Но тогда... Я представил себе Лабу и
вздрогнул. Свобода лабиан! Безграничная свобода! Нет больше контроля,
никто не поучает, не стоит над душой. Совесть расправляется как сжатая
пружина... И рвет ржавыми заусенцами плоть. Сбрасываются маски и лица
людей сменяют звериные хари. Стоит уничтожить Систему и Лаба превратится в
большой Остров. И никакой карантин, никакой спецконтроль не спасет от
момента, когда лабиане расползутся по Галактике. Вежливые и безжалостные,
несгибаемо добрые, не ведающие запретов и сомнений, не контролируемые
Системой... Совесть они с собой не возьмут. Она останется дома. Удобно
иметь выключающуюся совесть. Совесть вне себя.
Они расползутся по Галактике, неся иным народам и мирам свою Идею.
Идею нравственного прогресса и шпоры для нее. Систему Цепежа. О нет, не
для себя! Сами они больше в подсказках не нуждаются. "Мы сами Совесть
Вселенной", - так кажется сказала Натали Кардан? А для несогласных можно
построить печи...
Но что же все-таки делать с Системой? Уничтожить или оставить?
Впрочем, существует третий вариант - перепрограммировать Машину. Такое
тоже возможно. Изменить структуру, ввести новые связи, новые идеалы, как
предлагал Мишель. И вновь насиловать совесть, хлестать ремнем по филею и
Непосредственной Обратной Связью по подкорке, принуждать... Из самых
лучших побуждений, во имя светлого будущего.
Мертво висят в сотне тысяч километров друг от друга "баллоны" лабиан
и Крейсера Сообщества. Они будут висеть так до тех пор, пока Совет не
найдет выход. Будут висеть долго-долго. Без конца.
Я поднял голову. Ломакин по-прежнему барабанил пальцами что-то вроде
реквиема.
В селекторе пискнуло.
- Рубка? - спросил Лом. - Кто это? Луиза... Передайте запись нашего
разговора немедленно. Хорошо, жду.
Он перевел взгляд на меня.
- Так, Симонов. А теперь вспомните подробнее о вашей "Гидре".
Я молчал. Конечно, можно было рассказать Ломакину. Но я не хотел.
Сначала следовало разобраться самому.
- Ай-яй-яй, Симонов! - печальным бархатным голосом произнес Лом. -
Что же вы так? Безобразничать - первый, а как по делу, так память
отшибает. Не можете без шпаргалки.
- Подпитка слабая была... - как заведенный повторил я.
Подпитка была сильная. Нашей "Гидре" многого и не требовалось. Много
требовалось нашему старосте Саньке Портнову по кличке "Змей-отличник".
Славная троица была - я, он и Мишель. Одно плохо - у Змея был бзик -
серьезное отношение к учебе. Он нашу "Гидру" ненавидел до судорог. Он бы
ее и не слушал, но она ему прямо в мозг транслировала то, что он и без нее
знал. Долго Санька терпел, а потом додумался. Головастый парень. Собрал
крошечный генератор помех и пристроил в здании. Кошмар! Наша группа
получила "крайне неудовлетворит." за сессию и все каникулы, вместо
планируемой поездки на Магдалину, просидела над кристаллами конспектов.
Здорово мы с Мишелем на Саньку разозлились! Правда, про поступок его
никому не сказали, уж больно народ зол был. Только мы втроем знали, почему
разлетелись связи - прямые и обратные, в нашей "Гидре".
Санька погиб два года назад в учебном полете. Отказали двигатели на
посадке. Так что Лома по части "Гидры" вряд ли кто просветит. Я молчу, а
Мишель...
Дверь за моей спиной с шипением открылась и чей-то до жути знакомый
голос сказал:
- Михаил Зигфридович, вас в радиорубку.
Я вздрогнул. Мне показалось... Нет, ерунда! Ведь голоса являются
только на Лабе. На орбите их нет. Да и не будет голос Мишеля обращаться к
Лому.
Я обернулся. Это был не Мишель. В дверях кабинета стоял бледный,
осунувшийся связист с перевязанной рукой.

Тогда, на Лабе, я тоже раскровянил руку...
Призраки появлялись, исчезали и появлялись вновь. Когда они уходили,
становилось легче и я вяло удивлялся, как Вик Симонов, далеко не слюнтяй,
парень простой и не сентиментальный, мог так раскисать от всех этих
голосов. В голове крутилось, возвращаясь бумерангом: "Резонанс совести".
Мне этот ответ не нравился. Он отчетливо попахивал тюремной механикой -
дыбой, "испанским сапогом", "сывороткой правды". Тетушка лгала, говоря о
свободе выбора. Впрочем, как смотреть. У наркоманов тоже формально имеется
свобода выбора - колоться или нет.
Мне хотелось, словно наркоману, биться головой о стену, визжать,
бить, убивать... Теперь я понимал их - островитян, горожан, подонков,
предателей, услужливых слизняков. Если бы мне сказали сейчас: "Убей, и все
кончится", я бы сделал это не задумываясь. Но убивать было некого, выхода
не было, да и думать самостоятельно я уже не мог. И я ударил кулаком по
объем-экрану.
