кожа гладкая — ни морщинки; фигура идеальная — ни единой жировой складки; одета по последней моде, элегантно и со вкусом. Ее можно принять за модель (не топ-модель, конечно, не будем преувеличивать). Совершенно непонятно, как ей удается в сорок лет выглядеть на двадцать пять. О, этот блаженный возраст, когда мешки под глазами появляются после хорошей пьянки, а не после двадцатичасового рабочего дня, когда танцуешь до упаду на дискотеке, а не работаешь как лошадь, когда еще не знаешь, что такое обвисшая до пола задница и позеленевшая от злости кожа… Когда у актрисы роскошное тело — это нормально: ей все равно нечем заняться, кроме как проводить в спортзале сутки напролет; но ведь актрисы такие дуры, они всегда попадаются на Ритину удочку и рассказывают ей как раз то, что всеми силами хотели скрыть (Рита не зря училась в университете). Каждый раз, когда ее муж Джакопо видел привлекательную женщину, Рита находила у нее тысячи недостатков и поливала ее грязью, покуда он не соглашался с ней по всем пунктам. Она вышла за него замуж, потому что он был тихим и пассивным, без особых претензий, а его имя помогло ей продвинуться по социальной лестнице. Кроме благородного имени, у него не было ничего. Когда они познакомились, он носил штаны в заплатках и перебивался случайными заработками и уроками. Она долго взвешивала, не слишком ли высока цена входного билета в общество снобов (где с ней обращались, как с посудомойкой), и выбирала между будущим мужем и одним телеведущим, большим и жирным, как гора, и на редкость вульгарным. Он, как и она, происходил из среднестатистической семьи. С точки зрения социального положения телеведущий представлял собой шаг назад, но он мог помочь ей продвинуться на телевидении. И она решила использовать его на всю катушку (если есть возможность, ее нельзя упускать). Место в передаче она действительно получила, а вот любви не вышло. Каждый раз после секса (изматывающего и очень прозаичного) это чудовище смотрело на нее, как на пустое место, словно бы напоминая ей о том, что она отчаянно пыталась забыть: Рита Питалуга — не соблазнительная женщина, а просто дырка: невыразительное лицо, бесцветные глаза, на голове — три волосины, ноги худые и кривые, задница, как мусорный бак и груди — прыщики. Никакого стиля, хотя она испробовали все: мокасины от Лины Сотис, очки в оправе а-ля интеллектуалка будущего, роскошные жемчужные ожерелья и серьги от лучших миланских дизайнеров, точно такие, как на моделях на одной модной вечеринке, куда ее не пригласили, и она наблюдала за происходящим в подзорную трубу из окна своей квартиры, подыхая от зависти. Несмотря на титанические усилия, эффект всегда был один и тот же. Она оставалась Ритой Питалугой из третьего «В», злобной зубрилой, которая никогда не давала списать одноклассникам и всегда лизала зад учителям. В искусстве подхалимажа с годами она достигла настоящего профессионализма, а со своим боссом так и вовсе невиданных высот: она готова была целовать ему ботинки. Стоит ли говорить, что в сексуальном плане она подарила бы ему самые изощренные наслаждения, если бы только он, всемогущий Маурицио Кело, попросил ее об этом. Но к сожалению, ее директор, не мужчина, а само совершенство, интеллигентный, воспитанный, духовно развитый, обладал плохим вкусом: ему нравились девушки с обложки. Это был единственный его недостаток — ну, хоть что-то (начальник ведь должен быть плохим). Каждый раз, когда в редакции проносился слух о зачислении новой сотрудницы, Питалуга переживала несколько панических минут. К счастью, не все бутоны распускаются в прекрасные розы. Пока неприятностей ждать вроде неоткуда. Она забеспокоилась было, когда с рекомендацией самого ректора должна была появиться некая Адзурра с двойной фамилией. Эта тридцатилетняя корова с непомерным самомнением была уверена, что своим приходом на передачу сделает всем огромное одолжение — классический случай самообожествления, спровоцированный чрезмерной любовью родителей и счастливым случаем, который почему-то улыбается именно таким, как она. Хотя мания величия и заставляла ее считать себя лучше всех, девица, слава богу, оказалась не первого сорта. Это же надо, в таком возрасте иметь двойной подбородок, прыщи на лице, неуклюжую походку и (тут уж не до шуток) бесформенную целлюлитную задницу. В общем, никаких катаклизмов не ожидается, Его Величество Царь и Бог, вновь холостой после очередного развода и по-прежнему сказочно богатый, в ближайшее время не найдет среди ее коллег достойную спутницу жизни.
Все, собралась: несколько чемоданов и две сумки. Брать с собой много вещей немодно; кроме того, это дорого, лучше путешествовать налегке. Свободное платье а-ля тога и сандалии — просто и удобно, никто не сможет упрекнуть тебя в неестественности и тем более понять, что ты за человек, даже если и есть подозрение, что человек ты не ахти какой.
