Оказалось, что шахтеры Саранга — мужчины, чья жизнь проходила в унылом бурении туннелей сквозь землю (можно сказать, в ее «разделении»), — не могли переварить мысль о том, что какая-то девчонка сможет сделать то же самое с морем одним взмахом руки. Кадры нескольких коммуналистических группировок хорошо потрудились, подстрекая шахтеров к насилию, и в результате действий этих провокаторов сформировалась толпа, несущая транспаранты с требованиями: НЕТ ИСЛАМСКОЙ ПАДЬЯТРЕ! БАБОЧКИНА ВЕДЬМА, ИДИ ДОМОЙ.
В ночь накануне входа в Саранг Мирза Саид произнес очередное напрасное обращение к пилигримам.
— Откажитесь, — безнадежно умолял он. — Завтра мы все будем убиты.
Аиша шепнула на ухо Мишале, и та сказала:
— Лучше мученик, чем трус. Есть ли здесь трусы?
Был один. Шри Шринивас, исследователь Большого каньона, владелец Игрушечного Мира, чьим девизом были креатив и искренность, присоединился к Мирзе Саиду. Как набожный почитатель богини Лакшми, чье лицо таинственным образом напоминало таковое Аиши, он чувствовал, что не может принять участие в грядущих военных действиях с любой из сторон.
— Я слабак, — признался он Саиду. — Я полюбил мисс Аишу, а человек должен бороться за то, что любит; но что поделаешь, я требую нейтрального статуса.
Шринивас стал пятым членом изменнического общества в мерседесе-бенц, и теперь у госпожи Курейши не оставалось выбора, кроме как разделить заднее сиденье с обычным мужчиной. Шринивас неловко поприветствовал ее и, видя, как она с ворчанием отодвигается от него подальше, попытался успокоить.
— Пожалуйста, примите в знак моего уважения.
И извлек из внутреннего кармана куклу Планирования семьи.
Этой ночью дезертиры оставались в фургончике, пока верные молились на открытом воздухе. Им позволили расположиться лагерем на старой ярмарочной площади, охраняемой военной полицией. Мирзе Саиду не спалось. Он размышлял о том, что сказал ему Шринивас, о чем-то гандианском в его голове, «но я слишком слаб, чтобы применять такие понятия на практике. Простите, но это так. Я не могу избавиться от страданий, Сетджи. Я должен был остаться с женой и детишками и избавиться от этой болезни приключений, которая заставила меня очутиться в таком месте».
В моей семье, отвечал мучимый бессонницей Мирза Саид спящему торговцу игрушками, мы тоже страдали своего рода болезнью: оторванностью, неспособностью слиться с предметами, событиями, чувствами. Большинство людей определяет себя через свои дела, или через то, чего они достигли, или через что-нибудь еще в этом духе; мы слишком долго жили головой. Это делает реальность чертовски неподатливой для наших усилий.
Что он хотел сказать еще — что обнаружил, как трудно поверить сейчас в действительность происходящего; но все это происходило на самом деле.
* * *
Когда на следующее утро Паломники Аиши были готовы отправляться, огромные облака бабочек, путешествовавших с ними от самого Титлипура, внезапно рассыпались и исчезли с глаз долой, демонстрируя, что небо заполняется другими, более прозаичными облаками. Даже создания, облачающие Аишу — так сказать, элитный корпус, — сорвались с места, и она была вынуждена вести процессию, одевшись в старое мирское хлопковое сари с каймой из листьев понизу. Исчезновение чуда, которое, казалось, ратифицировало их паломничество, угнетало всех пилигримов; поэтому, несмотря на постоянные увещевания Мишалы Ахтар, они были неспособны петь, шагая вперед, лишившись благословения бабочек, навстречу судьбе.
* * *
Уличная банда «Нет Исламской Падьятре» приготовила теплый прием Аише на улице, застроенной с обеих сторон лачугами велоремонтников. Вооруженные мужчины заблокировали путь паломников раздолбанными велосипедами и ждали за этой баррикадой помятых колес, погнутых рулей и смолкнувших звонков, когда Хадж Аиши вступил в северный сектор улицы. Аиша направлялась к толпе, словно той и не существовало вовсе, и когда достигла последнего перекрестка, за которым ее поджидали неприятельские ножи и дубинки, раздался раскат грома, подобный гибельной трубе, и океан обрушился с неба. Засуха прервалась слишком поздно, чтобы спасти урожай; впоследствии многие паломники решили, что Бог приберег воду специально для этой цели, позволив ей скапливаться в небе, пока она не стала бесконечной, как море, и пожертвовав годовым урожаем ради спасения своей пророчицы и ее людей.
