Никакой я не lonely rider.
И вообще я не lonely.
Yesterday
Love was such an easy game to play,
Now I need a place to hide away,
Oh I believe in yesterday.
Я выключаю радио. Кончен yesterday. Сегодня это сегодня. А сегодня дерьмовый день. И теперь я по горло сыта необходимостью переносить все это в одиночку. Два часа одиночества – непосильная ноша для того, кто обычно за секунду успевает доложить о своих заботах целой куче сочувствующих друзей.
«Алло, – всхлипнула я в трубку, заливаясь слезами, – знаешь, что случилось… это важно, я так несчастна».
Рыдания. Всхлипывания. Пытаюсь собраться.
«Ты можешь приехать?»
Дрожащий голосок. Требовательный.
«Стоянка Штолпер Хайде на восточном шоссе» Писк.
«Это же двадцать пятый километр по шоссе А10».
С надеждой.
«Да? Спасибо! Пожалуйста, поскорее!»
8:10
«Наконец-то!»
Я вскакиваю и машу темно-зеленому спортивному MG, который медленно выруливает на площадку.
У меня на глаза наворачиваются слезы, так я рада его видеть. Того, у кого MG.
Номер: Б-БГ-2500.
БГ – это Бургхард Гинстер.
2500 означает длину его гениталий. 25 сантиметров. Но сведения, похоже, устарели. Человек такого маленького роста, как Бурги, должен был бы все время валиться вперед или выглядеть так, будто у него три ноги, соответствуй эти цифры действительности.
Он любит приврать по поводу размера своих гениталий, но во всем остальном на моего друга и парикмахера Бурги всегда можно положиться.
Он выходит из машины. С корзиной для пикника в одной руке и сумкой-холодильником – в другой. На нем кепка с надписью «неряха» и темно-красное кимоно с золотым драконом на спине. Он похож на гетеросексуала, который на карнавал нарядился гомосексуалистом.
«Мне нравится соответствовать штампам и помогать людям утвердиться в их неприязни к гомосексуалистам», – говорит он. Но мне-то лучше знать. К Бурги ярлыки подходят просто и скромно. Он классический гомик, как из учебника.
«Я позаботился о главном, – говорит Бурги. – Здесь завтрак! – Он поднимает корзину. – Здесь шампанское! – Он поднимает сумку. – А вот времени переодеться не было».
8:20
Бургхард Гинстер – человек, который не выносит, когда окружающая обстановка оскорбляет его своеобразные эстетические представления.
Я с благоговением смотрю, как Бурги превращает площадку Штолпер Хайде в стильное, уютное местечко.
Он расстилает белую, вышитую красными маками скатерть. Раскладывает тарелки, приборы, льняные салфетки. Коробочки с различными сырами, ростбиф и свинина с поджаренной корочкой. Конфитюр, три сорта хлеба, круассаны. Баночка белужьей икры и две бутылки «Вдовы Клико».
Я часто бывала у Бурги дома, спасалась у него в тяжелые времена, когда из-за очередного разрыва с Филиппом срочно нуждалась в убежище. Я видела его расслабленным, лежащим на диване, поедающим в огромных количествах шоколадные конфеты «Мон шери» и смотрящим в двадцатый раз Барбру Стрейзанд в фильме «Jentl».
Мне не очень нравится этот фильм. Местами он меня угнетает. Я неохотно смотрю фильмы, после которых мне хуже, чем до. Поэтому я в грош не ставлю высокохудожественные фильмы, в которых нет хеппи-энда, равно как и невысокохудожественные фильмы, в которых хеппи-энда нет. Для этого я слишком впечатлительна. Неожиданная смерть, как у Шелби в «Магнолии из стали» (потрясающая, впрочем, Ширли МакЛейн с фразой: «Я не сумасшедшая – просто уже сорок лет у меня чертовски плохое настроение»), несчастная любовь, как в «Английском пациенте» (сама добродетель, она в холодной пещере без света пишет последнюю фразу в свой дневник), или невинно убитые животные (как доверчивый волк по кличке Зоке из «Танцующего волка», в которого гнусные солдаты стреляют на спор) – в таких сценах я не могу сдержаться.
