Только обещает. Все у них «может быть». На то оно и начальство, чтоб ему провалиться!
— Дерьмо поганое, — продолжал, не слушая его, Магвайр. — Ну и черт с ними. Мы тоже плевать на них хотели. Как они к нам, так и мы будем. Нечего миндальничать. Наших скотов только распусти, потом сам не рад будешь. Ты не думай, будто я тебя заставляю выше собственной задницы скакать. Просто иначе нельзя. Надо покруче гайки завинчивать. Я ведь для твоего же блага стараюсь. Взвод — это что? Дикое зверье. А ты — дрессировщик. Или ты заставишь их бояться, или они тебя. Тут середины нет. А поскольку нас всего двое, надо уж биться, не жалея сил. Каждый за двоих. Усекаешь?
— А что ж тут не понять. Только мне кажется… — попытался возразить Мидберри, но Магвайр вдруг вскочил со стула, обежал вокруг стола. Мидберри насторожился, сделал на всякий случай шаг назад, подобрался, правая рука сжалась в кулак, Магвайр ничего не заметил. Он рывком стянул через голову форменную рубашку, швырнул ее на койку и сам упал на нее лицом вниз. Сквозь изрядно поредевшие, коротко постриженные волосы на макушке у него просвечивала бледно-розовая кожа, и по ней почти через всю голову к шее тянулся глубокий шрам.
— Это у меня память от моего первого в жизни взвода. — Подняв голову, он быстро взглянул на Мидберри. — Я тогда был вроде тебя. Тоже пытался корчить из себя доброго дядюшку…
— А я вовсе и не корчу. Просто я…
— Мы тогда отрабатывали приемы рукопашного боя. Все было нормально, как вдруг у одного болвана, сосунка проклятого, ему и семнадцати лет-то не было, гляжу, глаза на лоб полезли. Хватает этот гад винтовку, прямо как дубинку сграбастал, и на меня. Я и охнуть не успел, как он меня со всего маху хрясь по башке. Потом целую неделю пришлось в лазарете проваляться. — Он поднялся с койки, взял рубашку, вернулся за стол. — И поверь мне, я сейчас даже благодарен этому щенку. Ведь он мне урок дал на всю жизнь. Вовек не забуду. Кабы не он, какой-нибудь психованный розанчик наверняка меня давно уже пристукнул бы. Тут ведь таких немало попадается. Да только я теперь ученый, не боюсь. И ты тоже себе заруби на носу: единственный способ справляться с этой бандой — держать их всегда в страхе. Только страх, и ничего больше.
— Ну, не знаю, — замялся Мидберри. Он понимал, что спорить с Магвайром сейчас просто бессмысленно. Ведь на стороне старшего «эс-ина» огромный опыт. А что он мог ему противопоставить? Свои сомнения? Этим ничего не докажешь. Лучше и не пытаться.
— А ты, гляжу, еще не шибко-то разбираешься. Поэтому и учу тебя. Чтоб ты уберегся от таких вот шрамов. Соображаешь?
Он снова углубился в свои бумаги и, казалось, забыл о помощнике. Мидберри сидел на краешке койки, потягивал горячий кофе.
— Ну, а с ним-то как? — неожиданно спросил он.
— С кем это? — не понял Магвайр.
— Да с тем парнем, что вас винтовкой стукнул.
— Ах, с этим… Да ничего особенного. Рапорт я подавать не стал, черт с ним, думаю, себе дороже. В лазарете сказал, что поскользнулся в душевой. А когда вернулся во взвод, отвел этого гада в сортир да и обработал его там так, что он потом пять недель с койки подняться не мог…
— Но ведь вы обязаны были доложить по команде.
— Обязан! Ишь ты! А на кой черт? Ну, отбили бы ему там задницу до костей, что толку-то?
— Положено так.
