Он живет в 16-м районе. Старик говорит, что он уже многим помог. Вы, знаете, мадам, у него отличные отношения с префектурой, может, он и для нас что-нибудь сделает!
Потом она исчезает на кухне, а я выпрыгиваю из кровати. В теле необыкновенная легкость. Окрыленная, иду в свою ванную. У меня опять радость на лице. Глаза ясные, щеки порозовели. До чего прекрасна жизнь!
А я хотела уходить от Фаусто. Но всего лишь маленький флирт — и тебя снова ценят. Несколько танцев с другим — и тебя уже ласкают и целуют, любят и желают. Пусть даже небезукоризненно, но это было словно все заново.
Я ложусь на пол и десять раз отжимаюсь. Это хорошо для груди. Чищу зубы и бужу Фаусто свежим, благоухающим поцелуем.
— Добрый день, любовь моя!
Он что-то бормочет и сжимает меня в объятиях.
— Звонила твоя мать. Она хочет нас сегодня видеть! — Он сразу стряхивает с себя сон.
— Это невозможно, — произносит он скороговоркой, — я остаюсь здесь!
— Нет, мы должны пойти. Большой семейный сбор. А вечером прием.
Фаусто вздыхает.
— Без меня, родная. Я не в состоянии подняться. Новый стук в дверь.
— Месье, — кричит Лолло из коридора, — ваш господин папа на проводе! Можно переключить?
Телефон возле нашей кровати уже звонит. Фаусто автоматически снимает трубку.
— Да, папа?
До меня доносится взволнованный голос свекра, но я не понимаю, о чем речь. Что-то ужасно важное.
— Как? Что?? — Фаусто рывком садится. — Это не я, папа! Ни в коем случае! Я бы тебе давно сказал! Это был Гелиос. Да, папа. Мы это обсудим. Как скажешь. Разумеется! Мы будем в три! Ты можешь на нас рассчитывать!
— Бог мой! — Фаусто кладет трубку и подпирает голову руками. — Еще и это!
— Что случилось? — взволнованно спрашиваю я.
— Все шишки на меня валятся. — У него такой же взгляд, как прошлой ночью.
— Я хочу тебе помочь. Могу я что-нибудь сделать? — Можешь, — говорит вдруг серьезно Фаусто. — Если отец скажет что-то, что покажется тебе… э… странным, не верь ни единому слову! Пока ты не поговоришь об этом со мной наедине. Я все тебе тогда объясню.
— Что странного он может сказать?
Фаусто молчит. Смотрит сквозь меня, трясет своей гривой.
— Сегодня будет маленькая катастрофа, — говорит он наконец.
Он и не подозревает, насколько окажется прав.
7
Фаусто нем, как могила.
За всю дорогу в Шантийи он не проронил ни слова. Сидит, склонившись над рулем, нахмурив брови и сморщив лоб. Шоссе мокрое, видно, утром шел дождь. Но солнце постепенно пробивается сквозь облака, и, если верить прогнозу, после обеда будет чудесная погода.
Вокруг нас море машин: грузовики, автолюбители, автобусы с туристами, мотоциклисты. Важно как следует сконцентрироваться. Фаусто едет со скоростью не больше семидесяти, в черепашьем темпе. Так бывает всегда, когда он едет к родителям. В Шантийи его не тянет. Он ненавидит «встречи богов на Олимпе», как именует семейные торжества. Чем медленнее, тем лучше. Охотнее всего он пошел бы пешком!
— Сделай одолжение, — говорит он вдруг с убийственно серьезным видом, — забудь то, что я говорил сегодня ночью. Ты же меня знаешь. Если я выпью лишнего, мне мерещатся призраки. От алкоголя у меня начинается мания преследования. Ты абсолютно права. Все чудесно. У нас нет проблем. Никто не гонится за нами. Если родители спросят тебя, скажи: «Мы любим друг друга, и у нас все в полном порядке». Скажешь, ладно?