Плохо с сердцем мне становится, и когда я смотрю сцену из «Пока ты спишь», где Сандра Баллок сидит на кровати и говорит: «Бывал ли ты в жизни когда-нибудь так одинок, чтобы всю ночь проговорить с мужчиной, лежащим в коме?»
Однажды Филиппа не было дома, я валялась на диване, ела чипсы и судорожно щелкала пультом, пока не нарвалась на «По ту сторону Африки».
Когда Филипп вернулся, он решил, что все мои подруги забеременели и повыходили замуж, не известив меня.
Я, всхлипывая, сидела на полу и между вздохами рассказывала ему, что случилось: о ферме у подножия горы Нгонг; о любви Карен и Дениса; и как он произнес: «Я не хотел бы осознать в конце жизни, что прожил чью-то чужую жизнь».
Как он все же решает быть с ней, потому что она ему отравила «радость от одиночества». И как он погибает от несчастного случая, и она хоронит его на холме, «где львы любят лежать днем и смотреть на гору Нгонг».
Филипп попытался показать, что он сочувствует моим душевным переживаниям. И вот так я могу страдать днями напролет. Когда я смотрю старые фильмы, то рыдаю уже на начальных титрах…
Как меня угораздило прийти к тому, к чему я пришла?
Правильно. Я, собственно, хотела сказать, что моего друга Бурги мне и раньше частенько случалось ошеломлять. Но никогда не бывало такого, чтобы у него в холодильнике не оказалось икры и шампанского. Как будто Бурги всю свою жизнь готовился к тому, что в воскресенье, в полвосьмого утра, ему позвонит Амелия куколка Штурм и срочно вызовет на площадку Штолпер Хайде.
Бурги с удовлетворением осматривал свое произведение. Он предусмотрел даже подушки для сиденья.
Он не задал еще ни одного вопроса, с тех пор как появился. Никаких упреков. Что за друг!
Он садится на подушку напротив меня, внимательно смотрит в глаза, берет за руку и говорит:
«Душечка, плевать, что произошло, но что тебе абсолютно необходимо, так это новая прическа».
Мне хочется в одно и то же время смеяться, плакать, чокаться шампанским и убрать волосы с лица, потому что они действительно прилично отросли.
«А теперь, куколка, расскажи мне все с самого начала».
9:30
«Что ты сделала?!»
Я испуганно сжалась. До сих пор Бурги слушал меня молча и только время от времени вставлял парочку вопросов или делал сочувствующие замечания. Внезапный и явный упрек сбил меня с толку.
«Что? Что значит – что? А почему бы и нет? Бурги, что случилось? Ты весь побледнел. Да Филипп должен радоваться. Он еще легко отделался».
«Легко отделался?» Бурги затряс своей маленькой головкой, которая всегда напоминала мне о моем умершем попугайчике Икаре.
Я назвала его так, потому что мы как раз проходили в школе легенду о том, как Икар слишком приблизился к солнцу и сжег свои крылья. Мой Икар однажды ночью вылез из своей клетки и упал на обогреватель в детской. Запах паленых перьев разбудил меня, – к сожалению, слишком поздно. Долго потом я чувствовала вину и спрашивала себя не повлияла ли я негативно на его судьбу, назвав таким именем. Nomen est omen.
Бурги от волнения закурил сигариллу. Я знаю, что вообще-то он терпеть не может сигариллы, но считает, что они выглядят импозантнее обычных сигарет. Когда никто не видит, он курит «Эрнте 23».
«Душечка, кажется, у Филиппа много костюмов от Бриони?»
«Мммм».
