https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_rakoviny/
Простыни и одеяла ничуть не спутались. Даже не помялись.
Эдвин долго не мог заснуть.
Следующей ночью Дженни проскользнула к Эдвину под одеялом, и сексуальная атака повторилась. Следующей ночью — снова. И снова. Каждый раз — столь же страстная и возбуждающая. И каждый раз как две капли воды похож на другой. Эдвин не подозревал, что возможен механический экстаз.
Немногим позже он добрался до той части рукописи, где говорилось о технике Ли Бока: странная смесь сухой гинекологической терминологии («угол проникновения», «фрикции» и «малые половые губы») и романтических цветистых пассажей о «Песни Песней» и мистическом союзе противоположностей. Немудрено, что мозги плавились. Эдвин говорил, что от рукописи у него гудит голова, и не ошибался. (У него всегда был дар сравнения.) Идеи Тупака Суаре сводили с ума, словно пчелы в банке из-под маринада. Они изводили до безумия, и оставалось лишь два пути: принять их как непреложную истину или спастись бегством.
Но Эдвину — как редактору — эти варианты не подходили. Поэтому его глаза слезились и болели, голова кружилась, а ночи озарялись яркими вспышками мощного сексуального удовольствия.
— Милый, изучи Ли Бока, — проворковала Дженни. — Он лучше работает в паре. Женщина — мужчина. В соединении.
— Знаю, знаю, — сказал Эдвин. — Мужчины с Марса. Женщины с Венеры.
— Точно, — глаза Дженни сияли. — Но вместе они живут на Юпитере. Понимаешь?
Эдвин, конечно, не понимал. До него ничего не доходило, ничто не обретало смысла. Ни одно предложение. Все, связанное с этой книгой, казалось ему трясиной противоречий.
Как говорил Рори-уборщик: «Она похожа на трехмерные картинки „Магический глаз“. Вначале видишь только точки, а потом — щелк! — возникает фигура. Похоже на магию. Вначале сплошной хаос, и вдруг ты видишь четкое объемное изображение. Вот на что похожа книга Тупака Суаре. Вдруг все это соединяется. Одной вспышкой».
К несчастью, некоторые могут часами, до рези в глазах, пялиться на трехмерные картинки, но ничего у них не соединяется. Вот так себя и чувствовал Эдвин, исследуя словесный потоп Суаре, пытаясь привести его в более простую форму. Более безопасную.
Глава семнадцатая
Четыре следующих дня Эдвин де Вальв работал упорнее, чем предыдущие полгода. Вырезал, вырубал, уничтожал. Рукопись надо победить, словно мифическое чудовище, или хотя бы укротить, но отступать нельзя. Ни в коем случае. Итак, продравшись через дебри и оставив после себя очищенные обломки окровавленной прозы, он — несмотря на все препятствия — наконец сократил рукопись до трехсот страниц. Словесные джунгли превратились в солнечные поляны. Он разбил текст на «рецепты», «советы» и «памятки». Пометил места для рисунков и кое-где предложил разукрасить текст: тут роза, там шоколадное сердечко. Страницы пестрели редакторскими каракулями и примечаниями, но Эдвин вышел победителем. Первая партия «Шоколада для души» почти готова. Он упаковал отредактированную рукопись, отправил ее экспресс-почтой Тупаку Суаре, в Райские Кущи на стоянку трейлеров, после чего испустил усталый, но торжествующий вздох. Не было сил вопить от радости или воздевать над головой руки, однако победу хотелось отпраздновать. Он недосыпал почти неделю, его тело истощилось (во всех смыслах слова), но гори оно все огнем. Он позвонил Мэй.
