— Может, поэтому я отдалась невозможному мужчине?
— По крайней мере, ты открыла в себе что-то новое.
— Невероятно.
— А теперь вернемся к Андреа. Почему ты влюбилась в него?
— Когда ты слишком несчастлива, у тебя нет сил на что-то стоящее. Доброта перестает быть определяющим принципом жизни и приносит только разочарования. Без Стефано я не могла продолжать жить по-старому. Мне нужно было найти новые ориентиры и принципы, потому что в прежние я больше не верила. Чтобы возродиться, мне нужен был сильный, суровый мужчина, такой, как Андреа.
— И, возрождаясь, ты влюбилась в него — или наоборот. Видишь, из всего можно извлечь пользу.
— Если будешь в кризисе, я направлю его к тебе. Людям надо помогать.
— Спасибо, дорогая.
— Пожалуйста. Я возродилась с антиподом Стефано. Амбициозный бизнесмен «все включено»: шофер, жена, загородный дом — вместо молодого идеалиста на скутере, моего на все сто. К сожалению, я преувеличила свои возможности и слишком увлеклась безнадежным проектом по переделыванию Андреа. Глупо. Он никогда бы не полюбил меня.
— Тебе нравится бросать миру вызов, Лаура, ты любишь состояние борьбы, любишь состязания, любишь быть первой.
— Меня сделали такой. Но я все же выделяюсь на общем фоне: я амбициозна, но не агрессивна — я не хожу по трупам; мне противны те, кто побеждает путем устранения конкурентов. Мне частенько не хватает оптимизма, чтобы помогать ближнему, но и не настолько я пессимист, чтобы восхищаться жестокостью и злобой власть имущих.
— И в итоге?
— Кто хочет побеждать, пусть сражается честно, не нападая сзади исподтишка. Андреа был достойным противником, мы сражались честно, лицом к лицу. Но в какой-то момент мне пришлось покориться. Я не могу всегда жить в состоянии войны — впадаю в депрессию.
— Видишь, ты уже многое поняла.
— Да, но от этого не легче.
— Да иди ты! Если ты ко мне пришла, значит, произошли какие-то изменения. Посмотри на себя! У тебя румянец, как у молодой крестьянки, ты свежа, как майская роза, цветешь и пахнешь, как никогда. Не верю, что ты пришла говорить только об Андреа.
— Нет, конечно. На самом деле, я хочу попросить у дона Джузеппе место в его новой коммуне в Монте-Альто. Уеду из Милана, квартиру сдам Гае за умеренную цену, она перестанет зашиваться, а я оставлю себе пристанище на всякий случай.
— Ты как следует подумала? А работа?
— Я возьму с собой компьютер и буду писать, то есть делать то, что делала всю жизнь. Только в лучших декорациях.
— Будешь писать про пластическую хирургию? Я прочла отрывок, и мне понравилось. Все женщины мира будут благодарны тебе по гроб жизни.
— Франческо говорит: «Спасательная шлюпка для женщин, попавших в коварные сети постмодернизма».
— Ну, так давай, вперед, сделай это! Перед лицом отчаяния…
— Я уже почти закончила, книга выйдет где-то через полгода, в конце весны, потом промо-тур — буду носиться как ошпаренная по всем городам Италии.
— Разве работа в коммуне не займет все твое время?
— Полная занятость — иллюзия, как и большая любовь. Я всегда встречалась с двумя-тремя парнями одновременно, и ничего, еще и на работу оставалось время.
— Попытка не пытка, но расскажи мне поподробнее.
— Монте-Альто — чуть больше ста километров, не тронутых цивилизацией, — идеальное место для отдыха и прогулок. Достойным людям не нужно одобрения святых, чтобы делать добрые дела. Помогать наркоманам и алкоголикам — не значит превратиться в отшельника и затеряться в песках Сахары. Я хочу помогать людям, кто мне может запретить это? Я найду способ, как совместить приятное с полезным.
— Вот отсюда поподробнее, пожалуйста.
— Щедрость не принято выпячивать. Часто у него бывают неприятности. Если моя известность сможет ему хоть как-то помочь, отлично. Я решила бороться со злом и несчастьями других всеми возможными способами.
— Я вижу, ты все хорошо обдумала, прежде чем идти к дону Джузеппе. Ты — клинический случай, Лаура, я умываю руки. У тебя как будто шило в заднице, поверить не могу, что ты уже час спокойно сидишь на стуле.
— Если быть точной — только сорок минут. И мне пора.
— Дай мне знать, чем все закончится.
— Все закончится великолепно, я чувствую.
