Теперь уже она согрешила против него, а он оказался ее жертвой. Его жизнь превратилась в руины, а она была губернатором, пребывающим в том самом щекотливом положении, в котором может оказаться любая обезумевшая от любви девчонка — беременной и фактически без мужа. Единственное различие заключалось в возрасте и положении — защитница ограничения рождаемости должна была лучше других знать, чем это кончается.
Хуже всего было то, что любовь к нему не проходила, и тем тяжелее было осознавать, что именно она помогла поставить этого великого воина на колени.
— Я умоляю тебя не уходить из партии, — сказала она примирительным тоном.
— Да. Это, должно быть, очень приятно чувствовать свою абсолютную правоту.
— Мне надо было сделать то, что считала правильным, не правда ли?
— Конечно. Ты нашла в себе смелость иметь свои убеждения и сейчас — мадам губернатор, а совесть твоя чиста. Можно ли быть более счастливой!
— Билл, не поступай с нами так.
— С нами? Ты считаешь, что есть «мы»?
— Ты же сам хотел, чтобы я стала губернатором, говорил, что всегда будешь рядом со мной и…
— Да, я хотел, чтобы ты стала губернатором, но никогда не хотел, чтобы ты при этом отрубила мне яйца.
Тогда Фрэнки не знала, кто из них совершил больший грех. Какой из них был более греховным? Тот, который позволял ему любить другую женщину больше, или тот, который превратил ее в инструмент для кастрации?
— Но ты же сказал, что, если я стану губернатором, будешь помогать мне.
— А… — Он поднял свой наполовину наполненный бурбоном бокал, как будто собирался произнести тост. — Но это было до того, как я узнал о твоих удивительных способностях. Не бойся, Фрэнки. Ты станешь великим губернатором!
Но она никогда не хотела стать губернатором. Она хотела быть всего лишь его женой, любить его и быть любимой, чтобы он любил ее больше всего на свете.
Она уговорила Д’Арси примириться со своим отцом, попытаться утешить в этот трудный для него час и даже передать ему, что она сожалеет о случившемся.
— Но я же не сделала ничего плохого. Это он сделал: поддержал кандидата по своим личным причинам. Даже не говоря уже о том, как он сам со мной поступил…
— Быть правым не всегда важно. Важна любовь.
Д’Арси с сомнением покачала головой. Ее мать все еще сентиментальная дура, несмотря на то, что стала губернатором. Но ради нее она сделает этот примирительный жест по отношению к отцу.
Самое забавное, что он не держал зла на нее за то, что она выступила вместе со своей матерью против его кандидата. Во всяком случае, он не так разозлен, как она на него.
— Что собираешься делать?
— Вернусь в университет
— Мудрое решение.
— Думаю получить специализацию по политическим наукам.
Он улыбнулся:
— Собираешься заняться политикой, как твоя мать? Д’Арси покраснела:
— Не обязательно. Есть и другие вещи, которыми может заниматься специалист в области политических наук.
— Разумеется. Куда же ты собираешься пойти? В какой университет?
— Думаю, что вернусь в бостонский, если они меня примут.
Только на какое-то мгновение его веки задрожали. Ню больше уже не беспокоило ее сближение с Ре дом. Он понимал, что привлекало Реда в той, прежней Д’Арси — жизнерадостность и манеры южной красавицы. Но она, нынешняя, уже утратила эти качества, да и сама, похоже, не проявляет былого интереса к нему. Сомнительно, что ныне Ред станет столь значимым в ее жизни.
— А что ты собираешься делать сейчас, отец?
Он довольно ухмыльнулся. Прежняя Д’Арси всегда называла его папой.
— Выберусь как-нибудь. А вот что ты будешь делать до начала нового семестра в следующем году?
— Я бы съездила в Европу на несколько недель, если вы с матерью не возражаете.
— Куда-то конкретно или просто поболтаться?
— Я хочу поехать в Париж. Знаю, что это звучит глупо, но у меня такое чувство, что Джейд там. Около года назад я увидела фотографию на обложке какого-то журнала — обыкновенная фотомодель. Хотя у той девчонки были очень черные и короткие волосы, но уверена, что это была Джейд.
— Да, это была она. Твоя мать и я следили за ней все это время, пока она жила одна. А не связывались мы с ней только потому, что она знала, где мы находимся, и сама могла бы подать себе весточку. Мы полагали, что должны уважать ее стремление жить по-своему, своей жизнью. Разве не этого хотят молодые люди? Жить по-своему? Но почему это вдруг ты решила повидаться с Джейд?
— Потому что постоянно думаю о ней. Я осознаю, что у меня никогда не было возможности хорошо узнать ее. А мне хотелось бы этого. Думаю, мы могли бы стать друзьями.
— Почему бы и нет?
Когда Д’Арси ушла от отца, у нее осталось чувство, что все, о чем они говорили, не имело для него большого
значения, что он думал совершенно о других вещах.
