Чтобы не попасть в дурацкое положение, птичка
вообще перестала петь.
Однажды кеныреечка в темноте лущит себе семечки и вдруг ни с того, ни
с сего тряпка свалилась. Солнце в глаза ка-ак брызнет! Кеныреечка задох-
нулась, зажмурилась, потом прослезилась, прокашлялась и давай свистать
позабытую песню. Стрункой вытянулась, глазки выпучила, тельцем всем сод-
рогается, кайф ловит. Ух она выдала! Пела о свободе, о небе, словом, обо
всем том, о чем тянет петь за решеткой. И вдруг видит, - [cedilla]
мо[cedilla]! Дверца клетки открыта! Свобода! Кеныреечка о ней пела, а
она - вот она тут! Выпорхнула из клетки и давай по комнате кренделями!
Села, счастливая, на подоконник перевести дух - ... мама родная! Открыта
форточка! Там свобода, свободнее не бывает! Вставлен в форточку кусочек
синего неба, и в нем карнизом выше голубь сидит. Свободный! Сизый! Толс-
тый! Ему бы ворковать о свободе, а он спит, дурак старый! Интересно, по-
чему о свободе поют только те, у кого ее нет?
Кенырейка подпрыгнула, и что ж она с ужасом видит?! За стеклом на
карнизе сидит рыжий котяра и, как истинный любитель птичьего пения, в
предвкушении облизывается.
Кенырейкино сердце шмыг в пятки и там "ду-ду-ду"... Еще немного и
свободно попала бы коту в пасть. На черта такая свобода, - быть съеден-
ным? Тьфу-тьфу-тьфу!
Кенырейка пулей назад к себе в клеточку, лапкой дверцу прикрыла, клю-
виком щеколду задвинула. Фу! В клетке спокойней! Решеточка крепкая!
Птичке не вылететь, но и коту не попасть! Кенырейка на радостях зачири-
кала. Свобода слова при отсутствии свободы передвижения не такая плохая
штука, если кто понимает! И кеныреечка запела коту в лицо все, что дума-
ла! И хоть кот ее сквозь стекла не видел, но слышал, гад, через форточку
все. Потому что слезы на глазах навернулись. Значит, дошло! Когда нет
возможности съесть, остается восхищаться искусством.
Кеныреечка, скажу я вам, пела как никогда! Потому что близость кошки
рождала вдохновение, решетка гарантировала свободу творчества. А это два
необходимых условия для раскрытия творческой личности.
Дворничиха на балконе
Разбудил Штукина странный звук. На балконе явно скреблись, хотя на
зиму было заклеено в лучшем виде. Значит, попасть на балкон могли только
с улицы. Как это с улицы, когда пятый этаж? Может, птичка шаркала ножкой
в поисках корма? Воробей так греметь лапами никогда бы не стал... "Цап-
ля, что ли? - туго соображал со сна Штукин, - сейчас я ей врежу прямо в
..." Он никогда не видел цаплю, поэтому смутно представлял, во что ей
можно врезать. Штукин подошел к балкону и долго тер не хотевшие просы-
паться глаза: за стеклом вместо цапли скреблась крохотная дворничиха в
желтом тулупе. Ломиком била лед, веничком посыпала из детского ведерка
песком. Штукин, разом проснувшись, с хрустом отодрал заклеенную на зиму
дверь и заорал:
- А ну брысь! По какому праву скребетесь, гражданка?!
- Это мой долг! - сладко распрямилась дворничиха. - Уменьшается трав-
матизм на балконах, рождаемость приподнимается. А то жить некому.
- Чего? Вы б еще на крыше песком посыпали! Люди ноги ломают не там,
где вы сыпите! Ироды! - свирепел окоченевший Штукин, кутаясь в домашние
трусы.