Ошеломляющая сила ливня обескуражила и паломников, и их противников. В беспорядке наводнения послышалась вторая гибельная труба. На самом деле это был сигнальный рожок мерседеса Мирзы Саида, несущегося с огромной скоростью через задыхающиеся пригородные канавы, сбивая стойки с сохнущими на перекладинах рубашками, и тыквенные тачки, и подносы с дешевыми пластиковыми сувенирами, пока не достиг улицы с шахтерами, перегородившими баррикадами улицу велоремонтников прямо на севере. Здесь он ускорился так сильно, как мог, и устремился к пересечению улиц, рассеивая пешеходов и плетеные табуреты во все стороны. Он достиг перекрестка сразу после того, как море низверглось с небес, и яростно затормозил. Шри Шринивас и Осман выскочили наружу, схватили Мишалу Ахтар и пророчицу Аишу и отволокли их в мерседес, брыкающихся, плюющихся и бранящихся. Саид рванул со сцены прежде, чем кто-либо успел продрать глаза от ослепляющей влаги.
Внутри автомобиля тела громоздились в сердитом беспорядке. Мишала Ахтар выкрикивала оскорбления в адрес мужа из глубины этой кучи-малы:
— Саботажник! Предатель! Безродный подонок! Мул!
На что Саид саркастически ответил:
— Мука слишком легка, Мишала. Разве ты не желаешь посмотреть на океан, раскрывшийся, словно цветок?
А госпожа Курейши, просунувшая голову через торчащие вверх тормашками ноги Османа и раскрасневшаяся от духоты, добавила:
— Ладно, подвинься, Мишу, вылазь. Мы хотим тебе добра.
* * *
Джибрилу снится наводнение:
Когда пришли дожди, шахтеры Саранга ждали пилигримов с кирками в руках, но, когда велосипедная баррикада была сметена, они не смогли избегнуть мысли, что Бог принял сторону Аиши. Дренажная система города немедленно сдалась превосходящим силам атакующей воды, и шахтеры вскорости оказались по талию в грязи потопа. Кое-кто из них пытался добраться до пилигримов, которые тоже предпринимали попытки продвинуться дальше. Но теперь ливень удвоил силы, а затем удвоил снова, падая с небес сочными каплями, сквозь которые становилось трудно дышать, словно земля была поглощена и небеса над твердью сомкнулись с небесами под твердью. Джибрил, грезящий, обнаружил, что его видение заслонили воды.
* * *
Дождь прекратился, и водянистое солнце воссияло над Венецианской сценой опустошения. Дороги Саранга теперь превратились в каналы, по которым путешествовали всевозможные плавающие обломки. Там, где совсем недавно рассекали рикши, верблюжьи повозки и исправные велосипеды, ныне проплывали газеты, браслеты, букеты, арбузы, зонтики, солнечные очки, картинки, корзинки, картонки, экскременты, пузырьки от лекарств, игральные карты, дуппатас, блинчики, лампочки, тапочки. Вода имела странный красноватый оттенок, заставляющий промокший народ воображать, что улица сочится кровью. Ни следа громил-шахтеров или Паломников Аиши. Маленькая собачонка переплывала разрушенную велосипедную баррикаду, и на всем вокруг лежала влажная тишина наводнения, чьи воды лизали борта окруженных автобусов, пока дети, слишком потрясенные, чтобы выйти и поиграть, разглядывали с крыш размытые водостоки.
Затем вернулись бабочки.
Из ниоткуда, словно бы все это время они прятались позади солнца; и, празднуя конец дождя, все они приняли цвет солнечных лучей. Появление этого огромного ковра света в небе привело в полное недоумение жителей Саранга, уже опомнившихся после бури; в страхе перед апокалипсисом они скрылись в домах и захлопнули ставни. Однако с близлежащего склона Мирза Саид Ахтар и его партия наблюдали возвращение чуда и были охвачены — все они, даже заминдар — неким благоговейным трепетом.
Несмотря на ослепляющий ливень, льющий через разбитое ветровое стекло, Мирза Саид довел свой обитый кожей ад до дороги, ведущей наверх, и, объехав изгиб холма, остановился у ворот № 1 Сарангского Каменноугольного бассейна. Сквозь дождь слабо виднелись рекламные щиты.
— Тупица, — вяло проклинала его Мишала Ахтар. — Эти бродяги ждут нас там, сзади, а ты везешь нас сюда, чтобы взглянуть на их приятелей. Отлично мыслишь, Саид. Расчудесно.
Но у них больше не было проблем с шахтерами. Это был трагический день для горнодобывающей индустрии, ибо оставшиеся пятнадцать тысяч ее работников оказались заживо похоронены в штреке под сарангским холмом. Саид, Мишала, Сарпанч, Осман, госпожа Курейши, Шринивас и Аиша стояли истощенные и до нитки промокшие на обочине, пока многочисленные неотложки, пожарные, спасатели и угольные боссы приезжали и, много позже, уезжали, качая головами. Сарпанч теребил мочку уха большим и указательным пальцем.
— Жизнь есть страдание, — сказал он. — Жизнь есть страдание и потеря; это монета, лишенная ценности, она стоит даже меньше, чем каури или смоква.
Осман, хозяин умершего вола, за время паломничества потерявший, как и сарпанч, нежно любимого товарища, тоже плакал. Госпожа Курейши попыталась найти светлую сторону:
— Главное, что с нами все в порядке, — но не получила ответа.