Легкая выпивка плавно перешла в обед, а обед — в длинный разговор допоздна. Эдвину казалось, что гора свалилась с плеч. Что его накачали гелием и он вот-вот воспарит в небеса. Мэй улыбалась ему — широкая теплая розовая улыбка из-за бокала с вином. (Она сменила оттенок помады на более мягкий, но все той же фирмы — «Крайола».) Они составляли невероятную пару — Эдвин Вешалка для Пиджака и Мэй Розовые Губы. Сидели в полумраке, пили вино и пиво и смеялись над пустяками. Не совсем, конечно, над пустяками. Над мистером Мидом, что приблизительно одно и то же.
— Эдвин, ты его недооцениваешь. Ведь он заработал свои шрамы. Надо, отдать ему должное — он расплатился по счетам, он прошел тяжелый путь. Подумай только: целых шесть лет проверял факты для Тома Клэнси. Шесть лет! Вряд ли кто-то побьет этот рекорд. Был только один человек, который приблизился к нему, он выдержал четыре с половиной года. А кончилось все психушкой, где он издавал технические шумы и говорил длиннющие слова. А мистер Мид выжил.
Эдвин много раз слышал эту историю. Вслед мистеру Миду шептали с благоговением и почтением: «Этот человек шесть лет проверял факты для Тома Клэнси». В мире книгоиздания мистера Мида уважали не меньше, чем ветеранов Вьетнама. «Шесть лет, подумать только! Шесть лет!»
— Кстати, — спросил Эдвин, — ты что-нибудь слышала про технику Ли Бока?
— М-м-м? — Рот Мэй был набит шоколадным чизкейком. Она «разговлялась» после диеты (сельдерей и минеральная вода без газа).
— Ли Бок — это сексуальная техника. Женщина начинает, и поскольку ритм… ну… зависит от угла проникновения, оба, в общем, кончают одновременно. Это в книжке Суаре. Удивительная штука. Честное слово, «точку оргазма» можно забыть.
— О нет! — в притворном ужасе воскликнула Мэй. — Только не «точку оргазма»!
— Нет, правда. Этот Ли Бок срабатывает. На самом деле.
— Что ж, — проговорила Мэй сухо. — Это предполагает наличие партнера.
— Как раз необязательно, — слишком поспешно возразил Эдвин. — Партнер совсем не нужен. Можно и в одиночку. В книге есть целый раздел про самоудовлетворение. В общем… — он понизил голос, — про мастурбацию.
— Почему ты подумал, что мне это интересно? — холодно спросила Мэй.
— Просто… ну…
— К твоему сведению, Эдвин, десятки поклонников посвящают мне стихи. К твоему сведению, по вечерам мужчины чахнут под моими окнами. К твоему сведению, женщины чахнут под моими окнами. К твоему сведению, у меня что ни день, то оргия.
— Хорошо, хорошо. Верю. Можно без подробностей. Я понял, что ты, как высокопоставленная начальница, никогда не мастурбируешь.
— Наоборот, — беспечно сказала Мэй. — Я недавно занималась этим. И думала все время о тебе.
— Сдаюсь, — засмеялся Эдвин. Он не догадывался, не мог даже предположить, что это правда.
— Послушай, а как насчет однополых партнеров? Твой мистер Суаре о них подумал?
— В общем, да. Есть разновидность этой техники для геев. Правда, не так подробно.
Улыбка Мэй стала еще розовее.
— Ну что ж, тогда придется тебе самому проверить. Надо узнать точно, работает ли она у геев.
— Запросто. Попрошу Найджела помочь. А что, он все равно столько лет уже трахает мне мозг.
Мэй засмеялась, а Эдвин заказал еще выпивки.
— Оливер Рид. Актер. Слышала о таком? — спросил он.
— Супермен?
— Не Рив. Рид. Оливер. Английский актер, родился в Уимблдоне, 13 февраля 1938 года. Я наткнулся на него в одной из наших биографий знаменитостей. Помнишь тот грандиозный фильм про гладиаторов? Он там играл. Это его последняя работа, он умер на съемках. Где-то в Италии. А поскольку не успел сняться во всех своих сценах, его лицо приставили к чужой фигуре. На компьютере.
— Жуть какая, — произнесла Мэй.
