прошел в рабочую комнату к чертежному столу. Яркий свет ламп падал на ряды прислоненных ко всем стенам иллюстраций. Восхищенно поохав и поахав над энергией и тонкостью его работ, Гвен последовала за ним в спальню, где хранились остальные.
— У меня картины торчат всюду, куда ни глянь, — объяснил он, отодвигая с дороги стул со спинкой-лесенкой, и достал из шкафа еще две картины.
Но на них могли быть изображены хоть тролли, Гвен уже не смотрела. Она смотрела на стену за ним. Над постелью висел рисунок, на котором в рубашке Дейва, свернувшись калачиком, спала Гвен. Рисунок казался огромным. Очень внушительное зрелище. И интимное. Оно рассказывало об одиночестве и любви, размышлениях и страсти. В галерее эта пастель, безусловно, привлечет внимание, даже, пожалуй, вызовет уважение. Над постелью же от нее веяло нескрываемой эротикой. Мисс Стикерт вспыхнула.
Публика увидит на этой картине женщину, скромно одетую в рубашку, которая тщательно прикрывала все эрогенные зоны. И все-таки, все-таки… Резкие штрихи, страстно выписанные детали и чувственные линии делали даже выпуклость худой лодыжки сексуальной и волнующей.
Несомненно, возникнет вопрос, позировала ли Гвен для него специально. Если она возьмется это отрицать, утверждать, что написанное — игра воображения мистера Кинга, то ей, безусловно, ответят: «Надо очень любить, чтобы так подробно представить».
Вот к такому выводу Гвен пришла. Она встретилась с Дейвом глазами. Он смотрел на нее так же напряженно, как тогда, когда рисовал. Гвен отвернулась и оказалась лицом к лицу с другой обнаженной, — Я назвал ее «Набросок с подушкой», — сообщил Дейв.
Он мог назвать ее как угодно. Гвен назвала бы ее «Воплощенное распутство». Нет, ничего нескромного не было, и вместе с тем сразу становилось понятно, что подушка — единственная одежда натурщицы. Ее бедра были округлы и податливы, тело мягко подцвечено постелью, кричало о том, что его изучали внимательно и подробно. Дейв уловил даже россыпь веснушек у Гвен над грудью.
Выставлять такое в галерее просто невозможно. Вывешивать это здесь, в его комнате, казалось еще менее приемлемым. «Набросок с подушкой» располагался так, что лежа в постели Дейв мог смотреть на нее, а женщина с картины смотрела на него. Колени ее были слегка приподняты, руки прижимали к себе подушку, придавливая невидимую грудь. Теплый взгляд ничего не скрывал и ни от кого не скрывался, в нем не было стыда, в глазах плясало колдовство.
— Ты не можешь это показать, — голос ее вздрагивал от неровного дыхания. — Не в галерее.
Если даже хоть один покупатель это увидит…
— Ты можешь получить очень любопытные предложения.
— Меня любопытные предложения не интересуют. — «Только руки и сердца». — Картины меня компрометируют.
— Если кто-нибудь скажет о тебе хоть что-то компрометирующее, позови меня.
— Терпеть не могу, когда я стараюсь быть серьезной, а ты меня смешишь.
— Я стараюсь не делать этого. Я вообще старался стать всем, чем ты хотела меня видеть, только галстук не надевал.
— Видишь? Ты снова шутишь.
— Я художник. Я выставляю свои работы. Ты хочешь, чтобы я изменился?
— Вопрос с подвохом, и ты это знаешь.
— Ничего, отвечай прямо.
— Нет. Я не хочу, чтобы ты менялся! — Гвен потерла морщинку у себя над переносицей, сознательно понижая голос. — О чем, собственно, мы спорим?
— О тебе без одежды.
— Нет, речь шла о другом.
— Очень плохо. Одна из моих самых любимых тем, — это срабатывало для них раньше. Именно это он понял вчера. Они во многом прямо противоположны, но стоило ему прикоснуться к Гвен, и они идеально сливались воедино. — Если мы собираемся спорить об этих набросках…
— Собираемся? Уже спорим.
— Тогда нам надо придерживаться определенных правил.
— Каких еще правил?
— Как драться по чести и совести, — как будто Гвен могла забыть, что скрывалось за такой интонацией.
Дейв вытащил из спортивного пиджака, наброшенного на спинку стула, сложенный клочок бумаги, потом подвел Гвен к кровати и заставил сесть рядом. Она поерзала и устроилась подальше от молодого человека, колени вместе, ноги босые, пальцы ног напряженно поджаты. Руки мисс Стикерт сложила на коленях.
— Ну, так в чем там дело?
— Помнишь, насчет того, как касаться другого человека во время спора?
— Это правила для любовников, — напомнила Гвен и осторожно посмотрела в его сторону.
— А мы кто?
Женщина посмотрела мужчине в глаза, взгляд ее на секунду опустился на его губы.
Прежде, чем Гвен успела возразить, Дейв коснулся губами ее виска и почувствовал, как закрылись ее глаза, и ресницы, как крылья эльфа, затрепетали у его щеки.
— Вот где все и начинается, вот и мы с тобой.
Но эльфы, феи и нимфы не излучали такого жара, их сердца не стучали так сильно и щеки не пылали. Такое доступно только женщине.
Дейв положил ладонь на щеку Гвен и провел губами по контуру ее губ.
— Если мы когда-нибудь снова начнем спорить, крепче держись за меня.
— А разве мы спорим? — в голосе Гвен послышалась легкая дрожь.
— Только не отпускай меня, Гвен. Еще рано.
Дейв стянул блузку с ее плеча, с того, которое было обнажено для него вчера, с того, которое он так жаждал поцеловать. Он нашел ямку у ключицы, духи за ушком, нежную теплоту ее грудей и их податливую полноту, их сладостную тяжесть, тугие вершины ее сосков.
Гвен застонала и отодвинула его голову от себя, пользуясь этим движением, чтобы еще раз пробежаться руками по его волосам.
— Дейв, секс ничего не решает.
— Ты говорила, что секс не может ничему положить начало. Мы построили любовь, взаимопонимание, выражая все только физически.
— И они исчезли, как замок из песка, в первый же раз, когда мы поспорили. Я люблю тебя, но не могу любить тебя и дальше, если ты способен уходить от меня каждый раз, когда мы поругаемся. Швыряй вещи, вопи, веди себя, как Шарлотта. С этим я справлюсь.
— Я рано научился справляться с этим, не давать себя ранить.
— Но это ранило тебя. И ранило меня, — Гвен почувствовала острые уколы щетины на своей ладони, твердые очертания его скулы.
— Это видно каждому, у кого есть глаза.
— Неужели я так плохо выгляжу?
— Хуже. Мне нужно стать Бели-Зар, которая выигрывает споры с мечом в руке?
— Эти медяшки немного причудливы, но теперь, когда ты их упомянула…
— Дейв.
— Да, мэм.
— Нам надо отнестись к этому серьезно.
— Согласен. Правило № 3 гласит, что мы не можем лечь в постель, пока не разрешим своих проблем.
— Значит, мы этим и занимаемся?
— Коснись меня так, как будто ты этого не хочешь, Гвен. Попробуй соврать мне теперь.
— Я никогда тебе не врала, — страсть в ее голосе отметала все возражения. И все же…
— Ты говорила, у нас ничего не выйдет, — жестко пробормотал он, его губы оказались около ее уха. — Мы были слишком различны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22