- А кто вам мешает ноги ломать, где посыпано? - дворничиха заглянула
в комнату. - Ох ты! Где ж такую грязь достаете? Не иначе жилец тут хо-
лостой! Так и быть, песочком посыплю. - Она щедро сыпанула из ведерка на
пол. - Хороший паркетик, вьетнамский! Его песком лучше, а солью разъесть
может. Вот в сороковой пол посолила, как попросили, а то у них тесть
пьяный подскальзывается. Так верите, нет, - весь паркет белый стал!
Соль, что вы хотите! Зато тесть пить бросил. Не могу, сказал, об соленый
паркет бить челом, подташнивает! И не пьет третий день! Представляете? -
Дворничиха захлопнула дверь на балкон и потопала на кухню, по дороге по-
сыпая песком. - От холода содрогаетссь или от страсти? Я женщина чест-
ная, пять благодарностей. А вы сразу в трусах. Сначала чаю поставлю. Ух
ты! У вас брюква имеется! Сделаю яичницу с брюквой. Это полезно. А для
мужчины вообще! Скушаете и на меня бросаться начнете! А зовут меня Мария
Ивановна!
Как ни странно яичница с брюквой оказалась приличной, к тому же Шту-
кин опять не поужинал.
- Ну вот, накормила. Это мой долг. Пожалуй, пойду, пока с брюквы на
меня не набросились! - Мария Ивановна шагнула к балкону.
- Нет, нет! Прошу сюда! - Штукин галантно распахнул дверь. И тут, как
нарочно на площадку выскочила соседская собака с хозяином и замерли в
стойке, принюхиваясь в четыре ноздри, не сводя глаз с дикой пары: Штукин
в трусах и румяная коротышка в тулупе. Покраснев до колен, Штукин зах-
лопнул дверь:
- На ровном месте застукали, сволочи!
- По-моему, вы меня опозорили, - прошептала дворничиха.
- Чем же это? Вот вы меня опозорили, факт! Как докажу, что между нами
ничего не было, как? Раз ночью в трусах рядом с бабой, - скажут, разв-
ратник!
Дворничиха, сыпанув под себя песку, грохнулась в полный рост и зары-
дала. Крохотная такая дворничиха, а ревела как начальник РЖУ.
Опасаясь, что ворвутся собаки с соседями, Штукин, нагнувшись к лежа-
щей, одной рукой гладил дворничиху по голове, второй сжимал ее горло:
- Тихо! Миленькая моя! Заткнись! Люди спят! Что теперь делать?! Не
жениться ведь...
Мария Ивановна, оборвав рев, вскочила и, шмыгнув носом, прошептала:
- Я согласная на замужество. Ой, полпятого! Скоренько спать! Теперь
это наш долг! Да вы еще после брюквы! Я вас опасаюсь! - дворничиха хо-
хотнула и, скинув тулуп, прыгнула в постель, где исчезла.
Как бы вы поступили на месте Штукина? Устроить в пять утра жуткий
скандал, соседей порадовать? Глупо. Штукин, как воспитанный человек, ре-
шил по-хорошему лечь с дворничихой, а вот утром выставить невесту за
дверь, чтобы ноги ее не было!..
Он проснулся полвосьмого от звонка будильника. Оказалось, Марья Ива-
новна ушла по-английски, не попрощавшись, прихватив с холодильника де-
сять тысяч.
Ложась спать полпервого, Штукин снова заклеил дверь на балконе, раду-
ясь тому, что свободен, но чуточку было и жаль. Дворничиха хоть и не-
большая, но оказалась на редкость вся миловидная.
В два часа ночи с балкона настойчиво постучали. Штукин проснулся и,
проклиная всех дворников мира, отодрал свежезаклеенную дверь. Марья Ива-
новна подпрыгнула и повисла на шее:
- Волновались, что не приду? Сейчас яишенку с брюквой изображу, по-
терпите.
И Штукин начал терпетъ.
Марья Ивановна ежедневно устраивала генеральные уборки. Жилье блесте-
ло, сверкало, и казалось Штукину, что он не дома, а в гостях и все время
тянуло уйти. Марья Ивановна готовила всевозможные блюда, обязательно с
брюквой, очень полезной для мужчин, а сама по ночам исчезала с ведерком
песка, говорила: пошла по балконам.