Глава шестая
ОН шел домой, хотя у него не было никакого желания идти домой. Он возвращался в «любовное гнездышко»: восемьдесят квадратных метров, заставленных всяким хламом. Эта квартира подошла бы Леле — его младшему сыну, а не известному журналисту шестидесяти лет. Начинать все сначала: нанимать прислугу, покупать мебель, выбирать ковры и обои — какой абсурд! Ох, не ценил он инерцию и способность человека адаптироваться даже к тому, что ему не нравится, что он уже и не помнит, как выбирал. Ценил бы — жил бы сейчас припеваючи, не мучаясь чувством вины и не горюя по безвозвратно утерянному благополучию. Жил бы с нелюбимой женой, с бестолковыми сыновьями, в удобной квартире, где ему все давно разонравилось. Взглянув на свою жизнь со стороны, он увидел, что он — неудачник. А что такое семья? Панацея, лучшее оправдание жизненным промахам, бесформенное образование, которое со временем обретает гармонию: жертвы не мучаются чувством вины. Вот почему ни один мужчина не бросит вдруг свое железное алиби — семью. Вот почему многие женщины, отказавшись от утопичной идеи создать идеальную семью, начинают жить свободно и счастливо. Ад еле, например, отлично проводит время в окружении толпы воздыхателей. Безумие какое-то! Действительность превзошла все предположения. Естественно, победила женщина, она практичнее и умнее в житейских делах. Аделе всегда знала, чего хочет, в то время как он не понимал уже ничего — ни насчет прошлого, ни насчет будущего. Господи, как сложно жить на свете! Он не стал ни большим писателем, ни хорошим редактором; он носился со своими амбициями, только чтобы отвлечься от скуки повседневности, и, думая, что забавляется, наделал столько глупостей! Многие считали его тщеславной пустышкой. Но как бы там ни было, разве может один-единственный поступок свести на нет всю жизнь? Есть ли на свете хоть один человек, который знает, как надо жить? Взять хотя бы эту самоуверенную дурочку Серени, что назвала его старым жмотом. Удалось ли ей избежать банальности жизни? Эту роскошную девицу видно издалека: она как светофор. Свита совершенно не интересующих ее поклонников прет на красный, будучи уверены, что горит зеленый — классический пример взаимного непонимания полов. Сразу видно, что Лаура несчастлива или из-за невозможности любви, или (что еще хуже) из-за погибшего возлюбленного (дорогой Стефано — еще один самонадеянный юнец). Вывод простой: в один прекрасный день все мы встаем перед выбором: продолжать кривляться дальше или получить ножом в живот. Аделе со своими деньгами превратила его жизнь в многолетнее пиршество, на котором они обжирались с утра до вечера, не задумываясь, что празднуют и кого чествуют, но без нее он почувствовал себя одиноким, никому не нужным и неубедительным. Если теперь не нужно отдавать себя жене и детям, то что ему с собой делать? Если он не муж и не отец, то кто он, черт возьми? Иисус на кресте, распятый собственной несостоятельностью. Вот почему он влюбился в Марию-Розу: она заставила его почувствовать себя важным, живым, интересным и реализовавшимся. Но недолго им пришлось обманываться. Их любовь была спровоцирована притупившимися чувствами к законным супругам. Их роман развивался независимо от его воли. Какой нормальный человек бросится в пучину новой страсти без спасательного круга на склоне лет? Молодец Аделе! Руководствуясь своей примитивной мудростью, попала в самое яблочко: она знала, что в итоге в дерьме окажется именно он, свалившись с небес на самое дно своей новой любви, так быстро превратившейся в привычку. Она осталась в своей изящно обставленной квартире с кухней, полной запасов на черный день; с глупыми детьми, которые всегда останутся детьми (а значит, всегда будут приятнее чужих дураков), с друзьями, всегда предпочитавшими вкусные пироги Аделе словесному поносу Марии-Розы. Господи, сколько она говорит! Ее рот никогда не закрывается, даже сейчас, когда она сама понимает, что надо помолчать, а не изливать обиду на жизнь, столь не похожую на мечты. Почему у них ничего не получилось? Почему им не удалось насладиться свободой и счастьем, раз в жизни вырвавшись из цепких лап супружества? Он вставил ключ в замочную скважину с таким чувством, как будто за дверью его ждет враг.
Враг, который считает, что его обокрали, и очень на это зол; враг, еще не привыкший к наркотику лжи и не усмиренный ежедневными сценами. Поскольку жизнь — это комедия, нужно хорошо выучить роли, чтобы достигнуть вожделенного компромисса. Пока что он и Мария-Роза были дилетантами, неофитами, актерами, только что поступившими в театр, они не знали, куда девать руки, и не умели декламировать; они еще не поставили собственную пьесу. Безграмотные, совершенно беспомощные, они просто не могли прочесть своих реплик. Два отчаявшихся человека не знали, что им делать: плакать или смеяться.
Глава седьмая
Наконец-то она приехала, куда нужно. Гадкий утенок превратился в лебедя: часто мы бываем несчастны просто потому, что ошибаемся адресом. Бодрым шагом она пересекла парк, фауну которого в тот день представляли одинокие люди с собаками, фанаты пешей ходьбы, влюбленные парочки, мрачные пенсионеры, шатающиеся без дела подростки и обедающие на воздухе служащие. Вот и коровник-место, где людские кошмары превращались в воспоминания и жизнь возрождалась из пепла. А вот и он сам: дон Джузеппе обедал во внутреннем дворике и наслаждался зимним солнцем в компании нескольких детей и воспитателей. Казалось, он совсем не удивился, увидев Лауру, хотя вид у него был довольный.