— Оливер Рид начинал с дешевых ужастиков. Этакий анти-Супермен. Фильмы, в которых он снимался, просто кошмар, ничего достойного внимания. Где-то у меня был список… А, вот. Первая большая роль — в «Проклятии вервольфа». Потом «Два лица доктора Джекилла». Что еще? «Ночные создания», «Кровь на улицах», «Колодец и маятник». Еще он играл головорезов — в «Пиратах кровавой реки», «Шпаге Шервудского леса», «Трех мушкетерах», «Четырех мушкетерах» и так далее. Злодей в мюзикле «Оливер!» и танцор в «Лиге джентльменов». Но в основном он был второсортным героем-любовником. Голубые глаза. Томная привлекательная внешность. Скандальные интрижки со знаменитыми дамами, драки в барах и тому подобное. Боксер-профессионал и в то же время печально известный пьяница. Больше шестидесяти ролей, но, ей-богу, я вообще не помню, чтобы видел его. Странно. Насколько я знаю, он не читал книг по самосовершенствованию. Говорил, что жалеет только о том, что не опустошил все бары и не переспал со всеми женщинами планеты.
— Очаровательно. Эдвин кивнул:
— Не отличался особой чувствительностью.
— Ну и?.. — спросила Мэй. Он пожал плечами:
— Ничего. Просто… просто на обороте одной страницы Тупак Суаре кое-что о нем черкнул, наверное, случайно… но это никак не идет у меня из головы. При чем тут Оливер Рид? Какое отношение он имеет к поискам духовного просветления или обретению внутренней гармонии?
— Может, Суаре говорил по телефону, — предположила Мэй. — Многие в это время пишут что-нибудь на первом попавшемся клочке бумаги. Болтал с приятелем, а тот, к примеру, киноман, упомянул Оливера Рида, и Суаре машинально написал его имя. Не ищи скрытый смысл в авторских каракулях на обороте.
— Ты права, — сказал Эдвин. — Наверное, так и было. Просто записал. Что общего у вервольфа и доктора Джекилла с Тупаком Суаре, верно? Да? Но все равно… — Эдвин задумался. Интуитивно он чувствовал, что за этим что-то стоит, возможно, смерть Оливера Рида — ключ к разгадке истинных намерений Суаре. Но где связь? «И мне что-то нездоровится» — что он хотел этим сказать? И почему будущий гуру, который якобы не признает алкоголь, написал эти слова явно под мухой…
— Прием! — сказала Мэй. — Вызывает Земля.
— Прости. — Эдвин вернулся в реальность. — Я задумался.
— Да уж вижу. Я, конечно, не самый интересный собеседник на свете, но, раз уж мы проводим вечер вместе, не хочется, чтобы ты каждые пять минут впадал в прострацию.
— А? — Эдвин снова погружался в размышления. Мэй улыбнулась.
— Я хочу сказать, что мы хорошо понимаем друг друга. У японцев есть выражение ah-un, то есть общение без слов, какое бывает у старых друзей и… — Она запнулась. Понятие относилось также и к любовникам.
Эдвин собирался ответить, но что-то привлекло его внимание. Что-то снаружи. Ночная бригада под свет мигалок и вой сирены вешала рекламный щит. Огромный щит, а когда его прикрепили на фасад заброшенного здания, Эдвин прочитал: «Новый уникальный проект Фонда Рори П. Уилхакера!» И забыл про Оливера Рида.
— Интересно, — сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к Мэй, — банки еще открыты?
— Уилхакер? — произнесла Мэй. — А у нас не…
— Да, работал у нас уборщиком. Как ты думаешь, — обернулся он к ней, — Первый Национальный на Салливан-стрит еще открыт?
Она посмотрела на часы:
— Думаю, да. По-моему, они работают до одиннадцати. Но только те, что занимаются депозитами и переводом.
— Отлично! — Эдвин допил пиво. — Тогда я побежал. Пока.