- Береги себя! - бормотал вслед Штукин, в глубине души надеясь на чу-
до, вдруг сорвется с балкона и вниз! Но увы, Марья Ивановна соблюдала
технику безопасности и каждый раз возвращалась цела, невредима. Мало то-
го, на пасху привезла откуда-то пару родителей.
- Не обращайте внимания, они тихие, им недолго осталось, потерпите.
Старики смущенно лузгали семечки, привалившись к тахте. Старость надо
уважать, куда денешься? Пусть живут, тем более много места не занимают.
Тесть относился к Штукину уважительно. Когда тот садился за диссерта-
цию, тесть залезал на стол, располагался под лампой и, посасывая трубоч-
ку, крутил головой: "Ну ты, грамотей!" Курил тесть собственный самосад,
на редкость вонючий и стойкий. Поначалу Штукин кашлял до слез, но посте-
пенно привык, и без этого запаха ему не работалось. Теща попалась на
редкость болтливая, все рассказывала, как в детстве упала в колодец и
оттого не росла. Рассказывая, теща ревела. А поскольку у нее был креп-
чайший склероз, отревевшись, начинала историю заново. И так каждый день.
Откуда она брала столько слез, одному богу известно!
Тесть был мужиком хозяйственным. Спали все на одной и той же тахте,
но старики в ногах - поперек. Чтобы не смущать молодых, тесть смастерил
фанерный щит с фигурной резьбой и укреплял его на ночь. Штукину приходи-
лось подтягивать ноги, но куда больше неудобства доставлял храп стари-
ков, слаженно высвиставших до утра что-то похожее на "Эй, ухнем!"
Как честная женщина, Марья Ивановна ровно через девять месяцев при-
несла двух малышей. По правде говоря, они не столько были похожи на Шту-
кина, сколько на Гвоздецкого, циркового акробата, который жил двумя бал-
конами выше. Но детишки, чьи бы ни были, всегда в радость, пока не зна-
ешь, в кого они вырастут.
Мальчишки пошли, очевидно, в мамочку. Еще шепелявить толком не нау-
чившись, они самозабвенно играли в дворников. Поднимали пыль детскими
метелками, пол посыпали песком, протирали все тряпкой, в которую превра-
тили трусы отца, и орудовали так весело, что Штукина тянуло броситься из
окна. Он надеялся, пацаны все уберут, выметут и успокоятся. Но теща
обеспечивала фронт работ. Бедняга роняла и била что попадалось под руку,
да еще поливала слезами, бубня бесконечную сказку с колодцем. Малыши
ползали за старушкой как грузовички за снегоуборочной машиной и без кон-
ца убирали...
Марья Ивановна радовалась: "Если бы не дети, была б кругом грязь!"
Штукин возражал: "Если бы не мать твоя, убирать было бы нечего!"
По ночам Марья Ивановна заставляла гладить свой круглый животик, она
опять кого-то ждала.
В назначенное время Марья Ивановна принесла новую двойню. Вместо чеп-
чиков детские головки украшали сияющие медные касочки. "Чувствует мое
сердце, будущие пожарники!" - гордо сказала Марья Ивановна.
Сердце Штукина сжалось. Он понял: скоро придется проявлять отвагу при
пожаре.
- У-тю-тю! - сделал он козу малышам и тут же ударили в живот две
струи. "И правда, пожарники!" - подумал он с ужасом.
Дети сейчас растут быстро, пожарники тем более. Как следует не умея
ходить, они стремительно ползали на карачках, завывая пожарной сиреной,
из клизмочек поливая понарошку загоревшийся дом, но при этом на полном
серьезе норовили выкинуть в окна, спасти уцелевшее от пожара имущество.
А тут еще тесть по рассеянности кидал горящие спички прямо на пол. Как
говорится: "Туши, - не хочу!".