— Конечно! А что им так срочно понадобилось, ты можешь мне объяснить?
— Вечно одно и то же, — смиренно отвечает Фаусто, — показать, что они хозяева!
Без четверти три мы приезжаем. Последними. Это видно по машинам. Красный «ягуар» Теи стоит у въезда. Черный «мерседес» Мелины — перед одним из гаражей. Ганимед приехал в своем новом фиолетовом «ламборджини», а в глубине, у газона с сиренью, стоит новый белый «порше» Гелиоса. У всех нормальные маневренные, скоростные тачки. Только мы являемся в этом правительственном катафалке. И хотя «ролле» затмевает все и вся, мне он просто велик! Не люблю, когда показывают больше, чем имеют!
Мы стоим перед «Каскадом» — сказочным имением, приобретенным родоначальником Сент-Аполлов на его первый самостоятельно заработанный миллион. Оно расположено неподалеку от замка и граничит со знаменитым парком Шантийи.
За высокими воротами из кованого железа с позолоченными наконечниками стрел начинаются семейные владения с озером, рощицей и водопадом, с теннисным кортом, огороженным выгоном и конюшнями, розарием, оранжереей и зимним садом с пальмами и бассейном. Есть и вертолетная площадка, укрытая от глаз рядами тополей и волнисто подстриженной самшитовой изгородью.
Старший брат Фаусто, Гелиос Сент-Аполл, унаследует все. В том числе молочную ферму, охотничьи угодья, сады, овощеводство и цветоводство. Он ведет себя так, будто уже хозяин. Братья и сестры хотя и сохраняют пожизненное право на свою комнату в имении и по заведенной в семье традиции могут в любой момент приехать в «Каскад», но решающего голоса они не имеют. И не пытаются иметь. Здесь все по старинке. Кто первым появился на свет, тот и распоряжается. Дело молодежи — помалкивать!
— Бонжур, дети! — Нас встречает отец семейства собственной персоной. На нем голубой костюм, сшитый на заказ, с белым платочком в кармашке и пучком белых фиалок на левом лацкане. Он потрясающе элегантен. Фаусто очень похож на отца. Что не значит, что они живут душа в душу. Совсем наоборот.
«Рыбак с рыбаком враждуют чаще всего», — сказал знаменитый Ханеманн. И в этом случае он опять был прав! Сцены между отцом и сыном можно снимать в кино. Посмотрим, что ждет нас на этот раз!
Мы настороженно приветствуем друг друга и следуем за высокой поджарой фигурой через зал, на террасу. Там собралось все семейство, разодетое в пух и прах. Все держатся немного натянуто, у каждого в руках по полному бокалу.
— Ну наконец, — говорит свекровь, — мы вас уже заждались. Вечно вы последние.
Маман сидит в белом плетеном кресле возле низкой балюстрады из серого камня, под огромным зонтиком в сине-белую полоску. За ее спиной навытяжку, как лейб-гвардеец, стоит Гелиос Первый, выполняющий все ее прихоти. Маман восседает на своем троне и только раздает сыновьям поручения. Это тоже традиция на Олимпе.
— Бонжур, маман! — Мы целуем ее большую, но костлявую руку со сверкающими бриллиантами внушительных размеров.
— Бонжур, дети!
Елена Сент-Аполл — сухая блондинка, родом из Афин. Голубое шелковое платье не прибавляет ей красоты. Но ее знаменитые жемчуга идут ей: пять ниток на шее, по пять на каждом запястье, большие жемчужины в ушах. Они делают ее менее унылой и более радостной, чем она есть на самом деле.
Маман не накрашена, так же как и я, что отмечается с благосклонностью. Кроме того, в угоду ей я надела белый репсовый костюм с голубыми пуговицами, который она любит. Еще на мне брошка в форме цветка из светлых сапфиров и маленьких бриллиантиков — ее подарок на нашу первую годовщину свадьбы. И довершает картину изящная белая соломенная шляпа с ажурными полями и голубой лентой. Голубой и белый — цвета Греции. Здесь, в «Каскаде», это ценят.
