О чем-то можно говорить, а о чем-то нет. Учетчик приходил со своими палочками и ножом для отметок, считал бушели, проверял, сколько ты набрала. Каменное лицо: я не кто-нибудь, а учетчик, не думай, что тебе удастся обвести меня вокруг пальца. Молись, чтобы все сошлось, учет дело серьезное. «Так... Митчелл Эми». И никаких улыбок. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, он улыбнулся бы — хоть чуть-чуть, хоть самую малость, — если бы знал, что все произошло в этой самой корзине.
Вик
Вот и хорошо, подумал я, что на мне еще форма. Девушки это любят. А до конца службы еще с месяц. Опять же и нашивки за целых четыре года.
Но она сказала: «И чем ты займешься, Вик, когда перестанешь плавать на своих лодках?»
Я подумал: ну вот, попался, этого следовало ожидать, уж я-то знаю, что сейчас произойдет. Сначала она глянет на мои руки, мельком, в расчете, что я не замечу, но я замечу. Потом вовсе отведет глаза, словно ее вдруг страшно заинтересовали эстрадные номера, которые показывают в этом импровизированном танцзале, хотя на самом деле ничего подобного — просто ей надо поскорей все обдумать. А потом, когда я спрошу насчет следующего раза, отделается стандартными извинениями.
А ведь пока она была самой лучшей из всех, Пам Саммерфилд, лучшей из моего не очень-то длинного и не очень-то серьезного списка, и не только благодаря своим внешним данным. Энергия, уравновешенность, мужество. Она явно не собиралась ничего упускать, не в ее стиле было проворонить свой шанс, чтобы потом жалеть, но было в ней и что-то другое, рассчитанное на долгий срок и не вчера возникшее.
И одета она была дай Бог — во всяком случае, для Госпорта в канун Рождества сорок пятого года. В черном и розовом, как будто настроилась нынче на что-то важное.
Оркестр играл «Чаттанугу чу-чу».
«Не на лодках, а на кораблях», — сказал я. А сам подумал: с этой нельзя хитрить, изображать из себя морского волка, да и что это даст: рано или поздно она все равно спросит, так что, может, оно и лучше, что именно сейчас.
И я сказал: «Буду работать в бюро похоронных услуг. У нас династия».
Она посмотрела на меня. И ни единого взгляда на руки. Прямо на меня, и сказала: «Ну надо же, Вик, а я бы в жизни не догадалась. Что ж, по крайней мере, безработица тебе не грозит. — Потом опустила глаза и снова быстро подняла их, словно решилась идти до конца, и только в уголке рта у нее играла улыбка. — Значит, с телами ты обращаться умеешь».
Рэй
«Ну что насчет двора — ударим по рукам?» — говорит он.
Прямо так в лоб и выпалил, этаким наглым тоном — мол, мне-то ты не откажешь, — точно видит, что я думаю: он, должно быть, шутит, с каких это пор у него появилось чем платить? Но он не шутит, он серьезно, и он знает, что стоит только подождать, и я сам вернусь к этой теме, к тому, что ему нужно.
«Опять по рукам? Вроде уж ударили», — говорю я.
«Это разве ударили? — говорит он. — Пока просто договорились».
«По мне, так очень даже неплохо договорились, — говорю я. — Чего еще надо?» Теперь, когда у него на дворе уже две машины и он разбирает их, чтобы потом снова собрать. «Ровер» и «элвис», да вдобавок мой фургон, которым он недавно воспользовался. Можно сказать, поселился там.
«Договорились, конечно, хорошо, и я за это благодарен, — говорит он. — Но это вроде как одолжение мне. Вы сделали одолжение бывшему солдату, который хотел повозиться с двигателями, чтобы не потерять квалификацию механика. Нельзя же рассчитывать, что это навсегда, так? Не могу же я полагаться только на вашу доброту».
