— Мы что-нибудь отмечаем? А почему я не знаю? — спросил он.
— Отмечаю я, и я подумала, что ты мог бы присоединиться ко мне, — поддразнила его Бретт.
— Понятно, но можно мне узнать, что именно?
— Ты можешь считать это глупостью, но я хочу отпраздновать исполнение своей мечты. Не смейся, я не скажу, потому что ты все равно не поверишь.
— Кто, я? — спросил Дэвид с серьезной миной.
— Когда я была маленькой девочкой, я обычно придумывала разные истории о тебе, а одной из моих самых любимых была та, что ты закончил школу и вернулся назад в Нью-Йорк, и я помогаю оформлять твою квартиру. Сегодняшний поход в мебельный магазин был очень похож на то, что моя мечта сбывается. Я понимаю, что, наверно, эту историю можно перевернуть как угодно, но все равно у тебя не получится. Лизи тоже всегда смеялась над моими мечтами: «Дэвид, — говорила она. — Ты сумасшедшая! Он заумный — ему нужны только койка, компьютер и ключ для открывания консервов».
Дэвид улыбнулся и поднял свой бокал.
— Слишком много для моей проницательной сестры. Надеюсь, я смогу также легко исполнить все остальные твои мечты.
— Дэвид, когда я впервые увидела тебя, я захотела, чтобы ты стал моим братом. Потом, когда я немного подросла, мои чувства переросли во влюбленность. Но ты знал об этом, да?
— Полагаю, что знал, ведь ты была так наполнена этим. Мне было жаль тебя — нет, наверно, это было другое. Думаю, я расстраивался из-за тебя. Твоя жизнь казалась такой одинокой, и ты так усердно старалась всех благодарить. Но все изменилось, когда ты переехала к своей тете. Ты стала совсем другой девочкой.
Искренность Дэвида была всепоглощающей, и Бретт почувствовала себя спасенной. Он не будет смеяться над ней и не сделает ей больно.
— Ты прав. Человек, которого я действительно хотела поблагодарить, была моя мать, но я поняла, что это невозможно: каждая из нас живет своей собственной жизнью. Это до сих пор грустно. Дэвид, я никогда не благодарила тебя за то, что ты в тот вечер убийства был со мной. Я бы тогда не смогла без тебя, а потом ты уехал в Калифорнию. Но я помню, как брыкалась, визжала и царапалась, а ты держал меня так крепко, как только мог.
— Это было единственное, что я мог.
— Спасибо, — тихо сказала Бретт.
Взгляд в никуда заволок ее зеленые глаза, и Дэвид увидел, что слезы были уже близко.
— Ты видишь, я ни разу не рассмеялся.
Когда нас ожидает тетя Лилиан? — спросил он.
— В восемь, у нас еще полно времени.
— Прекрасно, мне кажется, сегодня отличный вечер — можно было бы прогуляться. Как ты думаешь?
— Здорово, — сказала Бретт.
Дэвид положил двадцатидолларовую банкноту в бокал из-под бренди на пианино. Молодой парень, перебиравший клавиши, кивнул в знак благодарности и подмигнул им, когда они выходили. Держась за руки, они выплыли в мягкий апрельский вечер под мелодию Билли Джоэла «Мне нравится, что ты есть ты».
Глава 27
После их первой встречи Джефри прислал Барбаре цветы с запиской, в которой он благодарил ее за отведенное ему время и очаровательную компанию.
Барбара давно не получала от мужчин таких роскошных букетов и была взволнована его жестом. Когда она позвонила, чтобы поблагодарить, Джефри предложил ей в будущем ему не звонить: он сам будет это делать. Он пригласил ее пообедать в ресторане по ее выбору. Манеры и стиль поведения Джефри произвели на нее такое впечатление, что Барбара захотела показать его своим друзьям, поэтому предложила «Ле Кирке». Джефри подходил ее выбор, так как это был не тот ресторан, который он обычно посещал, где бы его могли увидеть в обществе такой женщины.
Восхищение и ожидание настоящего свидания толкнули Барбару на тщательную и мучительную подготовку. Заметив, что стиль Джефри был классическим, она заказала несколько шелковых платьев в «Марте» в счет только что оплаченного векселя и провела день в «Элизабет Арден». Она приехала в восемь и занялась массажем, педикюром, маникюром и прической. После всех этих приготовлений она почувствовала себя помолодевшей на несколько лет.
Потом Джефри звонил каждый день и вытаскивал ее из дома по три-четыре раза в неделю. Барбара наслаждалась его вниманием. Она даже села на жесткую диету.
Сегодня они шли к Мортимеру, любимое место Барбары для обеда. Здесь она обычно предпочитала и ленч — в это время было побольше народу. Но Джефри так редко был свободен днем, что она была благодарна за обед в кафе. Она тщательно оделась. На ней было темно-синее облегающее платье, дополненное длинной ниткой жемчуга. Она посмотрелась в зеркало и осталась довольна: десять фунтов, которые она сбросила, были заметны. Ей очень хотелось понравиться Джефри. «Это человек, который хочет помочь мне», — думала она.