— Все же решилась навестить меня? Я тебя уже заждался.
— Женщинам, чтобы собраться, нужно столько всего сделать, что страшно подумать.
— Поешь с нами? Только придется довольствоваться курицей. Это уже трехсотая за зиму, мы ведь здесь живем на пожертвования, выбирать не приходится.
— Я обожаю курицу! Пахнет вкусно!
— Молодец, скажи это нашему повару Альфонсо, он сейчас на грани нервного срыва. Вчера он предложил нам разнообразия ради приготовить курицу по-флотски, представляешь?
— Необходимость оттачивает ум.
— Иногда. Давай пересядем за тот столик у окна? Там и поговорим.
— Отлично.
— Ну, что расскажешь?
— Расскажу, что уезжаю.
— Куда?
— На виллу Гуэрри в Монте-Альто, где собираюсь осесть и помочь тебе с твоей новой коммуной, если ты, конечно, меня возьмешь… Мы с тобой на «ты»?
— Разумеется, я же не могу взять незнакомую женщину.
— Это значит «да»? Заметано? Так быстро? Мы даже курицу попробовать не успели.
— У тебя странное представление о делах, Лаура. Ты понимаешь, что тебе придется вести совсем другую жизнь? Управлять коммуной — нешуточное дело.
— Я справлюсь с любыми трудностями, не бойся, я тебя не подведу. Все эти месяцы я держала связь с Тоеской и Гуэрри.
— Действовала втихаря…
— Нет, просто, прежде чем говорить с тобой, хотела убедиться, что мои намерения серьезны… даже если могу гарантировать свое участие только в настоящем, а не в будущем.
— Чтобы что-то сделать, настоящего вполне достаточно. Часто люди вообще ничего не делают, боясь быть непоследовательными. Передумать можно всегда.
— Я чувствовала, что смогу тебя убедить. Ты такой же безумец, как я, если не больше!
— Я решил назвать виллу Гуэрри «Сумасшедший дом». Тебе нравится?
— «Сумасшедший дом»? Да, очень мило, Стефано бы понравилось.
— Стефано?
— Мой муж, он умер семь лет назад.
— Он бы гордился тобой сейчас.
— Наверное. Думаю, что да. А может, и нет, он обычно притормаживал меня, когда я слишком увлекалась.
— Лаура, ты прекрасно знаешь, нельзя начинать никакое дело, не загоревшись. Многие считают нас, священников, слегка чокнутыми, странноватыми.
— Почему?
Потому что это правда. Разве можно, будучи в здравом рассудке, бороться с наркоманией, помогать сиротам, спасать от смерти замерзающих на улице бомжей, ясно представляя себе масштабы трагедии и свои ничтожные возможности? Нет, для этого нужно зажмурить глаза, вооружиться безусловной верой в себя, в людскую доброту и щедрость и более всего в Божественное Провидение.
— Возможно, в первую очередь нужно избавиться от собственного перфекционизма, впасть в состояние наивности и простодушия, и тогда никакая реальность тебя не победит.
— Да. Делаешь вид, что не замечаешь ее и не понимаешь, — и вдруг начинаешь преодолевать ее легко, без усилий. Вот так и получаются чудеса. Вот тебе объяснение чуда святого Януария! Например, как ты объяснишь тот факт, что чем больше у нас нуждающихся, тем больше у нас еды?
— Не знаю. Может, вы заговорили банкиров на щедрость?
— Почти. Просто тому, кто нам помогает, не нужен очередной святой мученик постмодернистского разлива.
— Сколько у тебя коммун?
— По всей Италии — сорок. С «Сумасшедшим домом» будет сорок одна.
— Так как ты поступишь со мной?
— Когда ко мне приходит кто-то с твоей решимостью, с твоей честностью, я не могу не поверить такому человеку. Я не анализирую, и логика здесь ни при чем. Я доверяю своей интуиции. Ты знаешь, что я могу платить тебе только символически?
— Мне не нужна зарплата. Жить в «Сумасшедшем доме» не слишком разорительно. Я буду продолжать вести рубрику, сдавать дом в Милане и получать проценты от продажи моих книг. В Монте-Альто мне этого хватит с лихвой.
— Я знал, что ты так скажешь. Видишь, какая интуиция?
— Ты действительно во всех так уверен?
— Нет, иногда я не уверен даже в себе, но если не рисковать, не экспериментировать, не ошибаться, мы никогда не сдвинемся с места.
— И никогда не перестанем ругать все вокруг, включая эту курицу, которая, кстати, жестковата… Никогда не перестанем жаловаться и сетовать на то, что от нас ничего не зависит.
— Жизнь — это испытание терпения, а не ума. Запомни это, Лаура. Когда ты теряешь что-то важное и дорогое, то чувствуешь усталость и подавленность, и тебе хочется все бросить, опустить руки… Ты можешь так и сделать, ничего страшного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18