Он достает пачку сигарет, ловко, привычным движением встряхивает ее так, что две штуки выпрыгивают наружу, дает одну мне и щелкает зажигалкой. «Я вам благодарен, дядя Рэй», — говорит он.
Дядя Рэй.
И я думаю: интересно, знает ли он, что я все понял неправильно, всю ситуацию? Думал, ему понравится сидеть у меня под крылышком, как я сам когда-то прятался под крылышком у Джека. Ведь если б не это, я бы не попивал пивко да не покуривал в «Карете» вместе с Винси, а уже лет двадцать пять как лежал бы под крестом в Ливии. Вот я и решил вернуть должок, чем смогу помочь парню после возвращения из армии, чтоб Джеку с ним не возиться. Только Джек-то смотрел на все по-другому, а я об этом и не подумал. Он еще не отказался от своих планов, даром что пять лет прошло. Доддс и сын.
И чего я встрял между ними, сидел бы себе в сторонке.
А сейчас тем более все изменилось, вся картина стала другой, когда появилась эта девица, что спит теперь под крышей у Джека и Эми, по крайней мере часть времени, с учетом всех моих отъездов и приездов — похоже, у всех вдруг возникла тяга к перемене места жительства. С учетом этих пикников в Эпсоме.
Я слышал, что вы с тетей Кэрол. Мне очень жаль, дядя Рэй.
И может, я никогда не пустил бы Винси к себе на двор, может, и лошадку бы ему не посоветовал, чтобы он смог купить свою первую подержанную машину, — Незнакомка, Сандаун, шесть к одному, — если бы Эми не сказала: «Винси скоро вернется, через месяц-другой будет дома. Наверно, пора нам с этим кончать».
«И еще, — говорит он и останавливается, чтобы прикурить свою сигарету и выпустить большой клуб дыма; он смотрит на него, как на собственную жизнь. Костяшки пальцев у него все черные, потрескавшиеся. — И еще, раз я теперь начинаю свое дело, мне нужно место, чтоб все выглядело нормально. Если открываешь свое дело, без своего места нельзя, правда ведь?»
«Чего-чего ты открываешь?» — говорю я.
«Вы слышали, Рэйси, — отвечает он. Рэйси. Наглеет на глазах. — Я всегда говорил, что занимаюсь этим не для потехи, хотя вы, может, и не верили, что это серьезно. — Он берет свое пиво и делает глоток. — Но я хочу все раскрутить по-настоящему, как полагается. А то вы всегда можете сказать: „Помнишь наш уговор, Винси? Извини, но теперь у меня другие планы, так что давай-ка выметайся“. И мне придется очистить двор, так? Куда я тогда денусь?»
«Но у меня нет других планов насчет этого двора», — говорю я.
«Сейчас нет, потом будут, — отвечает он. — Это ведь лакомый кусочек в смысле торговой площади, так, Рэйси?»
Я гляжу на него. И говорю: «Какая еще торговая площадь. Бывшая свалка металлолома. Там до сих пор на воротах „Диксон“ написано».
«Вот-вот, — говорит он. — А Чарли Диксон уж больше года как в ящик сыграл. С тех пор вам ни платы за аренду, ничего. Вкалывали только у себя в конторе. Да лошадок обхаживали».
«И дальше буду», — говорю я. И гляжу на него. А он выпускает новый клуб дыма.
«Так что ты предлагаешь? — спрашиваю я. — За аренду мне платить? С каких шишей?»
Он качает головой. «Нет, я о продаже говорю. В мое полное владение».
Я смотрю на него. Что-то у него в лице такое: мол, лучше не смейся.
«Тот же вопрос, только еще интересней, — говорю я. — На какие шиши?»
«Я предлагаю вам вложить деньги, Рэйси, — говорит он. — В „Доддс моторс“. Вернее, даже не деньги, вам не придется потратить ни пенни. Вложение на время. Пока, конечно, никакой „Доддс моторс“ нет и в помине, но через пять лет будет, это я вам говорю. Вы продаете мне двор, а выручку даете взаймы на пять лет. После этого срока я возвращаю вам деньги с процентами. Если не выйдет — но это вряд ли, — то двор снова будет ваш. Все просто, риска никакого. А как только я налажу следующую машину и у меня появится резерв, вы получите задаток. Это пожалуйста».