Прозрачный куб раскололся с хрустом и треском. На пол посыпались
осколки. Я ударил по ним еще раз, с восторгом чувствуя, что осколки входят
в ладонь, что становится больно...
Я лежал, и мне было все равно. Пусто. Тихо. Больно. Пол завален
осколками, рука в крови. Кровь на полу, кровь в земле, какая разница? Все
равно придут голоса. Страшно. Не хочу... Пойти к тетушке, броситься в ноги
и вымаливать... Что?
Я отчетливо представил эту картину. Вот я встаю, весь в крови,
спускаюсь по лестнице, захожу в гостиную. Натали Кардан не смотрит на
меня, она говорит по фону. Плевать ей на какого-то Вика Симонова, она
уверена в Системе. Была тьма людишек до Симонова и будет после. Они тоже
считали себя бесстрастными и беспристрастными, чистыми и честными. Рыцари
без страха и упрека... Рабы. А я стою и жду. Жду и стою. Теперь вся моя
жизнь, все будущее - стоять и ждать. Повиноваться, соглашаться,
подобострастно заглядывать в глаза, усердно предугадывать желания и
бояться, бояться до холодного пота. Не голосов, хозяйского гнева. Хозяин
может лишить Острова - спокойствия и благодати, места, где можно
существовать. Хозяин...
Во все времена и на всех планетах находились люди, пекущиеся о
всеобщем благе, лучше других знающие - какие мораль и порядок нужны для
мира. Улыбчивые, душевные, речистые. Считающие себя выше морали и порядка,
делающие исключение для себя. Сверхчеловечки. Да, правду говорят, бояться
надо живых, а не мертвых. Ну что такое, в самом деле, голоса? Система,
Машина... Назойливая, мучительная, но не злонамеренная. Действующая в
жестких рамках, но не подгоняющая их под себя. Созданная из самых лучших
побуждений... И с самого начала обреченная на неудачу. Страхом никого и
ничему научить нельзя! Страх делится как амеба, родит другой страх, из
которого затем, по законам эволюции, вырастает одиночество и ненависть.
Каждый боится и ненавидит каждого. Держат друг друга на планете, цепляются
за недельные поездки на Остров, рвутся прочь от Системы... Но что будет,
если найдется один человек, не связанный кровью? А если кто-то поймет, как
хорошо жить без такой связи, используя ее? Миллионы затюканных,
растасканных по своим уголкам совести людей - и почва. Почва, удобренная
кровью. И когда явится человек, для которого совесть - не материальный
голос, а пустой звук, то справиться с таким человеком уже некому. Совесть,
страх, разобщенность, фашизм...
О нет! Все совсем не мрачно. Никто не ходит в черном, не тянет руку
вверх при встрече, не чадят печи... Что вы! Все делается чинно и
благородно, для блага народа. Но только своего народа, избранного
Вселенной, Цепежем и Машиной. А прочие народы можно перекроить по своему
образцу и подобию, довоспитать или просто уничтожить, если ученики
окажутся бестолковыми.
Первый шаг сделан. Из самых лучших побуждений убивают людей на
Острове, ради общего блага предают, продают и лгут, во имя счастья горят
крейсера и умирают люди на "Лабе-2".
А фюрерши добро улыбаются, ведут беседы о светлом будущем, сладко
спят по ночам. Они чисты, им нечего бояться, их кровь пока что у них в
венах. Как удалось им избежать общей участи? Почему Непосредственная
Обратная Связь минула их? Неужели возможно такое, если даже у младенцев...
"Кровь у детишек я брал", сказал бармен-островитянин. Странно!
И вновь мелькнула мысль, что я упустил что-то очень важное,
представляющее всю картину в новом свете, не оставляющее ни надежд, ни
иллюзий... И опять я, испугавшись, отогнал эту мысль. Теперь во мне
оставалась только злоба. Ненависть к людям, использовавшим Систему в своих
целях.
Я поднялся, пошатываясь. Ноги затекли, я едва стоял. Слабость.
Хочется лечь и уснуть, умереть, исчезнуть... Нельзя. Надо идти. С Лабы мне
не сбежать - ясно. Сил не хватит и времени. Голоса замучают. Но напоследок
я устрою! Не могу, да и не хочу убивать. Мне станет только хуже, а для них
это слишком мягко. Нет! Они должны почувствовать всю прелесть Системы на
собственной шкуре. Элеонора, тетушка...
Постепенно я приходил в норму. Ноги перестали трястись, ощущение
пустоты исчезло. Я вновь ощутил свое психополе и "взял" трех
присутствующих в саду человек. А в доме, на первом этаже было всего двое.
Тетушка и... Второго я чувствовал очень слабо, будто сквозь блок. Мишель?
Нет, наверное это был Герман. Ладно, сил на стоп-прием для Германа у меня
хватит, а для Натали Кардан, вот...
Я нагнулся, подобрал осколок объем-экрана и опустил его в карман.