У Бурги искажается лицо. «Это причиняет боль, куколка. Действительно больно. Я думаю, костюмы он выкинет, но, душечка, он тебе этого никогда не простит».
Что? Я правильно расслышала? Кто здесь говорит о прощении?
«Что это значит „простит"?»
«Любовь моя, мужчины очень чувствительны ко всему, что касается их машины, костюма и члена. Нет, куколка, на этот раз ты зашла слишком далеко. Я ценю твою склонность разыгрывать драмы, и ты знаешь, что я всегда тебя поддерживаю. И тогда, незадолго до Рождества…»
«Бурги, прекрати!»
«…когда ты три дня пряталась у меня, – со всем твоим кошмарным лыжным снаряжением, – чтобы Филипп поверил, что ты уехала в Сент-Мориц без него».
«Бурги, прекрати, это совсем…»
«Я и на этот раз поддержу тебе, куколка. Но на месте Филиппа… Если бы это были мои костюмы от Бриони… Не забывай, я тоже в какой-то степени мужчина. Нет, душечка, боюсь, тебе его не вернуть. Никто не позволит так с собой обращаться».
Бурги громко вздыхает и озабоченно смотрит на меня.
Я не в своем уме, или как? Что здесь происходит?
«Ты сошел с ума? Ты представляешь все так, будто я уничтожила гардероб Филиппа в чудовищном припадке вандализма! Что ты хочешь сказать этим: «Он тебе этого никогда не простит»? Да плевать мне на это!»
Теперь я кричу, как всегда, когда меня задевают. Наследие моей мамы, которая всех соседей привлекала к участию в своих разборках с отцом.
Госпожа Рёбен, живущая в соседнем доме слева, упрекала мою мать вот за что: когда та ругается с отцом, его ответы почти не слышны. Разве моя мать не понимает, как это раздражает, если во время скандала слышишь только его половину.
Я продолжаю: «Я не та, кого нужно прощать. И что значит „не вернуть"? Ясное дело – не вернуть. А знаешь, почему? Потому что я больше его не хочу! Чаша терпения переполнилась! У меня, в конце концов, тоже есть гордость!!!»
«С чего ты вдруг так завелась? Филипп ничего такого и предположить не мог».
Я просто остолбенела. И страшно обиделась. Для чего нужны друзья? Только не для того, чтобы тебя критиковали. И уж конечно не в такой эмоционально-экстремальный момент.
Бургхард Гинстер никогда еще не проявлял эту гнусную мужскую солидарность. Почему именно сейчас?
Бурги крутит свой перстень с печаткой.
«Скажи мне, почему ты носишь перстень, Бургхард?»
«Почему ты спрашиваешь?»
«Ответь. Ты благородного происхождения?»
«Этого никто не знает наверняка».
«Я считаю глупо какому-то выскочке носить перстень с печаткой».
«Куколка, я знаю, ты обижена».
«Нет»
«Но друзьям нужно говорить правду, или?..»
«Но почему нужно было начать непременно сегодня?»
Теперь обижается Бурги. И мне его жаль.
«Бурги, извини, но мне надо прийти в себя. Дай мне, пожалуйста, одну твою противную сигариллу и обещай, что не дашь мне рассказывать, прежде чем я ее выкурю».
У меня приятно кружится голова. Два года назад я бросила курить, но думаю, что сейчас подходящий момент, чтобы начать по-новой.
Что, собственно говоря, происходит?
В какой жалкой немецкой комедии, которую вообще нельзя было выпускать на экран, я уже это видела?
Два человека на площадке для отдыха, один похож на попугая-гомосексуалиста, другая на брелок-талисман, никому не приносящий счастья. Он в кимоно, новеньких кроссовках «Найк» и с солнечными очками на лбу. Она в джинсах и голубой футболке с набивными цветочками, как в рекламе стирального порошка. Она любит такие цветочки, они напоминают былые годы, которые – особенно сейчас – кажутся ей лучшим временем в жизни.