Наверное, он догадывается, что я хотел бы засмеяться, да не могу. Я говорю с таким видом, будто я стреляный воробей и меня на мякине не проведешь: «Зачем же мне соглашаться на всякие сомнительные предложения? Я ведь могу взять да и продать двор человеку с деньгами, так?»
Он не торопясь прикладывается к стакану, делает хороший глоток. «Сдается мне, в последний год у вас с этим не горело. Сдается мне, вы были не против, чтоб я держал на вашем дворе свои машины, причем задаром. Вот и учтите: ваша добрая воля, моя благодарность. Потому я и надеюсь, что мы в очередной раз друг друга поймем».
Я гляжу на него. И думаю: он ведь в свое время от бомбы увернулся.
«Я не настаиваю, — говорит он, — я только предлагаю. А если вам показалось иначе, стало быть, я виноват. Это, конечно, риск, игра. Но это ведь не вам объяснять, правда, дядя Рэй? У вас лошади, у меня машины».
Но он смотрит на меня так, будто твердо уверен, что не промахнулся со ставкой. Глаза его блестят по-особенному. И тогда до меня наконец доходит: он знает. Не пойму откуда, но знает. По атмосфере, потому что сам этим занимался. Спал в моем фургоне. И не только спал.
Лошадок обхаживали.
Вот почему он думает, что я не смогу ему отказать.
«Еще по глоточку?» — говорит он и протягивает руку за моим стаканом, сама любезность, но я качаю головой, как будто не хочу перебивать другое течение. Которое тянет в его сторону.
«А как насчет цены?» — спрашиваю я таким тоном, словно мне это неинтересно, словно я всего лишь привожу очередное возражение, проверяю его. И думаю: вряд ли у него уже готов ответ, не мог же он всерьез рассчитывать, что я соглашусь.
Но он отвечает мгновенно, даже не убрав руки от моего стакана: «Две штуки. Плюс двадцать процентов годовых за пять лет. Двадцать процентов. На круг пять штук набежит минус задаток».
Все посчитал, стервец.
Он снова выпускает клуб дыма, потом раздавливает бычок, отведя от меня глаза, упершись взглядом в пепельницу, а я смотрю на дым, как он поднимается и рассеивается, потому что и я знаю, и он должен знать — тут и спрашивать ни у кого не надо, — что уж больно это дешево, даже для шестьдесят восьмого года, даже для старой свалки металлолома на задворках Спа-роуд. А если б я знал, что произойдет в ближайшие пять лет, если б я только знал, что принесут с собой эти годы, но Винси и тут все учел, я сказал бы: забудь это, Винси, забудь, и дело с концом. Не продаю я. А пока пользуйся даром.
Главное — не остаться в проигрыше.
Он говорит, глядя вверх: «Что ж, я только предложил. Поднял вопрос, а решать вам. Вы точно не хотите еще пивка?»
«Ага, — говорю я. Потом добавляю: — Хочу», — на случай, если он не так меня понял.
«В общем, подумайте, — говорит он. — Можете оказаться у истоков „Доддс моторе“. Отец-основатель. Берни! Еще пару!»
Я думаю: может, он и не догадался, но мне этого никогда не узнать.
Тут Берни выныривает из укрытия и снова наливает нам по пинте, и Винс платит за них, а я говорю, прежде чем пригубить: «Есть еще одна сторона вопроса». И сам сознаю, что эти слова увлекают меня по той дорожке, куда он норовит меня загнать.
«Какая?» — спрашивает он.
«Называется „мясная лавка“, — отвечаю я. Мне ясно, что этим я уже себя приговорил. — „Доддс и сын“ называется».
