Если их бросает любовь всей жизни, они просто спят с другой, у кого хотя бы грудь больше. Если они чувствуют себя одинокими, то опять же идут выпить пива. Если им грустно, они идут смотреть фильм, в котором очень много людей очень некрасивым способом уходят из жизни, – это их веселит. А потом они снова идут по пивку.
Если бы женщины меньше времени обсуждали самих себя, свои отношения с мужчинами, своих детей, своих родителей и переживания своих самых лучших семи подруг, у них было бы меньше проблем.
Мужчины отстраняются от нежелательных чувств. Женщины смакуют их. Да, они при этом принимают ванну при свечах и слушают песни, которые все только усугубляют. Но они делают музыку громче, заводят снова и снова.
Вот моя персональная «горячая четверка» песен, которые женщины в фазе душевного расстройства не должны слушать ни в коем случае. Все четыре – замечательные и добросовестно мною опробованы.
Обожаемый номер один, и это может быть только: Р.Келли с «When a woman's fed up».
Она застала меня врасплох, в машине, субботним утром по дороге к продуктовому отделу магазина Карштадт-Эппендорф.
Представь себе: начинается безобидно, может, совсем немного тревожно, но ты пока не предвидишь ничего плохого. Делаешь чуть громче. Что-то нежно трогает твое сердце, у тебя появляется чувство какого-то ожидания, надежды. И, наконец, оно настигает тебя. Чувствовалось, что к этому идет, но все-таки вдруг:
But now the up is down
And the silence is sound
I hurt you too too many times
Now I can't come around.
Говорю вам, мне пришлось съехать на обочину, потому что песня потрясла меня до самой глубины.
Номер два – песня Бой Джорджа. Я нашла ее совершенно случайно на каком-то CD, где, кроме нее, ничего стоящего не было. Называется «If could fly» и начинается бойскаутской гитарой, она звучит долго и печально. А потом тихий прекрасный голос поет прямо в сердце и заставляет завидовать всем влюбленным, которым эта песня напоминает друг о друге. А остальных она просто вырубает.
And oh if I could fly
I said oh, if I could fly
Don't you know that if I could fly
I'd take to the sky
Yes I would.
Номер три – божественная Мэрайя Кэри. Нет ни одного сердца, давшего трещину, которое не разбилось бы на мелкие кусочки при звуках «Му all». По крайней мере, на отметке индикатора 2:54 мин. Это финальный припев, и слезы так и текут:
I'd give my arm to have
just one more night with you
I'd risk my life to feel your body next to mine
'Cause I can't go on livin'
in the memory of our song
I'd give my arm for your love tonight.
Номер четыре – группа Гласхаус с песней «Если это любовь». Эта песня – горе от любви. Чувствуешь себя так, будто тебя только что бросили, даже если ты только что вышла замуж.
Если это любовь,
Почему она лишает меня сна?

20:23

Если это любовь,
Почему она отнимает у меня силы?
К сожалению, и эту проклятую песню я знаю наизусть. Вот она начала крутиться у меня в голове, и теперь все станет еще хуже.
Бойся утра,
Меня страшит ночь…
Как раз про меня. Я понятия не имею, где буду сегодня ночевать. А завтра? Завтра мой день рождения. Пробуждение – в случае если я вообще засну – будет ужасным. Этот короткий миг, несколько благословенных секунд, когда ты еще не знаешь, кто ты, где ты и в какой жизни проснешься. Ты можешь оказаться юной или старой, может стоять лето или вечная весна. Все даже может быть хорошо. А потом тебе в голову снова приходит:
Почему?
Почему тебя нет?

20:25
Все, проехали. Времена инсценированного самобичевания, оргии печали в ванной при свечах прошли. Плеер в моей голове играет уже Р.Келли в дуэте с Бой Джоржем, а мое разбитое сердце освещено свечами, но я распрямляю плечи, разглаживаю складки у моей складчатой собаки, макаю в икру блины и пытаюсь держаться на своем раскладном стуле как королева на троне.
Теперь отвлечься! Если не получится, я всегда смогу еще глубже погрузиться в свои печали. Уж это удастся в любом случае.
20:29
Мое время в «Занзибаре» заканчивается. С половины девятого зарезервирован даже мой раскладной стул. Как будто такое вообще можно резервировать…
Выпила только половину бутылки шампанского. Допью на пляже, послушаю кассету Бурги, и пусть мне станет действительно плохо.
Нет, вытеснять одно другим – не для меня. Отстранение – тоже не то. Хмуро гляжу в тарелку из-под икры. Неестественно красное вечернее небо – как кич, как фотомонтаж.
Ну и отлично. Вокруг меня сплошная рекламная открытка курорта Силт, а внутри меня сплошной дождливый ноябрьский день в каком-нибудь румынском индустриальном районе.
20:30
«Добрый вечер»
А?
«Разреши пригласить тебя за мой столик?»
Кто мешает мне в моей депрессии? Кто осмеливается портить мое плохое настроение? Кто это без спросу мне «тыкает»?