Джефри сделал ей комплимент. Естественно, что это было неискренне. Хотя она и сбросила свою тучность, его раздражала ее бледная желтоватая кожа — результат таблеток. Как такая женщина могла дать жизнь Бретт, такой красивой и трепетной? Правда, Джефри видел фотографии Барбары в молодости, и на них она была довольно красива.
Для Джефри все средства были хороши. Он даже не помнил, когда в последний раз был близок с женщиной. У него, конечно, не было физического влечения к Барбаре или какой-либо другой женщине, и если честно, даже к Бретт. У него никогда не было его, даже тогда, когда он входил в пору созревания, и все ребята военной академии вокруг волочились за женщинами. Даже когда он заканчивал школу, все его время и энергия тратились на страстное желание мести. Наверное, было бы проще переспать с Бретт, чем с этим бесхребетным куском мяса, но он решил, что должен завести роман с Барбарой, если хочет получить побольше сведений о ней.
Миниатюрный диктофон был его постоянным компаньоном на всех встречах с Барбарой, и он понимал, что приближается к раскрытию тайной причины ее ненависти к отцу. Он осторожно подстрекал ее на уничтожение Свена собственными едкими замечаниями о нем. Эти манипуляции давали ему новые сведения, но он чувствовал, что было что-то еще. Прошлой ночью после обеда у Барбары она начала вспоминать о своем детстве под руководством тяжелой руки отца. Она рассказала, как одиноко ей жилось в богатом, но изолированном от мира доме на окраине Расина. Почти все в доме было сделано из темного дерева, выкрашено в коричневый цвет, а тяжелые бархатные шторы открывались только тогда, когда Свена не было дома.
— Он никогда ни слова не говорил мне о моей матери, — рассказывала Барбара. — Только иногда он вдруг останавливал на мне задумчивый взгляд и называл ее именем. Потом он брал себя в руки и спрашивал, вымыла ли я руки перед обедом. Понимаешь, это было единственное время, когда мне разрешалось разговаривать с ним. Он отвозил меня в школу и забирал каждый раз ровно в три, и у меня никогда не было возможности поиграть со своими сверстниками на школьном дворе. Он приезжал на большом черном «паккарде», и дети дразнили меня, говорили, что я должна ездить на катафалке, а мой отец могильщик. Думаю, что они боялись его… многие люди его боялись. Но он запрещал мне разговаривать. Я не могла даже задавать вопросы относительно моих домашних заданий. Он говорил:
«Я думаю о нашем бизнесе. Все остальное может подождать до пяти тридцати». И весь остальной отрезок пути он ехал с каменным лицом. Каждый день мы обедали в пять тридцать.
Она помолчала, заинтересовавшись зрелищем за окном, и несколько минут смотрела на парк. Джефри, испугавшись, что она больше не вернется к этому разговору, налил ей еще виски и, протягивая бокал, нежно погладил по спине.
Сначала Барбара напряглась, ее бросало то в жар, то в холод, потом расслабилась, склонила голову набок и поцеловала его руку. Джефри приготовился было зайти так далеко, как собирался, но успокоился, когда она продолжила воспоминания.
— Я не могла приглашать друзей и сама ходить к ним в гости. Отец говорил, что они отбросы общества. У него был друг, или я думала, что он был другом, у которого был маленький ребенок, но я не могла поиграть даже с ней — или это был он? — не помню, наверное, мне было пять или шесть лет тогда. Я обычно спрашивала Карла, друга отца, о его ребенке, но никогда не видела его.
Барбара последовала за Джефри на диван, и он поцеловал ей руку.
— Это, должно быть, было ужасно. Нельзя девочке расти в такой обстановке, — сказал он, подстрекая ее продолжать.
— Когда я поступила в высшую школу, у меня появилась возможность наблюдать, как мальчики играли в бейсбол, и он не мог запретить мне этого. Только я должна была быть на месте в три часа. Наконец, он перестал приходить за мной. Он злился, но все было бесполезно. Это все было так давно, — наконец сказала она.
— Да, давно, и хотя время проходит, но воспоминания никогда не оставляют нас, — заметил Джефри.
Он понял, что сегодня больше ничего не узнает. Воспоминания постоянно захлестывали ее, возвращая в прошлое, но он ждал другого.
Джефри проник достаточно близко к тому, что было у нее внутри, и надеялся, что уже скоро под верхним слоем сырости и мерзости покажется мертвечина, давно похороненная под ним.
— Мне действительно пора, — сказал он.
— Ты на самом деле должен идти? — спросила Барбара, поглаживая его бедра. — Мы могли бы провести какое-то время, которое оба вспоминали бы с наслаждением.
— Как насчет завтра? У тебя есть какие-нибудь планы? — спросил он, зная, что никаких.
— Никаких, я не буду изменять хорошему человеку. Ты хороший человек, Джефри? — кокетничала она и, провожая его до дверей, приподнялась и поцеловала, пытаясь своим языком раскрыть его губы.