И умчался — даже пальто не надел, и уже в дверях сигналил рукой таксисту. Мэй наблюдала его побег с недоумением. Вечер оборвался внезапно. Она не знала, что и подумать. Было обидно. Но хуже всего — чувство вины за то, что она съела так много чизкейка.
— Что ж, — вздохнула она, — хватит с меня женских хитростей, чтобы увлечь женатого мужчину. Разумеется, — сейчас она была сама язвительность, — «мужчину» в самом приблизительном смысле этого слова.
И снова Мэй задумалась: что она вообще увидела в этом дерганом, своенравном, тощем, насмешливом маньяке? И снова ответа не нашла. (И никто никогда не находит. Настоящего то есть.)
— Еще чизкейка! — махнула она официанту, словно раненый солдат, что зовет на помощь. — И побольше!
Глава восемнадцатая
Выпрыгивая из машины перед Первым Национальным, Эдвин уже знал, как действовать. В такси он перечитал часть рукописи, посвященную органической экономике.
Свои небольшие сбережения — меньше двух тысяч долларов — Эдвин положил на новый счет, потом перевел в конвертируемые первоклассные акции, а затем в краткосрочные казначейские облигации (по 3,94%).
— Деньги поступят только завтра, — предупредила клерк за пуленепробиваемым стеклом.
— Хорошо. У меня ровно сутки, чтобы их прокрутить.
Рано утром Эдвин открыл оборотный счет. Затем вложил прибыль и обналичил все за среднесрочный период. Осторожно играя на разнице времени между Восточным и Западным побережьями, до конца недели Эдвин прокрутил свои деньги туда и обратно пять раз. В понедельник его первоначальная сумма превратилась в восемнадцать тысяч долларов. Во вторник — в сто шестьдесят семь тысяч. В среду составляла шестьсот восемьдесят. В четверг явились агенты ФБР.
Когда он неторопливо добрался до работы, его уже поджидали двое. Оба в стандартных темных очках, черных строгих костюмах, с подобающе мрачными лицами. Представители славного ФБР, чей девиз: «А нам это смешным не кажется».
— Мистер де Вальв, — начал первый, — я агент Нафиг, а это агент Нефиг. (Имена запоминать ни к чему.)
Эдвин бросил пиджак на стол и улыбнулся:
— Вы что, ходите к одному портному?
К сожалению, шутку не оценили. (См. девиз выше.)
— Довольно тесное и скромное рабочее место, — сказал один, оглядывая крохотную каморку, — для миллионера. Не находите?
Черт побери!
— Вот как? — осведомился Эдвин. — Миллион? Я подсчитывал вчера перед сном, но не был уверен, что сегодня уже набежит миллион. В арифметике я не силен, но мне казалось…
— Если быть точным, два с половиной миллиона, — сообщил агент Нафиг.
— Ха! Вот это да! Итак, джентльмены, соблаговолите минутку подождать, я только дерну кое-кого за хвостик и поколочу одного коллегу. Я мигом вернусь, соберу вещи, и мы продолжим разговор где-нибудь еще. Скажем, на борту частного авиалайнера в Южную Пасифику.
— На вашем месте я бы этого не делал.
— Сядьте, мистер де Вальв. — Агент занимал единственный в комнате стул.
— Я лучше постою.
— Как пожелаете, но имейте в виду: если вы сбежите, мы будем вынуждены открыть огонь.
Повисло молчание.
— Вы шутите?
— Мы никогда не шутим, мистер де Вальв.
— Будете стрелять?
— Будем стрелять.
— И пострадают ни в чем не повинные люди?
— Пострадают ни в чем не повинные люди.
— Ничего себе, — сказал Эдвин, — они же просто редакторы. Правда, не ахти какие, но все же… — И тут впервые с начала разговора он осознал, что, похоже, серьезно влип. Очень серьезно. Что закончить он может не на пляже в Бали, поедая охлажденную клубнику, пока слуга медленно обмахивает его большой веткой, а Найджел болтается вверх ногами над открытым мусорным баком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Эдвин долго не мог заснуть.