Свои зареванные глаза она спрятала за лиловыми солнечными очками, а длинные, ниже плеч, волосы вьются в самых неожиданных местах. На ее коленях лежит голова очень, очень безобразной собаки, которая время от времени сочувственно вздыхает. Менее чем в десяти метрах от них припаркован грузовик с надписью «День и ночь – с грузом веселее!»
Головокружение от курения усиливается, и я размышляю на полном серьезе, кто мог бы сыграть мою роль в этих шмотках. Из иностранцев, наверное, Джулия Робертс. Может, еще – Кэмерон Диас.
Я была совершенно потрясена, узнав, что у Джулии Робертс не складывается личная жизнь. Надо же, отменила свою свадьбу с Кифером Сутерландом, которого я и без того не считаю таким уж симпатичным, потому что он обманул ее за день – дня не мог потерпеть! – до свадьбы. Кроме того, ни один мужчина, по ее словам, вообще не решается с ней заговорить.
Мне такое, к сожалению, не грозит.
А Кэмерон Диас жаловалась, что у нее слишком мало секса с ее другом. Мне сразу стало легче. Представь себе: ты – Кэмерон Диас и у тебя секс только раз в месяц. А потом, учитывая, что ты не Кэмерон Диас, сразу чувствуешь себя в тысячу раз лучше.
Из отечественных актеров – ничего не могу представить себе хуже, чем если бы меня играла Вероника Феррес. Или – тоже плохо себе представляю – Мариэль Милович. Потому что с ней могут себя идентифицировать все тошнотворно нормальные женщины. А какая женщина захочет, чтобы все тошнотворно нормальные женщины идентифицировали себя с ней?
Для экранного воплощения образа Бурги из иностранцев однозначно подходит Руперт Эверет. Колоссально! Просто колоссально, особенно его сцена в «Свадьбе лучшего друга», когда он говорит: «Меня зовут Бонд. Джейн Бонд».
Филиппа, гнусную рожу фон Бюлова, мог бы прекрасно сыграть один из немецких мимов, этот отталкивающий Мэтью Кариера или омерзительный Клаус Лёвитч. Бенте Йохансон легко изобразила бы бабушка Риманн. Тогда зритель сразу поймет, что перед ним особо гнусный образ врага.
Боже милостивый! Как я угодила в эту грязную комедию, которая теперь называется моей жизнью? Что я, собственно, сделала не так?
К сожалению, я принадлежу к тем женщинам, которые прежде всего ищут причину ошибки в себе. Если бы я озвучивала прогноз погоды на канале Про7, то каждый раз извинялась бы за какую-нибудь область низкого давления, о которой рассказывала. Будь я контролером на производстве, я бы с утра до вечера просила прощения за обнаруженный брак. И что совсем уж плохо: когда кто-то толкает меня на почти пустой улице, я бормочу «пардон». Если кто-то не понимает мою шутку, я уверена, что шутка не удалась. Если кому-то не нравится моя еда, я считаю, что плохо готовлю. Если я кому-то не нравлюсь, то, стало быть, я уродина.
Может, это обусловлено генетически?
Неужели у женщин больше, простите, хромосом, чем у мужчин?
Да, я давно уже сделала это открытие, но до сих пор ничего не могла изменить: ошибка женщин в том, что они чувствуют себя виноватыми. Ошибка мужчин в том, что они себя виноватыми не чувствуют.
Я твердо убеждена, что мир революционным образом изменится к лучшему, если в будущем родители запретят своим дочерям произносить слова: «извините», «простите», «сожалею, это была моя ошибка».
12:00
High Noon.
Марпл держит свой короткий нос по ветру, а ее уши полощутся, как белье на веревке в ветреный день. Я обгоняю женщину в машине, на дверце которой приклеено изображение ребенка. На ней оранжево-коричневая блуза в стиле 70-х годов с психоделическими волнами; такой рисунок раньше часто изображали на ковровых покрытиях в столовых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22