— У тебя свежий вид, — комментирует маман и одаривает меня улыбкой. Но за комплиментом следует критический взгляд на мой плоский живот. А, знаю! Мы обе думаем об одном, но слишком хорошо воспитаны, чтобы произнести это вслух.
Дворецкий по имени Дмитрий приносит нам шампанское. Беру бокал и приветствую прекрасное семейство. Пусть визиты в «Каскад» не доставляют мне больше радости, но шампанское здесь всегда отменное, а окрестности — просто чудо.
Господский дом сложен из серого камня, по бокам его обрамляют две круглые островерхие башни. Густой плющ увивает стены до третьего этажа, а на башнях блестящие зеленые листья добрались до крыши. Резиденция достойна кофейных королей: анфилады комнат на трех этажах, просторные салоны, бальный зал; места достаточно для разветвленного семейного клана, у которого, правда, появились проблемы с размножением в этом поколении.
У Гелиоса Первого всего один ребенок, дочь Косма. Ей семь, больше детей у них нет.
Мои невестки Теа и Медина вращаются в дурном обществе, обе по нескольку раз были неудачно обручены, и ни одна до сих пор не вышла замуж.
Ганимед, самый младший, названный в честь виночерпия богов, хотя и любит хорошее вино, но совершенно равнодушен к женщинам, о чем ни при каких обстоятельствах нельзя упоминать вслух. Ему ведь всего тридцать, очаровательному мальчику. Как знать, может, все еще изменится?
Да, небо над «Каскадом» хмурится. Вместо неугомонных ватаг ребятишек большой дом населяют враждующие взрослые, и это причина, почему я боюсь приезжать сюда на выходные. Я ненавижу ссоры. Я с детства не привыкла к этому, но здесь без них не обходится.
— Здравствуй, Мелина. Здравствуй, Теа. — Я целую невесток в обе щеки. Рядом со мной они похожи на здоровенных костистых кобыл! Как странно! То, что красиво у братьев, смотрится грубо и угловато у сестер: волосы жесткие, глаза водянисто-голубые. Теа по крайней мере стройная. Но у Мелины двадцать лишних кило на бедрах и животе. Ее фигура напоминает грушу, что она пытается скрыть широкими длинными платьями с вышивкой и струящимися шарфами.
Обе не переносят меня. Они обожают братьев и не терпят конкуренции. Были против нашей свадьбы. Мелина во что бы то ни стало хотела спарить Фаусто со своей подругой и никогда не простит мне, что это не удалось. До сих пор она не может смотреть мне в глаза.
— Бонжур, Тиция! — Косма целует мне руку. Она тоже скорее несимпатична, хотя ее мать Флора считается красавицей.
Наследство Сент-Аполлов не идет на пользу женщинам. Зато мужчины сияют неотразимым великолепием. Гермес, Гелиос, Ганимед и Фаусто красавцы, каких поискать: высокие, мужественного телосложения, с шапкой пышных волос и лучащимися голубыми глазами. Каждый Жест, каждое движение исполнены силы и благородства. Породистые хищники с широкими плечами, мускулистыми руками, длинными сильными ногами, всегда готовые выпустить когти.
Только Ганимед чересчур раздражителен. Много пьет, быстро краснеет, чуть что — сразу обижается. Но и он писаный красавец. Четверо мужчин столпились перед маман и жарко ей что-то доказывают. Что здесь происходит?!
— Ты знаешь, почему мы здесь? — спрашиваю я Флору, у которой довольно несчастный вид. Говорят, брак шатается. Подробности неизвестны. Она сегодня вся в желтом. Шляпа, перчатки, костюм — в нежных пастельных тонах. Даже ее длинные рыжие волосы скреплены на затылке желтой заколкой.