Следующей ночью Дженни проскользнула к Эдвину под одеялом, и сексуальная атака повторилась. Следующей ночью — снова. И снова. Каждый раз — столь же страстная и возбуждающая. И каждый раз как две капли воды похож на другой. Эдвин не подозревал, что возможен механический экстаз.
Немногим позже он добрался до той части рукописи, где говорилось о технике Ли Бока: странная смесь сухой гинекологической терминологии («угол проникновения», «фрикции» и «малые половые губы») и романтических цветистых пассажей о «Песни Песней» и мистическом союзе противоположностей. Немудрено, что мозги плавились. Эдвин говорил, что от рукописи у него гудит голова, и не ошибался. (У него всегда был дар сравнения.) Идеи Тупака Суаре сводили с ума, словно пчелы в банке из-под маринада. Они изводили до безумия, и оставалось лишь два пути: принять их как непреложную истину или спастись бегством.
Но Эдвину — как редактору — эти варианты не подходили. Поэтому его глаза слезились и болели, голова кружилась, а ночи озарялись яркими вспышками мощного сексуального удовольствия.
— Милый, изучи Ли Бока, — проворковала Дженни. — Он лучше работает в паре. Женщина — мужчина. В соединении.
— Знаю, знаю, — сказал Эдвин. — Мужчины с Марса. Женщины с Венеры.
— Точно, — глаза Дженни сияли. — Но вместе они живут на Юпитере. Понимаешь?
Эдвин, конечно, не понимал. До него ничего не доходило, ничто не обретало смысла. Ни одно предложение. Все, связанное с этой книгой, казалось ему трясиной противоречий.
Как говорил Рори-уборщик: «Она похожа на трехмерные картинки „Магический глаз“. Вначале видишь только точки, а потом — щелк! — возникает фигура. Похоже на магию. Вначале сплошной хаос, и вдруг ты видишь четкое объемное изображение. Вот на что похожа книга Тупака Суаре. Вдруг все это соединяется. Одной вспышкой».
К несчастью, некоторые могут часами, до рези в глазах, пялиться на трехмерные картинки, но ничего у них не соединяется. Вот так себя и чувствовал Эдвин, исследуя словесный потоп Суаре, пытаясь привести его в более простую форму. Более безопасную.
Глава семнадцатая
Четыре следующих дня Эдвин де Вальв работал упорнее, чем предыдущие полгода. Вырезал, вырубал, уничтожал. Рукопись надо победить, словно мифическое чудовище, или хотя бы укротить, но отступать нельзя. Ни в коем случае. Итак, продравшись через дебри и оставив после себя очищенные обломки окровавленной прозы, он — несмотря на все препятствия — наконец сократил рукопись до трехсот страниц. Словесные джунгли превратились в солнечные поляны. Он разбил текст на «рецепты», «советы» и «памятки». Пометил места для рисунков и кое-где предложил разукрасить текст: тут роза, там шоколадное сердечко. Страницы пестрели редакторскими каракулями и примечаниями, но Эдвин вышел победителем. Первая партия «Шоколада для души» почти готова. Он упаковал отредактированную рукопись, отправил ее экспресс-почтой Тупаку Суаре, в Райские Кущи на стоянку трейлеров, после чего испустил усталый, но торжествующий вздох. Не было сил вопить от радости или воздевать над головой руки, однако победу хотелось отпраздновать. Он недосыпал почти неделю, его тело истощилось (во всех смыслах слова), но гори оно все огнем. Он позвонил Мэй.
Легкая выпивка плавно перешла в обед, а обед — в длинный разговор допоздна. Эдвину казалось, что гора свалилась с плеч. Что его накачали гелием и он вот-вот воспарит в небеса. Мэй улыбалась ему — широкая теплая розовая улыбка из-за бокала с вином. (Она сменила оттенок помады на более мягкий, но все той же фирмы — «Крайола».) Они составляли невероятную пару — Эдвин Вешалка для Пиджака и Мэй Розовые Губы. Сидели в полумраке, пили вино и пиво и смеялись над пустяками. Не совсем, конечно, над пустяками. Над мистером Мидом, что приблизительно одно и то же.