Я неохотно поднимаю исполненные грусти глаза. Сразу узнаю его. И думаю: «Для тебя я двадцать минут кувыркалась в воде, представляя, что ты за мной наблюдаешь, хотя ты и не думал за мной наблюдать. С тобой я бы отвлеклась, но тебя не было, когда ты был нужен. Плевать. Ты мне все еще нужен. Нужнее, чем тогда».
Я скосила глазки, чтобы выглядеть менее доверчивой и тем самым более интересной и сказала: «Может ли моя собака пойти со мной?»
«Конечно. Это доставит мне удовольствие. Я сижу там, впереди».
Он улыбается. Приятно.
Я хватаю шампанское и руку, которую он мне галантно предлагает. Что за обворожительный юноша!
Мы меняем партер на ложу. От «здесь тебя терпят» до «здесь тебя желают всем сердцем».
Герберт не оставил без внимания мое социальное восхождение. Он сам нес за мной ведерко с шампанским, а потом налил мисс Марпл минеральную воду «Эвиан». Он жизнерадостно бьет моего спутника по плечу:
«Я приготовил тебе нечто особенное, Оливер».
Ага, Оливер. Так, так.
Моему принцу самое большое – двадцать восемь. У него мощные плечи, короткие светлые волосы, и он выглядит, как эти мажорные мальчики из рекламных роликов конфет «Ферерро», к которым неожиданно приходит много друзей и они радуются по этому поводу как сумасшедшие. Он выглядит так, как будто самой большой катастрофой в его жизни была пробоина в выхлопной трубе его БМВ. Выглядит, как будто у него нет ничего, от чего ему следовало бы избавиться.
Парень, тебя послало небо! Как раз то, что мне нужно. Отвлечься! Отрешиться! А если получится, еще и секс, но без любви.
Говорила ли я уже о подруге моих студенческих лет Бигги и ее дружке? Когда он узнал, что она изменила ему с его лучшим другом, то сел в машину и помчался из Гамбурга в Кассель, чтобы трахнуть там сестру Бигги. После чего почувствовал себя намного лучше.
Оливер поднимает бокал с калифорнийским шардонне, улыбается еще нежнее и говорит:
«Кто ты, что делаешь, где ты живешь? Я хочу знать о тебе все, что только можно о тебе узнать».
Симпампушка. В каком фильме он это услышал? Похоже, у знаменитого знатока женщин Ричарда Гира.
Я слегка наклоняюсь вперед, поглаживаю моего принца пальчиком по щеке и смотрю на него проникновенным томным взором – примерно как это делает темнокожая красавица с безумными кудрями в рекламе «Нескафе». И говорю таким неожиданно глубоким голосом, что сама удивляюсь:
«Впереди еще долгая ночь, Оливер».
Я пытаюсь произнести его имя, как будто речь идет о каком-то райском местечке в Гваделупе: «Ооо-лии-вер».
«У меня много времени, – говорит он. И затем – Зови меня Олли».
Как глупо с его стороны. «Олли» звучит абсолютно не по-мужски. У него такое прекрасное имя, и надо было сильно постараться, чтобы его добровольно испортить. Мне нравятся разные прозвища, например: носопырка, плюшка или любимый медвежонок. Но уменьшительные формы имени, данного при крещении, я совершенно не признаю. Это грех. В крайнем случае, еще можно использовать уменьшительные имена, которые удлиняют имя, например, Дирк – Дирки, Пауль – Паульхен, Надья – Наддэль или, наконец, Надэльхен.
Я говорю: «Нет, спасибо. Оливер нравится мне больше. Мы же, в конце концов, взрослые люди, не так ли?» Это была я? Мой ли голос произнес сейчас эти слова?
Оливер смотрит на меня ошарашенно и благоговейно, как я смотрела бы на себя, сидя напротив.
Bay! Я на верном пути к классной, соблазнительной, обворожительной, необузданной, опасной, вульгарной, сногсшибательной женщине. Откуда это во мне? Какие таланты так долго скрывались?
Я прошу официанта принести мне пачку «Житан» без фильтра. Затем продолжаю:
«Я Саския, – говорю я и заправляю окрашенный локон за ухо. – А если тебе хочется знать больше, ты должен меня спросить».
К стыду своему должна сознаться, что никогда еще в жизни так много не врала. Раньше я была слишком честной и трусливой. Ну да, собственно, я и сегодня такая. Например, у меня очень здоровые зубы, потому что в детстве я никогда не врала, говоря, что почистила перед сном зубы. В начальной школе считалась довольно ленивой, потому что зачастую не делала домашние задания. Но я твердо знаю, что многие мои одноклассники были еще ленивее меня, – просто никто из них не признавался, когда учительница спрашивала: «Кто из вас не сделал домашнее задание?»
Чтобы не быть неправильно понятой: вру я, конечно, постоянно. Но это не мужественная, упрямая, корыстная ложь во имя карьеры. Моя сфера – трусливая, удобная, но по-человечески все-таки ценная неправда.
Я всегда отвечаю: «Спасибо, очень хорошо», когда официант спрашивает, понравилось ли мне. Даже если еда была ужасна и противна и я все оставила на тарелке, я все равно говорю: «Было очень вкусно, но слишком много».