Тогда Аиша закрыла глаза и произнесла мелодичным пророческим голосом:
— Это возмездие за то плохое, что они пытались совершить.
Мирза Саид рассердился.
— Их не было на проклятой баррикаде, — вскричал он. — Они трудились под этой чертовой землей!
— Они сами вырыли себе могилы, — ответила Аиша.
* * *
И тогда они увидели возвращающихся бабочек. Саид с недоверием следил за золотым облаком: как оно сперва собралось, а затем выпустило потоки сияющих крыльев во всех направлениях. Аиша пожелала вернуться на перекресток. Саид возразил:
— Там затоплено. Наш единственный шанс — спуститься с противоположной стороны этого холма и выйти на другую сторону города.
Но Аиша и Мишала уже отпрянули; пророчица помогала второй, пепельной женщине, придерживая ее за талию.
— Мишала, ради Бога, — позвал жену Мирза Саид. — Во имя любви к Богу. Что мне делать с автомобилем?
Но она продолжала спускаться с холма, к наводнению, тяжело опираясь на Аишу-провидицу, не оглядываясь по сторонам.
И тогда Мирза Саид Ахтар пошел за нею, оставив свой возлюбленный мерседес-бенц возле входа в затопленные шахты Саранга, и начал пешее паломничество к Аравийскому морю.
Семь потрепанных путешественников стояли глубоко по бедра в воде на пересечении улицы велоремонтников и переулка вязальщиков корзин. Медленно, медленно отступала вода.
— Смирись с этим, — настаивал Мирза Саид. — Паломничество закончено. Крестьяне неизвестно где: может быть, утонули, может быть, убиты, и уж точно потеряны. Не осталось никого, чтобы следовать за тобой, кроме нас. — Он уставился на Аишу. — Забудь об этом, сестра; вы утонете.
— Взгляни, — указала Мишала.
Со всех сторон, из маленьких ремесленнических водостоков крестьяне Титлипура возвращались к месту своего рассеяния. Все они были покрыты от шеи до лодыжек золотистыми бабочками, и длинные вереницы крохотных созданий тянулись перед ними, словно веревки, вытаскивающие их из колодца в безопасное место. Люди Саранга в ужасе взирали на это из окон, и, пока воды возмездия отступали, Хадж Аиши выстраивался посреди дороги.
— Не могу поверить, — молвил Мирза Саид.
Но это было правдой. Каждый отдельный участник паломничества был выслежен бабочками и возвращен к главной дороге. И еще более странные заявления были сделаны позже: что, когда эти создания садились на сломанную лодыжку, перелом срастался, или что открытая рана закрывалась, словно по волшебству. Многие ходоки сообщили, что пробудились от беспамятства, чтобы обнаружить бабочек, трепещущих у них на губах. Некоторые даже полагали, что были мертвы, утонули, и что бабочки вернули их к жизни.
— Не будьте идиотами, — кричал Мирза Саид. — Буря спасла вас; она смыла ваших врагов, так что ничего удивительного, что с некоторыми из вас не все в порядке. Пожалуйста, давайте рассуждать по-научному.
— Воспользуйся глазами, Саид, — ответила Мишала, указывая на сотню с лишним стоящих перед ними мужчин, женщин и детей, окутанных пылающими бабочками. — Что твоя наука скажет на это?
* * *
В последние дни паломничества весь город собрался вокруг них. Чиновники от Муниципального совета встречались с Мишалой и Аишей и планировали маршрут через мегаполис. На этом маршруте находились мечети, в которых пилигримы могли спать, не забивая улицы. Волнение в городе стало интенсивнее: каждый день, когда паломники отправлялись к следующему месту отдыха, за ними наблюдали огромные толпы, некоторые — насмешливые и враждебные, но большинство — приносящие в дар сладости, лекарства и продовольствие.
Мирза Саид, усталый и грязный, был в состоянии глубокой фрустрации из-за неудачи убедить более чем горстку паломников, что лучше доверять разуму, чем чудесам. Чудеса сделали много хорошего для них, отмечали титлипурские крестьяне вполне разумно.
— Эти сволочи бабочки, — ругался Саид, обращаясь к сарпанчу. — Без них у нас был бы шанс.
— Но они были с нами с самого начала, — пожимал плечами сарпанч.
Мишала Ахтар явственно приблизилась к порогу смерти; она пахла смертью, и лицо ее, ставшее мелово-белым, ужаснуло Саида. Но Мишала не позволяла ему даже приближаться к ней. Она подвергла остракизму и свою мать, а когда отец бросил свои банковские дела, чтобы навестить ее в первую ночь пребывания паломников в городской мечети, она велела ему сгинуть.
— Все пришло к точке, — провозгласила она, — в которой лишь чистый может оставаться в чистоте.
Услышав интонации Аиши-пророчицы из уст жены, Мирза Саид потерял последний проблеск надежды.
Наступила пятница, и Аиша согласилась, что шествие может остановиться на день, чтобы принять участие в пятничном молении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84