— Эдвин, ты его недооцениваешь. Ведь он заработал свои шрамы. Надо, отдать ему должное — он расплатился по счетам, он прошел тяжелый путь. Подумай только: целых шесть лет проверял факты для Тома Клэнси. Шесть лет! Вряд ли кто-то побьет этот рекорд. Был только один человек, который приблизился к нему, он выдержал четыре с половиной года. А кончилось все психушкой, где он издавал технические шумы и говорил длиннющие слова. А мистер Мид выжил.
Эдвин много раз слышал эту историю. Вслед мистеру Миду шептали с благоговением и почтением: «Этот человек шесть лет проверял факты для Тома Клэнси». В мире книгоиздания мистера Мида уважали не меньше, чем ветеранов Вьетнама. «Шесть лет, подумать только! Шесть лет!»
— Кстати, — спросил Эдвин, — ты что-нибудь слышала про технику Ли Бока?
— М-м-м? — Рот Мэй был набит шоколадным чизкейком. Она «разговлялась» после диеты (сельдерей и минеральная вода без газа).
— Ли Бок — это сексуальная техника. Женщина начинает, и поскольку ритм… ну… зависит от угла проникновения, оба, в общем, кончают одновременно. Это в книжке Суаре. Удивительная штука. Честное слово, «точку оргазма» можно забыть.
— О нет! — в притворном ужасе воскликнула Мэй. — Только не «точку оргазма»!
— Нет, правда. Этот Ли Бок срабатывает. На самом деле.
— Что ж, — проговорила Мэй сухо. — Это предполагает наличие партнера.
— Как раз необязательно, — слишком поспешно возразил Эдвин. — Партнер совсем не нужен. Можно и в одиночку. В книге есть целый раздел про самоудовлетворение. В общем… — он понизил голос, — про мастурбацию.
— Почему ты подумал, что мне это интересно? — холодно спросила Мэй.
— Просто… ну…
— К твоему сведению, Эдвин, десятки поклонников посвящают мне стихи. К твоему сведению, по вечерам мужчины чахнут под моими окнами. К твоему сведению, женщины чахнут под моими окнами. К твоему сведению, у меня что ни день, то оргия.
— Хорошо, хорошо. Верю. Можно без подробностей. Я понял, что ты, как высокопоставленная начальница, никогда не мастурбируешь.
— Наоборот, — беспечно сказала Мэй. — Я недавно занималась этим. И думала все время о тебе.
— Сдаюсь, — засмеялся Эдвин. Он не догадывался, не мог даже предположить, что это правда.
— Послушай, а как насчет однополых партнеров? Твой мистер Суаре о них подумал?
— В общем, да. Есть разновидность этой техники для геев. Правда, не так подробно.
Улыбка Мэй стала еще розовее.
— Ну что ж, тогда придется тебе самому проверить. Надо узнать точно, работает ли она у геев.
— Запросто. Попрошу Найджела помочь. А что, он все равно столько лет уже трахает мне мозг.
Мэй засмеялась, а Эдвин заказал еще выпивки.
— Оливер Рид. Актер. Слышала о таком? — спросил он.
— Супермен?
— Не Рив. Рид. Оливер. Английский актер, родился в Уимблдоне, 13 февраля 1938 года. Я наткнулся на него в одной из наших биографий знаменитостей. Помнишь тот грандиозный фильм про гладиаторов? Он там играл. Это его последняя работа, он умер на съемках. Где-то в Италии. А поскольку не успел сняться во всех своих сценах, его лицо приставили к чужой фигуре. На компьютере.
— Жуть какая, — произнесла Мэй.