Д’Арси готовилась к своему путешествию, Франческа — к вступлению в должность, а Билл был погружен в раздумья. Он ломал себе голову над тем, как теперь распорядиться остатком своей жизни. Учитывая его сорокалетний возраст, это было не так уж и мало. Было еще нечто такое, чего он мог бы достичь. Если уж сам не будет президентом, то это может сделать его сын! А он смог бы быть рядом с ним и наслаждаться властью за троном. К чертям все то, что он наобещал Джудит! Тем более что этот запрет держаться подальше от сына утратил свой первоначальный смысл, так как уже не существовало опасности, что Ред и Д’Арси будут увлечены друг другом. Это время пришло и ушло. Все, чем хотела стать нынешняя Д’Арси — это самоотверженным политическим деятелем и покорной женой, в некотором роде быть Фрэнки до встречи с ним.
Может быть, переехать в Бостон и поближе узнать своего сына? Почему бы, собственно говоря, не вернуться в Бостон? Что теперь его держит во Флориде? Жена-губернатор? Это смешно! Она уже показала, кто он такой рядом с ней.
В Бостоне он бы снова ожил, возродился из пепла. Сохраняя свою жизнеспособность в качестве царедворца, развернул бы движение, форум, платформу, ставшую бы его собственной, и получил бы возможность быть увиденным и услышанным. Он мог бы сделать это! У него все еще много сторонников, готовых стать под его знамена, много важных людей и политических деятелей, на которых он мог бы опереться с целью приобретения общенациональной известности. Но для этого необходимо найти свой конек, нечто такое, что принадлежало бы ему одному и вместе с тем было бы близко сердцам людей. Более близко, чем Вьетнам, холодная война, проблема чернокожих, феминистское движение, гонка ядерных вооружений или волнения в студенческих городках. Закон и порядок! Он бы объявил войну преступности на улицах городов, наркомании и насилию, презренной толпе, стоящей за ними известными человеку пороками! Он бы призвал к очищению Америки, чтобы каждый законопослушный гражданин мог наслаждаться тем, что с таким трудом построил и сохранил.
Единственными словами, которые услышала Франческа, были: «…вернуться в Бостон!»
— Но почему? Почему ты хочешь вернуться туда?
— Почему бы и нет? Это мой родной город, он полон жизни и находится в центре событий. А что здесь, во Флориде?
Ее сердце сжалось, но она постаралась сказать как можно мягче:
— Здесь я, Билл. Я для тебя.
Он засмеялся, как будто отвечая на ее шутку.
— Я не могу здесь оставаться. Всему есть свое время и место. Мое время во Флориде закончилось.
— Но как же я? — закричала она. — Как же мы?
— Мы? Да брось ты, Фрэнки. Существуем ли «мы»?
— Но должны же быть «мы». О, Билл, я люблю тебя! Все эти политические дела… Они не имеют абсолютно никакого отношения к нам, как к мужчине и женщине. — Она была в отчаянии. — Возможно, я была не права, но…
— Но что? Если ты действительно думаешь, что ты была неправа, то у тебя все еще есть выбор. Ты можешь поехать со мной, вернуться вместе в Бостон.
Но это ее не устраивало. Кроме того, она не была уверена в том, что ошиблась.
— Но, Билл, меня только что избрали губернатором! Я чувствую ответственность перед людьми, которые отдали мне свои голоса. К тому же так много дел, которые надо завершить, — родительские центры, жилищное законодательство, гражданские права. Ты хочешь, чтобы я ушла в отставку, прежде чем приступила к работе?
Он пожал плечами:
— Это твое решение, Фрэнки. Твой выбор.
Он знал, что бы она выбрала раньше…
— Посмотри правде в глаза, Фрэнки. Ты не сможешь сохранить и то и другое. Получить все не удастся!
Да как он смеет?
— Почему я должна выбирать между креслом губернатора и супружеским ложем? Тебе тогда не пришлось так выбирать. А что сейчас? Почему ты должен выбирать между Бостоном и Флоридой? Ведь можно развернуть твое движение отсюда точно так же, как и из Бостона. Тем более что я помогу тебе.
Нет! Его лицо было непроницаемым. Она хорошо знала это выражение лица. Было ли это просто выбором между Бостоном и Флоридой? Или же он хотел заставить ее выбрать между ее убогими, как он считал, делишками и тем, что представлялось для него важным?
— Неужели возвращение в Бостон так важно для тебя, что ты готов оставить здесь жену?
— А разве не в этом все дело? — насмешливо сказал он. — Если ты прежде всего жена, то поедешь со мной, если же прежде всего политический деятель, то останешься здесь.
— Почему? — выпалила она гневно. — Почему ты должен вернуться в Бостон? — И тут она застыла в догадке. — О Господи! Это из-за Джудит! Это Джудит, не правда ли? Ты хочешь быть поближе к ней. А я удивляюсь, почему ты так хотел снова ее увидеть, почему ты так настойчиво приглашал на эту вечеринку! Какой же я была дурой! Думала, ты увлекся Джейд, а это была Джудит.