— Наверно, я не самый лучший судья себе, — сказал Джефри, пытаясь сдержаться. — Спокойной ночи, Барбара.
Как только закрылись двери лифта, он достал из кармана пиджака носовой платок и вытер рот. Он положил его назад и выключил диктофон. «Может, я не должен?» — Джефри содрогнулся от своей мысли.
Но теперь, когда они сидели в Мортимере, Барбара под столом заигрывала с ним ногой, и он боялся, что этой ночью ему не открутиться и придется удовлетворить и другие ее аппетиты.
Предчувствие не обмануло его. Как только они вернулись, Барбара обняла его за талию и, прижавшись, потерлась своим телом, как мартовская кошка.
— Джефри, как долго ты будешь заставлять меня ждать? — спросила она. Джефри изобразил улыбку.
— Ни секунды, — сказал он и последовал за ней в спальню.
Комната его поразила. Кровать с пологом, стулья с кружевными оборками и кресло-качалка, салфетки, украшавшие комнату, — все это, казалось, принадлежало пятнадцатилетней девочке из очень привилегированной семьи. Там были куклы и плющевые игрушки, а кипы веселых журналов лежали на прикроватном столике.
Барбара извинилась и удалилась, а Джефри разделся и, аккуратно сложив вещи и направив диктофон на постель, быстро нырнул под одеяло. Когда она тихо выплыла из ванной, на ней была белая с атласным воротником ночная сорочка в стиле девятнадцатого столетия. Она смыла краску с лица и подвязала волосы шелковым шнурком. «А она совсем неплохо сохранилась», — подумал он.
— Пожалуйста, будь со мной терпимей, — сказала она, робко взбираясь на постель в состоянии почти транса.
«Что за отвратительная игра?» — удивился он.
Он слышал о людях, которые придумывали различные сексуальные фантазии, а потом претворяли их в жизнь, но он никогда не принимал участия в таком эксперименте.
— Конечно, — сказал он.
Ему было интересно: привычное ли это ее поведение или он возбудил в ней что-то, что толкало ее на это.
— Я знаю, ты не обидишь меня. Я тебе доверяю.
Ее голос потерял свой обычный сильный грудной тембр, и она поцеловала его на этот раз с нежной, почти девичьей, невинностью. Джефри развязал воротник ее сорочки и расстегнул перламутровые пуговицы. Затем он приступил к выполнению своих обязанностей. Губы, груди, живот — он делал все, что, как полагал, следовало делать в таких случаях, и даже довел Барбару до высшей точки возбуждения, или, по крайней мере, так думал, однако сам он ничего не испытал. Барбара посмотрела на него и сказала:
— Спасибо, это было таким наслаждением, Майкл. — И сразу уснула.
«Какой, к черту, Майкл?» — удивился Джефри, лежа рядом и наблюдая, как ее грудь опускается и поднимается под белым хлопковым покровом ее одежды.
Когда Барбара, проспав двадцать минут, проснулась, она спокойно, почти безмятежно посмотрела на Джефри.
— Я действительно тебя люблю, Джефри, и доверяю тебе. У меня было не слишком много мужчин, но могу сказать, что ты отличаешься от всех них. Ты не хочешь меня, потому что считаешь, что я слишком богата. Но ты же знаешь, что я почти разорена.
Она потянулась и положила свои руки на его.
— Уверен, что многие мужчины хотели бы быть с тобой просто, чтобы заботиться о тебе, ведь ты — красивая женщина, — сказал Джефри.
— Я была ею. И не больше. И… когда-то был человек, который любил меня, но мой отец отнял его у меня.
«Это то! Я должен быть осторожным и не давить на нее слишком сильно», — злорадно подумал Джефри.
— Как же Свен мог отнять кого-то у тебя? — спросил он, изобразив полное недоумение.
— Он убил его. Или, чтобы быть совсем точной, он, должно быть, убил его.
— Это несерьезно, — сказал Джефри. Это было лучшее, что он мог вообразить. Теперь он обладал Свеном Ларсеном, обладал так, как хотел.
— Извини, — сказал он, перегибаясь через нее, чтобы подтянуть к себе пиджак. — Мне кажется, я сейчас чихну.
Он сделал вид, что копается в кармане, доставая носовой платок, хотя на самом деле ему надо было удостовериться, что диктофон включен. Он положил пиджак на стул.
— Очень серьезно. Моего мужа убили.
Барбара лежала тихо. Она была даже более спокойной, чем всегда.
— Это, наверное, слишком тяжело, чтобы носить в себе почти двадцать пять лет, сказал он, думая о грузе, который он сам носил столько же лет.
— Я устала от этого. — Она посмотрела в голубые глаза Джефри. — И я подумала, что ты хочешь помочь мне вынести это.
— Конечно, — искренне сказал Джефри.
Она уставилась на полог, словно вся история была заключена там.
Свен был собственником своей дочери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47