— Оливер Рид начинал с дешевых ужастиков. Этакий анти-Супермен. Фильмы, в которых он снимался, просто кошмар, ничего достойного внимания. Где-то у меня был список… А, вот. Первая большая роль — в «Проклятии вервольфа». Потом «Два лица доктора Джекилла». Что еще? «Ночные создания», «Кровь на улицах», «Колодец и маятник». Еще он играл головорезов — в «Пиратах кровавой реки», «Шпаге Шервудского леса», «Трех мушкетерах», «Четырех мушкетерах» и так далее. Злодей в мюзикле «Оливер!» и танцор в «Лиге джентльменов». Но в основном он был второсортным героем-любовником. Голубые глаза. Томная привлекательная внешность. Скандальные интрижки со знаменитыми дамами, драки в барах и тому подобное. Боксер-профессионал и в то же время печально известный пьяница. Больше шестидесяти ролей, но, ей-богу, я вообще не помню, чтобы видел его. Странно. Насколько я знаю, он не читал книг по самосовершенствованию. Говорил, что жалеет только о том, что не опустошил все бары и не переспал со всеми женщинами планеты.
— Очаровательно. Эдвин кивнул:
— Не отличался особой чувствительностью.
— Ну и?.. — спросила Мэй. Он пожал плечами:
— Ничего. Просто… просто на обороте одной страницы Тупак Суаре кое-что о нем черкнул, наверное, случайно… но это никак не идет у меня из головы. При чем тут Оливер Рид? Какое отношение он имеет к поискам духовного просветления или обретению внутренней гармонии?
— Может, Суаре говорил по телефону, — предположила Мэй. — Многие в это время пишут что-нибудь на первом попавшемся клочке бумаги. Болтал с приятелем, а тот, к примеру, киноман, упомянул Оливера Рида, и Суаре машинально написал его имя. Не ищи скрытый смысл в авторских каракулях на обороте.
— Ты права, — сказал Эдвин. — Наверное, так и было. Просто записал. Что общего у вервольфа и доктора Джекилла с Тупаком Суаре, верно? Да? Но все равно… — Эдвин задумался. Интуитивно он чувствовал, что за этим что-то стоит, возможно, смерть Оливера Рида — ключ к разгадке истинных намерений Суаре. Но где связь? «И мне что-то нездоровится» — что он хотел этим сказать? И почему будущий гуру, который якобы не признает алкоголь, написал эти слова явно под мухой…
— Прием! — сказала Мэй. — Вызывает Земля.
— Прости. — Эдвин вернулся в реальность. — Я задумался.
— Да уж вижу. Я, конечно, не самый интересный собеседник на свете, но, раз уж мы проводим вечер вместе, не хочется, чтобы ты каждые пять минут впадал в прострацию.
— А? — Эдвин снова погружался в размышления. Мэй улыбнулась.
— Я хочу сказать, что мы хорошо понимаем друг друга. У японцев есть выражение ah-un, то есть общение без слов, какое бывает у старых друзей и… — Она запнулась. Понятие относилось также и к любовникам.
Эдвин собирался ответить, но что-то привлекло его внимание. Что-то снаружи. Ночная бригада под свет мигалок и вой сирены вешала рекламный щит. Огромный щит, а когда его прикрепили на фасад заброшенного здания, Эдвин прочитал: «Новый уникальный проект Фонда Рори П. Уилхакера!» И забыл про Оливера Рида.
— Интересно, — сказал он, обращаясь скорее к себе, чем к Мэй, — банки еще открыты?
— Уилхакер? — произнесла Мэй. — А у нас не…
— Да, работал у нас уборщиком. Как ты думаешь, — обернулся он к ней, — Первый Национальный на Салливан-стрит еще открыт?
Она посмотрела на часы:
— Думаю, да. По-моему, они работают до одиннадцати. Но только те, что занимаются депозитами и переводом.
— Отлично! — Эдвин допил пиво. — Тогда я побежал. Пока.