Глава четвертая
— Неужели ты все еще думаешь, что нам придется отвечать за свои поступки, что в жизни надо платить по счетам, что хорошие побеждают? Я тебя умоляю, оглянись по сторонам, нельзя быть такой наивной… ты решила бросить его, потому что он последняя скотина? Молодец, но имей в виду, что это не самое подходящее время года для страданий. Слава богу, мы едем вместе, и я найду способ утешить тебя в Монте-Альто, а то просидишь весь отпуск на террасе, застыв в трагической позе, задумчиво глядя вдаль… Мичи, перестань!
— Спасибо за моральную поддержку, хорошо, что у меня есть ты!
— Вот именно. Я уже год тебе твержу, ты должна его бросить, послать его к чертовой бабушке! Только не жди, что он тут же приползет к тебе на коленях, поняв, как ты ему дорога. Или потому, что его хотят уволить. Или потому, что его жена сбежала в Грецию с тридцатилетним красавцем.
— Вот это было бы неплохо. Ты знаешь, я верю в женскую солидарность.
— А ей наплевать на женскую солидарность, она своего мужика так просто не отпустит. Если уйдешь ты, сама же и будешь страдать, потому что ему все равно, сердце у него не разобьется и удар его не хватит… Хочешь еще кусок торта?
— Отличная перспектива! Чтобы не впасть в депрессию, буду объедаться. Калории-антидепрессанты!
— Душа моя, у страдания огромный творческий потенциал, и только женщины способны его реализовать. Несколько десятилетий борьбы за права женщин — и вот чего мы добились: сначала нас раздражали мужья, которые сидели все время дома и полностью принадлежали нам, а теперь нас бесят мужья, которые посвятили себя работе и забыли о супружеском долге.
— Какой оптимизм!
— И кстати сказать, в этом так называемом патриархальном обществе мы всегда на вторых ролях. Когда мне становится особенно обидно за себя как за женщину, я начинаю поглощать всякие вкусности. Конечно, от этого можно и поправиться, но я легко сбрасываю лишний вес, а наслаждение…
— Может, хватит?
— Нет. На рынке творится черт знает что! Если бы за мужчин платили деньги, мы, одинокие, давно обнищали бы и жили на помойках. Умирать в нужде грустно, поэтому лучше копить сейчас, пока есть возможность, и прежде чем уходить от очередного придурка, найти другого, к которому и уйдешь.
— Не так просто найти стоящего.
— А зачем стоящего? Ради бога, найди себе кого попроще, обычного симпатичного парня, и ходи с ним в кино.
— Он будет водить меня в дорогие рестораны на романтические ужины при свечах…
— Точно! И ты не будешь сидеть дома одна, рыдать в подушку и ничего не есть… Кстати, ты не собираешься сходить в магазин? У тебя в холодильнике шаром покати. Это первый шаг к выздоровлению, между прочим…
— Ты же знаешь, как я ненавижу ходить в магазин… Думаешь, сентябрь у меня будет тоскливым?
— Если не возьмешь себя в руки, да. Представь себе: сидишь ты там одна-одинешенька, уйдя от него в надежде, что он тут же прибежит к тебе, а он все не бежит и не бежит. Отпуск кончается, а он тебе не звонит. Может, и не позвонит уже никогда.
— Спасибо за правду… Мичи, иди сюда, пожалей меня…
Слушай… Это, наверное, очень правильно — иметь идеалы, поступать в соответствии с этими идеалами и все такое прочее, но ты меня прости, пожалуйста, твоя теория возмездия — полный бред, то есть идея-то хороша, но нежизнеспособна. Вот посмотри на Мичи, ей плевать, что я кормлю ее и выношу за ней вонючие какашки… Сейчас эта подлиза льнет к тебе — просто потому что ей так хочется… А если бы на твоем месте был кто-то другой, она подлизывалась бы к нему…
— Да бог с ней, объясни мне лучше, почему моя теория — бред.
— Потому что никакого возмездия ни фига нет!
— Нет?
— Нет. Потому что в школе жизни не дают наград за щедрость. Есть те, кто отдает, и те, кто берет. Так было и будет всегда. Эти вещи не меняются. Все, что с нами происходит, обычно случайно и несправедливо. Если бы ты завела себе кошку, а не Топо, она бы тебя кое-чему научила. А щенок — он преданный и бесхитростный, он совсем тебя разжалобил…
Теперь все? Вот почему в последнее время мне не помогает даже Гуиди: за пять минут ты сводишь на нет часы наших позитивных разговоров на кушетке. Знаешь, иногда нужно приспосабливаться к обстоятельствам, а когда обстоятельства паршивые, лучше думать, что отрицательный опыт — тоже опыт. И начинать все сначала, веря, что во всем этом есть какой-то смысл и что хоть капелька счастья выпадет и на твою долю. Как можно жить, будучи уверенной, что все вокруг придурки, что настоящей любви не существует, а раз так, то не стоит и напрягаться?
— Лучше так, чем выдумать себе мир и жить в нем, не подозревая о реальности. И потом, этой твоей Гуиди лично я не очень доверяю…
— Почему? Потому что она не выгнала меня пинками из кабинета, когда я зачитала ей свое сочинение на тему «Организатор жизненного опыта»?