Она начала безудержно смеяться, но это был смех на грани истерики.
— Не будь дурой! — заорал он. — При чем тут Джудит? Мне нужен ее сын! Мой сын!
Ее истерический смех тут же прекратился, показалось, что она никогда не сможет больше смеяться.
Какое-то время их разговор еще по инерции продолжался, но все это уже было не существенно по сравнению с тем, что произошло. Она без умолку болтала, перескакивая с одной мысли на другую и не находя в себе силы остановиться.
— И все это время я думала, что ты влюблен именно в Карлотту! Я знала, что ты спишь с Карлоттой…
— Ты знала? — спросил он.
Но она проигнорировала его реплику и продолжала:
— Я думала, что не выдержу этого, но выдержала. А затем выяснила, что ты действительно просил Карлотту выйти за тебя замуж, когда она была уже беременна от Трейса. А меня ты забыл, отбросил в сторону, как старую тряпку, несмотря на то, что мы с тобой хорошо понимали друг друга. И все же я сделала вид, что меня это не волнует. Я всегда была рядом с тобой и вот теперь узнаю, что это была вовсе не Карлотта!
Конечно, он не поверил, что она догадывалась о его измерениях относительно Карлотты, что он действительно предложил ей выйти замуж за него.
— Ты знала и ничего мне не сказала? Тебе было все равно?
— Какой ты глупый! — Она набросилась на него с кулаками. — Все равно? Я готова была убить тебя за это, была без ума от горя, но мне было стыдно признаться в том, что все знала! Можешь это понять? Мне казалось, что если бы ты узнал об этом и ничего не изменил, то подумал бы, что я — никчемное и стыдливое создание, и испытывающее чувства гордости и достоинства. Да я хотела, чтобы ты любил меня, почти как я тебя, так же, как любил Карлотту. И даже тогда я не винила тебя ни в чем. Как это можно! Обвинять героя? Никогда! Я простила тебя: Я сказала себе: он любит… любил… Карлотту так сильно! Любовь и является единственным его оправданием. Понимаешь, я знаю, что такое любить бесстыдно, беспредельно. А потом ты воспылал страстью к Джейд, и я снова простила тебя: в конце концов, она была частью Карлотты. И, наконец, узнаю, что твоей настоящей любовью была отнюдь не Карлотта! Это Гила Джудит, которую ты любил всегда и которая была матерью твоего сына!
— Нет! — выпалил он. — Я никогда не любил Джудит. Мне было наплевать на нее. Просто выжимал из нее деньги! Ей нужен был мужик для зачатия, а мне нужны были ее баксы!
— О Господи! И все это ради денег?
Она не знала, что было худшим злом — спать с Джудит без любви или делать это ради денег.
— Но мы приехали сюда во Флориду, оставили Бостон. Что же, мы приехали сюда с деньгами Джудит? Она же никогда не принуждала тебя покинуть Массачусетс. Она купила тебя с потрохами?
Он молча кивнул.
— О, какая же я дура! Меня всегда поражало, как ты быстро делал деньги. Я говорила себе: ты, чучело гороховое, ничего не понимаешь в финансах! Я тебе верила, считала финансовым гением. Иногда у меня появлялись какие-то догадки, но я никогда не задавала никаких вопросов. Как я могла допрашивать Короля Шеридана? Он не мог ошибаться, и я верила всему, что он говорил. Верила, потому что любила тебя! — Она смущенно покачала головой. — Все эти годы… Карлотта не была первой в твоей душе. Это были Джудит, ее деньги и ее сын. Твой сын Ред, а я снова была второй. И Д’Арси тоже была на втором месте. — И вдруг ее поразила страшная догадка. — О Господи! Д’Арси! Он же ее брат! А она думала, что любит его! А ты и твоя Джудит все время доказывали ей, что она делает нечто ужасное. О Господи! Как ты мог? Подонок! Как ты мог ее так подставить? Она же твоя дочь, а ты с ней так обошелся!
Он бормотал что-то невнятное о раскаянии, сожалении, но она не слушала его, не хотела слушать. Ей хотелось избить его своими кулачками, но руки в бессилии опустились. Вместо этого она налила виски из графина и поднесла ко рту. Внезапно с гримасой боли, она выплеснула содержимое ему в лицо.
— Ублюдок!
Он достал носовой платок и отерся:
— Прости, Фрэнки.
Впервые за всю их совместную жизнь он произнес это простое слово «прости». Но было уже поздно… слишком поздно.
— Ну что же, Билл. Настало твое время решить. Теперь ты выбирай: Бостон или Флорида?
Дело было уже совсем не в этом, и он снова повторил:
— Прости, Фрэнки.
Они вместе поехали в аэропорт провожать Д’Арси. Когда самолет уже взлетел, Билл поинтересовался, собирается ли она сказать ей про Реда.
— Нет, ни за что! Как я могу сказать своей дочери, что все эти годы у нее, в сущности, не было отца… в истинном значении этого слова!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84