Потом двинулся к двери, не скрываясь, ожесточенно пиная и разбрасывая
ногами валяющийся на полу хлам.
Все оказалось в точности, как я представлял. Охрана отсутствовала,
тетушка разговаривала по фону, повернувшись ко мне спиной. От меня она
отмахнулась. Мол, не мешай, подожди, не видишь, делом занята? Я был ей не
страшен.
Я стоял, прислонясь к двери. Из раны на руке капала кровь, тело
болело, но все-таки мне было хорошо. Настал мой праздник, мой черед, моя
месть.
- Я подумал, - сипло произнес я. - Подумал...
- Да, да, сейчас... Не видишь, я занята? Потерпи, - не поворачиваясь,
ответила тетушка. Потом буркнула в фон: "Хорошо, подготовим", и выключила
его.
- Я подумал.
- Вот и умница! Принес Медальон?
- Я не буду вам помогать, - медленно и отчетливо сказал я. - Ни
сейчас, ни потом.
- Ничего-ничего... Это пройдет. Ты просто мало думал. Мы же добра
хотим.
- Я плевал на ваше добро. Тем более, что я его не видел.
- Ай-яй-яй, Вик! Зачем же грубить? И потом, ничего не делается сразу.
Только сто лет прошло, всего два поколения. Нам сложно сейчас, очень
сложно. Не все нас понимают, приходится наказывать... Сложности с
Сообществом. Ну, в этом вы нам поможете, Вик.
Я изобразил улыбку. Тетушка говорила хорошо. Красиво и убедительно.
Пора было кончать, времени оставалось мало, в любой момент могла появиться
Элеонора, или Герман, или один из троих, укрывшихся в саду. А с ними мне
не справиться, сил мало.
Поэтому я сказал:
- Допустим, я вам помогу. Но ответьте сначала на один вопрос. Почему
вы так боитесь за свою кровь?
Я ждал реакции, ждал испуга. Но его не было. Тетушка улыбнулась.
- Кто тебе сказал такую глупость? Я же говорю, ты плохо подумал.
Она помолчала. Видно было, как борется она с собой, давит эмоции. Ей
требовался Медальон и ее бесило мое упорство, понять которого она не
могла. И все же она не сдержалась.
- Так и сдохнешь здесь, идиот!
Да, я должен был умереть. Я хотел умереть. Но оставалось одно
маленькое дело, из-за которого я пришел. Месть. Возмездие. Уже ничего не
видя вокруг, я вынул из кармана осколок...
Пыталась ли она сопротивляться? Я смутно помню этот момент. Кажется,
хотела броситься к двери, но опоздала. Я скорее почувствовал как осколок
объем-экрана полоснул ее по руке... Кровь, кровь, которой так боялась
Натали Кардан, закапала на пол и растеклась по осколку, окрасив его в
тусклый красный цвет. Для полной уверенности я швырнул осколок в окно. Он
упал хорошо, на клумбу. На землю. Кровь в земле...
А потом была тишина. Я разглядывал осколок и не мог оторвать глаз. На
тетушку я смотреть не хотел.
Внезапно за моей спиной, в гостиной раздался смех. Я обернулся.
Смеялась тетушка Натали. Смеялась абсолютно искренне, взахлеб. Я стоял,
глядя на нее и чувствуя, что рот у меня открыт. Я ждал всего. Истерики,
бешенства, безумия, обморока... Но такого!
- Ой, бедняжка! - с трудом выдавила она. - Герой! Мститель! Значит ты
решил...
Она вновь зашлась хохотом.
- Наша кровь давным-давно принадлежит планете, - утирая слезы,
наконец произнесла она. - Так что зря старался. Мы как и все имеем
совесть. Но мы действуем во имя ее, во имя идеи и Система никогда не
тревожит нас, потому что мы правы всегда. Наша цель справедлива и она
оправдывает те средства, которыми нам приходится пользоваться. У нас есть
вера и мы лишены сомнений...
Вот и все. Я закрыл глаза. Тетушка выдала последнюю недостающую
деталь, объяснив прокол, который я подсознательно ощущал. Закономерный
финал! Если совесть держать под давлением достаточно долго, то рано или
поздно она атрофируется. Становится анемичной, болезненной, вялой и
наконец угасает совсем. Ее место занимает вера. Фанатичная убежденность в
своей непогрешимости. Неважно, что ты делаешь - помогаешь людям жить или
умирать. Ты все равно оправдаешь себя, потому что за твоей спиной Идея.
Идея, освобождающая от химеры совести. Но раз так, значит и Остров...
- Значит и Остров...
- Понял, наконец, - жестко усмехнулась Натали. - Что ж, тебе хуже.
Значит, не найти тебе спасения на Острове. Слишком чувствительный! Остров
изобрели мы сами. Изобрели и убедили в этом остальных. Человеку всегда
нужна хоть плохонькая, но надежда. Отдушина. Нам требовалось найти
какое-то поощрение. А чем можно подкупить лабианина? Только одним -
местом, избавляющим от голосов совести, местом, где работает не рассудок,
а инстинкты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15