— Я знаю, — с важным видом вмешивается Мелина. — Папа скажет об этом за обедом.
— Что-то связанное с бизнесом? — нервно спрашивает Флора и осушает свой бокал, который тут же вновь наполняется Дмитрием.
Мелина высокомерно улыбается.
— Скажу лишь одно: вам надо быть готовыми кое к чему.
— Кому вам? — спрашиваю я, не зная за собой никакой вины.
— Вам обеим, Флоре и тебе. Кому же еще? — Мелина наслаждается своей властью над нами. — Лучше всего, не теряйте время и подавайте на развод.
— Может, ты разрешишь нам остаться на обед? — надменно бросает Флора, и я восторгаюсь ее смелостью. — Кстати, давно хотела сказать тебе, Мелина… — Больше она ничего не успевает произнести, потому что Дмитрий просит к столу, и процессия трогается с места в большую столовую.
Впереди шагает папа, непререкаемый авторитет. За ним маман, ведомая под руку своим первенцем. Следом Фаусто и Ганимед, дальше Теа и Мелина, а мы замыкаем шествие.
Косме, бедному ребенку, сегодня нельзя со всеми. Ее покормят на кухне. Что наводит на размышления и усугубляет напряженную атмосферу.
Мы молча входим в обшитый деревом великолепный зал, который велик настолько, что в нем можно разместить государственную делегацию. Так же молча занимаем места за огромным столом в форме подковы, который распорядился сколотить родоначальник Сент-Аполлов, когда приобрел «Каскад».
Этот стол знавал более веселые времена. Обручения и крестины, дни рождения и свадьбы, балы и летние праздники — здесь спокойно размещаются двести человек. Мы едва заполняем изгиб подковы. Молча ожидаем, когда папа Гермес начнет говорить. Но он не торопится.
Подаются блюда.
Я вздыхаю. Еда в «Каскаде» для меня сущая мука. Ничто на тяжелых серебряных подносах не устраивает меня. Жирная печенка больных гусей. Съедаю петрушку с краю.
Копченая маринованная семга. Беру лимон и тост
Жареная свинина со сливками. Довольствуюсь гарниром. Этим сыт не будешь.
Наконец салат. Объедение! И вот огромный поднос превосходных сыров. Мое спасение. Сразу наполняю тарелку. Ибо взять сыр второй раз предосудительно. Это значит обидеть хозяйку — здесь нечего есть, и приходится набивать живот сыром. Нет, я на такое не отважусь! Хотя в моем случае это именно так!
Итак, что же на сердце у папаши Гермеса? Подается десерт — торт-мороженое с марципановым соусом, а мы все еще ничего не знаем. Наконец; когда приносят кофе со сладкими разноцветными птифурами, он поднимает руку.
— Дети мои, — старик задумчиво обводит взглядом присутствующих, — я созвал вас, чтобы сообщить то, что касается всех. Перехожу сразу к сути. Как вы знаете, в октябре мне исполняется семьдесят пять лет. Я рассчитываю прожить еще два десятилетия и возглавлять фирму. За оставшиеся мне двадцать лет, так пожелал Всевышний, я намерен воспитать преемника.
Всеобщее изумление. Преемника? Что хочет сказать этим папа? Ведь Гелиос — преемник, кронпринц, первенец, которому все завидуют и которого никто не любит. Что за подводные течения? Флора озабоченно играет своим огромным солитером.
Гелиос откашливается.
— Дорогой папа, — начинает он нарочито бодрым тоном, — я не совсем понимаю. Что ты имеешь в виду под…
— Под преемником? — громко перебивает его родитель. — Это меня не удивляет. Ты никогда не понимал меня! Ты глух, слеп и глуп. По сравнению с тобой осел — просто гений. Ты наша катастрофа, да будет тебе это известно. Все, что ты начинаешь в фирме, разваливается. Ты допускаешь ошибку за ошибкой… Даже когда я был новичком, я не был столь несостоятельным!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43