Когда Ибо покупает платье, в котором выглядит так, будто нацепила на себя двухместную палатку, я не решаюсь сказать правду. Я говорю: «Ничего. Но красное, которые ты мерила до этого, нравится мне больше». Педагогически завуалированная ложь. С какой стати мне делать Ибо несчастной? Платье уже куплено, поменять его невозможно, потому что оно уцененное. Ибо вообще частенько делает покупки во время сезонных распродаж.
Меня, честно говоря, абсолютно не волнует, как выглядит Ибо. Она считает это проявлением невнимания. Я – настоящей дружбой. Мне безразлична ее прическа, ее полнота, ее сумасшедший вкус, ее бледно-голубые тени для век, которые вышли из моды так давно, что скоро опять войдут в моду.
Все – все равно. Она моя подруга. И точка. Я люблю ее всем сердцем такую, как есть. Надень она противогаз, я все равно пошла бы с ней в лучший ресторан города – между прочим, еще и потому, что противогаз я бы, скорее всего, не заметила…
Филиппа я в этом отношении не обманываю. Хотя я люблю его отнюдь не такого, как он есть. Пару ужасных штанов, с которыми он ни за что не хотел расставаться, я просто потихоньку выкинула. Он и поныне их ищет, а я помогаю ему с невинным выражением лица. Я всегда даю ему понять, если мне не нравится, как он со мной обращается или когда его характер оставляет желать лучшего. Насколько в других случаях я ценю умение избегать конфликтов, настолько мало значения я придаю так называемой гармонии партнерских отношений. Совсем недавно Филипп…
Ах нет, лучше не думать о Филиппе. Он этого не стоит.
Я небрежна и соблазнительна. И сегодня вечером у меня появилась возможность наврать с три короба, чего я не делала ни разу в жизни. Итак Амелия Штурм, вперед. В эту ночь я покажу себя с новой стороны.
«Саския, – говорит Оливер, – можно, я буду называть тебя Сасси?»
Он улыбается смущенно, а я радуюсь, что небольшое чувство юмора у него все же есть. Что делает ситуацию гораздо занятней.
Юмор собеседника необходим для удачного вечера.
«Нет, если ты хочешь, чтобы я чувствовала, что нравлюсь».
«Саския (мммм, мое новое имя из его уст, как трюфели в масле, тающие на языке), – чем ты занимаешься, когда не зависаешь на острове?»
Черт, проклятье. Эти молодые люди выражаются так, что диву даешься. «Зависать» – говорят обычно деревенские подростки или старые болваны, которые считают, что именно так разговаривает молодежь. С тех пор как я вышла из юного возраста, я не пользуюсь молодежным сленгом. «Отпад», «не парься», «где ты будешь тусить на уикенд?» – такие словечки не слетают с моих губ.
Но Оливер так улыбается, у него такая милая щербинка между верхними зубами. Ах, не надо бы мне так близко на это смотреть. Он не нужен мне на всю жизнь. Я всего лишь собираюсь с ним разок переспать, симулировать парочку-тройку представительских оргазмов – и позаботиться, чтобы об этом стало известно Филиппу. Месть сладка.
«Когда я не провожу на Силте весь уикенд», – я строго смотрю на него, может, он заметит и в будущем будет выражаться более изысканно, – я живу в Берлине и Нью-Йорке. Я занимаюсь рекламой».
Даже не знаю, как это у меня получилось. Но насколько мне известно из романов о работающих женщинах, которых зовут Саския, они всегда занимаются рекламой. А Нью-Йорк пришел мне в голову, потому что Нью-Йорк приходит мне в голову первым, когда я думаю о городах, в которых хотелось бы побывать. Я никогда там не была. И из всех, кого я знаю, я единственная, кто там не был.
«Как называется агентство? Может, я его знаю?»
«Вряд ли. Люди должны замечать саму рекламу, а не название фирмы. Мы называемся „Юргенс и партнер"».
«А ты „партнер"»?
«Я Саския Юргенс».
Теперь понятно, почему я выбрала имя Юргенс. Из-за Нью-Йорка. И из-за песни, которую всегда слушаю с удовольствием: «Я еще никогда не была в Нью-Йорке…» Каждый знает, что это песня Удо Юргенса.
Оливер смотрит на Саскию Юргенс так растерянно, что я спешу умерить свой пыл. Чего доброго, он еще так напугается, что у него возникнут проблемы с эрекцией. А нам этого ни в коем случае не надо.
«А чем ты занимаешься, – я обворожительно улыбаюсь, – когда ты не зависаешь на Силте»?
Нужно приспособиться к его лексикону, чтобы добиться доверия, которое впоследствии приведет к сексуальному контакту.
«У моего отца здесь дом. Кроме того, я изучаю юриспруденцию в Кёльне. А в следующем году я на целый семестр еду в Бостон, в Юридический колледж».
Он явно горд. Малыш. Или он с самого начала хочет дать понять, что мне нечего рассчитывать на длительные отношения, потому что он так и так уедет.
То, что он изучает право, мне несколько мешает. Напоминает о Филиппе, юристе, которому я доверяла до сегодняшнего утра.
Ах, если бы я могла видеть себя сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22