— Мало ли, что положено. Я вот не согласен. Взяли бы его за шкирку, и поминай как звали. А в этом подонке что-то было. По-моему, так: раз у парня хватило духу этак рубануть своего командира, значит, он и в деле не сдрейфит. Есть, стало быть, кишка. Закваска для морского пехотинца. А в бою это главное. Какого же дьявола отказываться нам от таких головорезов? Мы вон сколько сил вкладываем, чтобы этого добиться, а тут уже готовая скотина. Нет уж. Не согласен. Все эти наставления и приказы ни дерьма не стоят. К чертям бы их собачьим. А у «эс-ина» должен быть свой закон: нам наплевать, что и как надо делать, главное — превратить весь этот сброд, всю шваль и мразь в настоящих солдат. Бойцов, понял? Что бы ты ни делал, чем бы ни занимался, все время спрашивай себя: готовы ли они для боя? Не струсят ли? Согласен ли я теперь сидеть с ними в одном окопе и быть при этом спокойным за свою жизнь?
— Но как же…
— А ты в бою-то бывал?
— Нет. Не пришлось. — Мидберри поднялся с койки, отнес чашку к раковине, сполоснул ее под краном. Ему вовсе не хотелось начинать с Магвайром разговор о войне. Уж лучше бы вообще не начинать этого разговора. Какой там еще бой, когда он только вчера из сержантской школы. Вон даже нашивки еще не обтерлись. Да и вообще, имеет ли он право после всего этого ставить под сомнение правильность тех методов, которыми пользуется старший «эс-ин».
Он молча поставил чашку в шкафчик. Медленно обернулся. Магвайр в упор смотрел на него.
— Хочу тебе, парень, кое-что еще сказать. Ты что думаешь, в этих рекламных афишках и плакатах так тебе все и напишут? Черта лысого! Не жди! Только мы, старые сержанты, знаем всю правду-матку. Знаешь, что такое «настоящий морской пехотинец»? Вон все кричат про него. А что это такое, ты знаешь? Я тебе скажу. Скажу правду. Это всего-навсего настоящий, обученный своему делу и не боящийся его убийца. Он готов убить любого — кого прикажут и где прикажут. Любого, на кого укажет начальство. И ничего при этом не спрашивает. Ничего, ровным счетом! Никаких дурацких вопросов. Я ведь был в Корее. И все видел своими собственными глазами. На своей шкуре испытал. Так что зря болтать не буду. Да и чего болтать, когда все так именно и должно быть. Не будь мы такими, думаешь, смогли бы одолеть япошек? Держи карман шире. Только этим и спаслись. А то стояли бы сейчас на коленях перед Хирохито или перед какой другой косоглазой паскудой. Это уж точно.
— Так вон вы, оказывается, какой ветеран, — искренне удивился Мидберри. — Действительно, кому же еще знать, что надо. — Он вдруг почувствовал, что готов соглашаться теперь со всем, что говорит Магвайр. И ужасно устал от всего, что произошло за этот день. Устал и хотел отдохнуть. К тому же еще чертовски болела голова, просто разламывалась. Он ничего больше не желал слушать. Только бы добраться до койки и хоть немного поспать.
— Сдается мне, что ты и взаправду так думаешь. Как говоришь. У нас ведь тут не военная школа для маменькиных сынков. Где надо всяких пай-мальчиков учить, как быть чистенькими и аккуратненькими. И оч-чень уважительными к старшим. Мы с тобой служим в рекрутском депо Пэррис-Айленд и учим здесь ублюдков тому, как надо убивать людей. Этому и ничему другому. Так и запомни. Усекаешь?
Мидберри надел китель и пошел к двери. Подождал, не скажет ли Магвайр еще чего. Чего-нибудь такого, чтобы он после этого мог со спокойной совестью уйти к себе.
— На той неделе, в понедельник, — удержал его старший «эс-ин», — ты как следует возьмешься за взвод. Целый день один повозишься с этим мусором. А потом станем чередоваться: один день — ты, другой — я. Раз уж нас только двое, ничего не попишешь. Будем выкручиваться, как сможем.