Марья Ивановна опять ликовала: "Без детишек сгорели б дотла!" Штукин
хотел возразить: "Без поджигателя тестя, ничего бы не загорелось!", но
смолчал, понимая, что скажет бестактность. Наверно, все, что не делает-
ся, все к лучшему, но почему за точку отсчета берут всегда худшее? Ко-
нечно, относительно пепелища, все хорошо!
Под Новый год Марья Ивановна принесла детям подарки: дворникам - под-
ростковые металлические ломы, пожарникам - югославские пенные огнетуши-
тели.
- На кой черт огнетушители? - испугался Штукин.
- Здравствуйте! - обиделась Марья Ивановна. - Югославских нигде не
достать! От них пена гуще и аромат крепче!
В ту же ночь Штукин в этом смог убедиться. Проснулся весь в пене. Она
была густая и ароматная. Вокруг подыхали со смеху дети, корчилась от хо-
хота Марья Ивановна. И Штукину вдруг стало смешно и легко.
В эту ночь, всласть наглотавшись пены, Штукин, как говорят, второй
раз родился, а, может, первый раз умер. Проснулся он другим человеком. У
всех жизнь примерно одинакова, но одни считают, что живут в сумасшедшем
доме, а другие в сумасшедшем доме сидят и чувствуют себя как дома. Важно
найти точку, с которой не страшно смотреть...
Детишки и вправду забавные, не бездельники, наоборот, с утра до вече-
ра убирали, тушили пожары, вытаскивали Штукина из огня, делали ис-
кусственное дыхание, а он тихо лежал, размышляя о том, что искусственное
дыхание, если кто понимает, ничуть не хуже естественного. А тут еще дети
играючи раскидали по комнате диссертацию, тесть, естественно, выронил
спичку, листы само собой загорелись, но обошлось. Потушили и вымели. В
доме стало чище на одну диссертацию.
- Все равно бы не дописал! Черт с ней! Все, что не делается, все к
лучшему! - облегченно вздохнул Штукин, сделал из уцелевшего титульного
листа самолетик и пустил в окно.
В семье наступил мир и покой. Редкие скандалы, правда, случались,
когда пожарники сцеплялись с дворниками. А все потому, что дворники на-
рочно загромождали мусором запасные выходы! Они, как орали пожарники,
должны быть свободны на случай эвакуации тел! Членораздельно они выкри-
кивали одно слово "эвакуация". Мальчишки дрались до крови, до слез. Раз-
вести их могла только милиция. Так что Марья Ивановна очень кстати при-
несла к тому времени двух, как она сказала с гордостью, "будущих милици-
онеров". Вместо сосок во рту у них торчали свистки, они непрерывно свис-
тели.
Оказалось, что свистя, дети растут очень быстро. В один прекрасный
день милиционеры расчертили пол мелом. Переходить можно было только по
пешеходным переходам. Пару раз, когда, казалось, никого нет, Штукин пе-
ребежал в неположенном месте, но был остановлен свистком. Маленький ми-
лиционер вылез из-под стола и провел беседу: "Жизнь дадена один раз, - с
трудом выговаривал он, - а вы перебегаете в неположенном месте! Или жить
надоело?"
Штукин аж прослезился. Разве посторонний милиционер так душевно пого-
ворит? Штрафанул бы и все! Свой родненький милиционер, - другое дело! Он
сунул сыну конфетку, но тот замотал головой, мол, на работе нельзя.
Растроганный Штукин по зеленому сигналу светофора пошел в туалет. У
двери ему козырнул второй милиционер. Отдав честь, заикаясь, спросил:
"По-по как-какому вопросу?"
- По личному. Разрешите идти?
- И-идите! По личному не б-более трех минут. Потом я стре-ляю!
Маленький мильтон вынул из кобуры игрушечный пугач.
Через неделю Штукин заканчивал свои личные дела за минуту до выстре-
ла. "Действительно, глупо провести лучшие годы свои в туалете, ведь жи-
вем один раз", - думал он и до посинения читал выписанный Марьей Иванов-
ной журнал "Вопросы философии".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57