Он замирает, не донеся пиво до рта, с обиженным и растерянным лицом, будто верил, что я его понимаю, а я вот не понял. «Сделайте одолжение, — говорит он, -дайте передохнуть. А я-то надеялся, что вы на моей стороне». С таким видом, будто над ним, бедным сироткой, издеваются все кому не лень.
Потом он вдруг улыбается и поднимает стакан. «Ваше здоровье». Я тоже поднимаю и пью. Он говорит: «Вы все же подумайте». Я отпиваю еще, молча, а потом говорю: «Я хочу, чтоб у меня там фургон стоял. Где-то ведь надо его держать». Он смотрит на меня и говорит: «Ну ясное дело. Бесплатно. Я даже берусь за ним приглядывать, подремонтирую, если что. А надумаете продать — милости просим, я помогу». Он подносит стакан к губам, и мне мерещится, что он подмигивает.
«Я покамест не согласился», — говорю я.
«Конечно, Рэйси», — отвечает он.
Джек меня не простит, думаю я. Хоть так, хоть сяк, все равно не простит. Обидел человека один раз — значит, можешь обидеть и второй. Я представляю, как он сейчас у себя в лавке рубит и взвешивает и ничего не знает, а мы тут пивко потягиваем. У него всегда было правило: не поддавать во время ланча, ни глоточка, работа с ножами — дело опасное.
Потом Винс быстро допивает свою пинту и смотрит на часы. Руки у него грязные, не то что у Джека. На одной, пониже локтя, наколка синим и красным, в Адене сделал: кулак с молнией, а под ним маленький свиток с его инициалами: «В.И.П.».
«Доддс моторс», с ума сойти.
Он вытирает рот тыльной стороной ладони и говорит: «Надо рвать когти, сейчас клиент придет». И ухмыляется. Сует свою пачку сигарет в нагрудный карман и соскальзывает с табурета, потом слегка пихает меня в плечо. «Подумайте», — говорит он уже на ходу, как бы между прочим, точно мое решение его вовсе не волнует.
А я остаюсь сидеть, медленно допиваю пиво, достаю свои собственные сигареты и закуриваю, а часы над стойкой подбираются к без четверти три. Потом говорю «Пока, Берни» и отправляюсь к Билли Хиллу, вроде как ни о чем не думая, и ставлю фунт на стиплера в Седжфилде, а сам думаю: это не ради денег, а чтобы решить. Если придет среди первых, оставлю все как есть, если нет — продам. Хотя вообще-то игроку суеверным быть нельзя. И мой приходит четвертым из девяти. О'Грейди говорит, пять к одному. И я выхожу, думая: это ничего не решило, и иду к себе во двор, думая: либо он там будет, либо нет, и если будет, тогда.
Но его нет. На дворе ждут «ровер» и «элвис», блестя на солнце, словно их уже сдали в металлолом: в разных местах не хватает панелей, а у «элвиса» зад подперт двумя стопками кирпичей, и рядом стоят банки с маслом, валяются инструменты и грязные тряпки. Я думаю: ему нужна яма. Несладко весь день лежать на спине, уткнувшись носом в маслосборник. Фургон стоит около гаража: погода для середины февраля мягкая, а им сейчас регулярно пользуются. Регулярно и нерегулярно. Но в этот момент он свободен. Я думаю: давненько я не выезжал на прогулку, а все из-за того, чтобы этой девице было где ночевать, все других жалею.
Думаю: я готов продать Винсу двор. А Джеку фургона не продал.
Потом я просто стою посередине двора, моего собственного двора, рядом с гаражом, где раньше была конюшня для Дюка, а рядом, на фоне голубого неба с легкими облачками, торчат новые дома, и мосты пересекают железную дорогу, каждый мост — чья-нибудь собственность, и пахнет пылью и ржавчиной, и слышно, как невдалеке проносятся машины, а где-то на строительной площадке что-то бухает. Сначала Джонсон, потом Диксон, потом Доддс, думаю я. Или Причетт. Это вопрос территории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31