И умчался — даже пальто не надел, и уже в дверях сигналил рукой таксисту. Мэй наблюдала его побег с недоумением. Вечер оборвался внезапно. Она не знала, что и подумать. Было обидно. Но хуже всего — чувство вины за то, что она съела так много чизкейка.
— Что ж, — вздохнула она, — хватит с меня женских хитростей, чтобы увлечь женатого мужчину. Разумеется, — сейчас она была сама язвительность, — «мужчину» в самом приблизительном смысле этого слова.
И снова Мэй задумалась: что она вообще увидела в этом дерганом, своенравном, тощем, насмешливом маньяке? И снова ответа не нашла. (И никто никогда не находит. Настоящего то есть.)
— Еще чизкейка! — махнула она официанту, словно раненый солдат, что зовет на помощь. — И побольше!
Глава восемнадцатая
Выпрыгивая из машины перед Первым Национальным, Эдвин уже знал, как действовать. В такси он перечитал часть рукописи, посвященную органической экономике.
Свои небольшие сбережения — меньше двух тысяч долларов — Эдвин положил на новый счет, потом перевел в конвертируемые первоклассные акции, а затем в краткосрочные казначейские облигации (по 3,94%).
— Деньги поступят только завтра, — предупредила клерк за пуленепробиваемым стеклом.
— Хорошо. У меня ровно сутки, чтобы их прокрутить.
Рано утром Эдвин открыл оборотный счет. Затем вложил прибыль и обналичил все за среднесрочный период. Осторожно играя на разнице времени между Восточным и Западным побережьями, до конца недели Эдвин прокрутил свои деньги туда и обратно пять раз. В понедельник его первоначальная сумма превратилась в восемнадцать тысяч долларов. Во вторник — в сто шестьдесят семь тысяч. В среду составляла шестьсот восемьдесят. В четверг явились агенты ФБР.
Когда он неторопливо добрался до работы, его уже поджидали двое. Оба в стандартных темных очках, черных строгих костюмах, с подобающе мрачными лицами. Представители славного ФБР, чей девиз: «А нам это смешным не кажется».
— Мистер де Вальв, — начал первый, — я агент Нафиг, а это агент Нефиг. (Имена запоминать ни к чему.)
Эдвин бросил пиджак на стол и улыбнулся:
— Вы что, ходите к одному портному?
К сожалению, шутку не оценили. (См. девиз выше.)
— Довольно тесное и скромное рабочее место, — сказал один, оглядывая крохотную каморку, — для миллионера. Не находите?
Черт побери!
— Вот как? — осведомился Эдвин. — Миллион? Я подсчитывал вчера перед сном, но не был уверен, что сегодня уже набежит миллион. В арифметике я не силен, но мне казалось…
— Если быть точным, два с половиной миллиона, — сообщил агент Нафиг.
— Ха! Вот это да! Итак, джентльмены, соблаговолите минутку подождать, я только дерну кое-кого за хвостик и поколочу одного коллегу. Я мигом вернусь, соберу вещи, и мы продолжим разговор где-нибудь еще. Скажем, на борту частного авиалайнера в Южную Пасифику.
— На вашем месте я бы этого не делал.
— Сядьте, мистер де Вальв. — Агент занимал единственный в комнате стул.
— Я лучше постою.
— Как пожелаете, но имейте в виду: если вы сбежите, мы будем вынуждены открыть огонь.
Повисло молчание.
— Вы шутите?
— Мы никогда не шутим, мистер де Вальв.
— Будете стрелять?
— Будем стрелять.
— И пострадают ни в чем не повинные люди?
— Пострадают ни в чем не повинные люди.
— Ничего себе, — сказал Эдвин, — они же просто редакторы. Правда, не ахти какие, но все же… — И тут впервые с начала разговора он осознал, что, похоже, серьезно влип. Очень серьезно. Что закончить он может не на пляже в Бали, поедая охлажденную клубнику, пока слуга медленно обмахивает его большой веткой, а Найджел болтается вверх ногами над открытым мусорным баком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35