— Это было шедевральное сочинение! «Если организатор любит сахарную вату, почему он должен копаться в дерьме?» Как видишь, помню каждое твое слово, цитирую как классика, но я тебе вот что скажу: умение барахтаться в дерьме — самый нужный во взрослой жизни вид спорта, единственная возможность борьбы с глобальной несправедливостью. В точку! Я была для Андреа поводом искупить свои грехи, самый большой роман в его жизни. Я действительно любила его, нам было так хорошо вместе и в постели, и просто в быту. Вот увидишь, он еще поплачет. В одно прекрасное утро он проснется с мыслью обо мне: «Черт возьми, каким я был дураком, что не любил Лауру».
— Ага, как ты там писала: «Не полюбил — упустил возможность»? Хорошее название для боевика. Может, начнешь писать сценарии? У тебя всегда отлично получалось перерабатывать жизненный материал…
Ни черта у меня не получалось перерабатывать… По-твоему, кому-нибудь интересно будет читать бесконечные сопли про несчастную жизнь одинокой истерички?
— ???
— Нет уж, я из этой боли хочу извлечь какую-нибудь выгоду. Например, начать новую жизнь, так дальше нельзя. Несчастье делает нас эгоистичными, злыми и замкнутыми, не говоря уже о морщинах, которые тут же появляются, стоит только чуть-чуть расстроиться.
— Ну, морщин-то у тебя немного. Я всегда говорила: что касается страдания, ты безнадежная дилетантка…
— Я бы так не сказала, глядя на то, что со мной происходит… У меня еще сильный характер…
— У вас отличный цвет лица, синьора Грей… Рекламу помнишь?
— Ты все время иронизируешь! Здесь нет ничего смешного, если так пойдет и дальше, я вся покроюсь морщинами, как столетняя бабка. Знаешь, Гая, если честно, годы самоконтроля и сарказма дали результат: я полностью разбита.
— Хотела бы я быть такой же полностью разбитой, как ты…
— Оставь свои шуточки…
Ладно, у тебя было два тяжелых года. Андреа выбил тебя из колеи, что понятно: хороший секс на дороге не валяется, не так-то просто в тридцать девять лет найти стоящего партнера и влюбиться в него до беспамятства… в пустыне Сахара. Живешь теперь в своем оазисе, ослепнув от счастья, в пентхаусе дорогого отеля среди коварных богачей, и не замечаешь, что кто-то в этом мире умирает в нищете…
— Кто умирает в нищете, прости?
— Да я же! Господи, я уже заплатки на одежду ставлю: Микеле вернулся к жене в Пескару, на Джованни после нашего последнего свидания я сама поставила крест, от него толка не будет, а симпатяга Франко — неотесанный свинопас, и мне надоело таскаться к нему в деревню…
— Яне думала…
— А ты вообще в состоянии думать о ком-нибудь, кроме себя? Хорошо, что я не принимаю все это близко к сердцу. Когда мне надоело нарезать километры в поездах, когда чувство вины переросло либидо на десять голов и мне надоело ломать голову, куда бы пристроить Луку, я дала понять Франко, что не смогу больше бросать пятилетнего ребенка на все выходные. Ты знаешь, что он ответил?
— Что ему пора домой…
— Точно. Он сказал, что он не может бросить все и приехать в Милан познакомиться с сыном и кошкой, посмотреть, как я живу, помочь мне по дому… Нет, у него свое хозяйство, за ним надо следить, своя работа — он ассистент социального работника (тоже мне работа), своя жизнь, в конце концов. Можно подумать, что моя жизнь — это сплошная увеселительная прогулка, и мне не надо заботиться о маленьком ребенке, не надо корпеть над переводами сутки напролет, ломая себе глаза, не надо платить бешеные деньги за квартиру, вместо которой в его деревне можно дворец снять.
— Объясни мне, какой смысл работать сутками напролет, чтобы платить астрономические суммы за квартиру в таком уродском городе, как Милан?
— Мне кажется, у меня в гостях ты чувствуешь себя как дома, умяла вон полторта и выпила литр кофе… Мне нравится Милан… Этот город не обманывает ожиданий: все дерьмо, darling… и ты, кстати, тоже работаешь как ненормальная!
— Тебя не переспоришь. Ладно, в любом случае, если мы не накопим денег, так и будем всю жизнь сидеть в самом алчном и грязном городе Италии. Нужно искать варианты.
— Ага, и мне поищи, а то у меня уже сил нет. Честно говоря, у меня их никогда и не было. Только, Лаура, — ты женщина умная, в облаках не витаешь — я тебя умоляю, не надо для этого бежать в деревню, подальше от Милана, как это делают особенно истеричные журналистки среднего возраста…
— Очередная кандидатка в крестьянки, хочет изучать агрикультуру, заниматься хозяйством, выращивать виноград, следить за садом и продвигать идею сельского туризма в городские массы… видишь, я помню каждое твое слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18