— О'кей, — ответил Мидберри, думая про себя, что бы все это значило. Награда за уступчивость или попытка со стороны старшего как-то загладить вину, снять обиду за проявленное сегодня недоверие?
— Пойду, посплю немного.
— У-гу.
Магвайр углубился в бумагу. Мидберри еще немного помедлил в дверях, глядя на его склоненную голову. Даже в слабом свете висевшей под потолком лампочки большой белый шрам был отчетливо виден. Разговор, очевидно, был окончен, и Мидберри вышел из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.
4
Мидберри очень удивился, что не слышал, когда «взводная мышь» в первый раз будила его. Всю неделю он ждал этого своего первого самостоятельного дня работы со взводом, очень волновался, с вечера даже никак не мог уснуть — все думал, как бы чего не перепутать. И вот чуть не проспал.
Вечером, лежа на койке, он долго прислушивался к тихим шагам дневального, проходившего время от времени мимо дверей сержантской. Думал, что наверняка проснется сам. Поэтому и вздрогнул, когда вдруг в дверь кто-то негромко стукнул и приглушенный, но все же писклявый голос «взводной мыши» пропел:
— Сэр, бортовое время ноль четыре ноль три…
Открыв глаза, Мидберри приподнялся на локте, поглядел на дверь.
— Сэр, бортовое время ноль…
— Входи!
Дверь тихонько приоткрылась, в образовавшемся проеме вытянулась нескладная фигура рядового Купера — тощего и малорослого новобранца с вечно бегающими, испуганными глазами.
— Сэр, рядовой Купер просит разрешения войти в сержантскую!
— Так я же тебе уже приказал войти. — Мидберри сел на койке, свесив ноги на пол. — Давай, прибирайся. И не забудь корзинку для мусора и пепельницы. Вон сколько грязи.
— Есть, сэр. Будет исполнено. Я все, сэр, в лучшем виде сделаю.
Мидберри прошел к умывальнику, наполнил раковину до половины горячей водой. Слегка помочив лицо, он выдавил на ладонь немного мыльного крема из тюбика, густо намылил щеки и подбородок.
— Ты сколько раз стучал, пока я проснулся?
— Сэр! — Купер сразу повернулся лицом к сержанту, вытянул руки по швам. — Я обращался к сержанту-инструктору четыре раза. Так точно! Четыре раза, сэр!
Мидберри удивленно оглянулся.
— Ты что это, каждый раз так тянуться будешь? Ни к чему это. — Говоря, он размахивал в такт бритвой, как бы подчеркивая свои слова. — В гражданке ведь не тянулся? Или тоже так старался?
— Так точно, сэр! То есть, виноват, сэр! Не подумал.
— Ну вот и ладненько. А теперь давай-ка работай. Побыстрее!
Купер попытался изобразить на лице что-то вроде улыбки. Она получилась жалкой и совсем невеселой. Скорее это была вовсе и не улыбка, а гримаса. Как когда живот болит. Мидберри вновь отвернулся к умывальнику. Он отлично знал, что этот недотепа живет постоянно в состоянии панического страха. Это было видно по выражению его глаз, по жалкой улыбке, к месту и не к месту кривившей губы солдата, даже по тому напряжению, с которым этот парень двигался, поворачивался, стоял. И в кубрике, и на занятиях. Особенно на строевых. Когда же Магвайр, пытаясь окончательно сбить его с толку, начинал выкрикивать невпопад всякие вопросы, Купер вообще терял дар речи, заикался, путался. В общем ни на что уже не годился. Глаза его сразу наполнялись слезами, и Мидберри в эти минуты больше всего хотелось одного: чтобы день окончательного падения этого парня пришелся на дежурство Магвайра. «Пусть, что хочет, вытворяет — плачет, рыдает, кладет в штаны, разваливается на куски, — думал он, — только бы не в мое дежурство».
В кругленькое зеркальце, которым он пользовался для бритья, Мидберри видел, что Купер прибирает на столе. Даже по этой бесхитростной работе было видно, что он всего боится — он дотрагивался до любой вещи с такими предосторожностями, как будто это была мина, способная взорваться в любую секунду. Или человек, который мог неожиданно рявкнуть, накричать, ударить.
Подняв повыше голову, Мидберри тщательно выбривал волосы под подбородком. «Вот уж действительно неудобная зона», — подумал он. Но мысли его тут же вновь переключились на Купера. По правде говоря, он не взял бы на себя смелость сказать, что ему нравился этот парень. Может быть, немного жаль, но не больше. Да и к этой жалости примешивалось какое-то другое, не совсем ясное чувство. Что-то вроде предубеждения. Он все время ловил себя на мысли, что даже не может себе представить, зачем это вдруг Куперу понадобилось вербоваться в морскую пехоту? Зачем вообще ему военная служба? Он же для нее совсем не годился. Ни по каким статьям не подходил. Неужели ему самому это не понятно? И что он вообще пытается доказать?
Закончив бриться, сержант натянул старенькую, но чистую и тщательно отутюженную форму. Казалось, что она вся состоит из одних только острых складочек. Бриджи и рубашка здорово выгорели, чуть не до белизны.
«Пусть я и новичок в сержантах, — подумал он про себя, — но уж по этой форме солдаты увидят, что их младший „эс-ин“ повидал виды, познал кое-что из солдатской науки. Форма много им скажет, особенно на фоне их еще не обносившихся темно-зеленых комбинезонов».
Он взял в руки старый нейлоновый чулок и несколько раз провел им по начищенным до зеркального блеска носкам ботинок, затем вытащил из шкафа коричневую инструкторскую шляпу с широкими полями — «плюшевого мишку», как ее называют в учебных центрах морской пехоты, — и надел ее, надвинув слегка на глаза. Так, как принято у сержантов-инструкторов, — поля должны наполовину закрывать лицо, чтобы солдаты не видели выражения глаз начальника.
Посмотрев на себя в зеркало, висевшее на двери, Мидберри вернулся к столу. В верхнем ящике у него там лежали две длинные черные сигары, из тех, что продавались в гарнизонной лавке по 15 центов за штуку. Он их купил накануне специально для этого дня. Взяв одну из сигар, сунул ее в верхний карман рубашки.
— Купер!
Солдат в это время протирал зеркало над умывальником. Услышав окрик, он от неожиданности даже выронил из рук бумажное полотенце. Сразу весь напрягся, подобрался, будто ожидая удара.
— Есть, сэр!
— Тебе что было сказано, парень? Я же тебе не велел тянуться всякий раз, когда к тебе обращаются.
— Так точно, сэр!
— Так и не тянись. Чего ты? Давай, работай.
— Есть, сэр. — Купер снова принялся протирать зеркало.
— Ты вот лучше скажи, какого рожна тебе в морской пехоте понадобилось? Чего ты тут не видал?
Солдат вновь весь напрягся, хотя и продолжал работать. Отвечая сержанту, он неловко полуобернулся к нему, весь как-то скособочился…
— Это все мой отец, сэр. Взбрело ему в голову, будто мне тут польза будет. Человеком, мол, сделают, сэр.
— Ну, а ты сам-то как думаешь?
— Я? Так точно, сэр. Я тоже так думаю. — Отвечая, он говорил все громче и громче и под конец уже почти кричал. Покончив с зеркалом, схватил тряпку и принялся изо всех сил тереть в раковине.
— С чего ото ты такой весь дерганый?
— Сэр, это я просто нервный.
— Почему же?
— Не понял, сэр?
— Ну, с чего ты нервничаешь? Из-за чего?
— Да как вам сказать… сэр. Сам толком не знаю. Ведь как это бывает… — Купер приостановился, поглядел на сержанта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48