Субботним вечером в «Занзибаре» за лучшим столиком. Свободная. Флиртующая с молодым человеком, который чуть не на двадцать лет моложе Филиппа и чье имя здесь известно.
В какой-то миг я так сильно пожелала, чтобы Филипп вдруг возник из небытия, что почти поверила, что действительно вижу его. Вот он подходит к нашему столику. Прядь волос падает на лоб. На нем белая рубашка и стираные джинсы. Таким я больше всего люблю его в летние вечера. В его руке пурпурно-красная роза на длинном стебле, которая стоит по меньшей мере семь с половиной марок. Он смотрит сверху вниз на испуганного Оливера и говорит: «Неплохая попытка, малыш. А теперь пойди поиграй в песочек».
Оливер вскакивает, бурчит что-то вроде «собственно говоря, это мой стол» и пытается удалиться, по возможности сохраняя достоинство.
«Куколка, любовь моя, – Филипп берет мою руку, и я закрываю глаза, как это делают все дивы, когда хотят изобразить неприступность, – пожалуйста, выслушай меня, позволь мне все объяснить».
«И что ты скажешь? Что все не так, как выглядит? Ах, Филипп, избавь себя и меня от глупых сцен».
«Куколка, прошу тебя. Послушай. Дай мне две минуты. И если после этого ты отвергнешь мое предложение руки и сердца, в моей жизни больше не будет счастья».
И потом он две минуты объясняет мне то, чего даже я, при всей моей богатой фантазии, не в состоянии объяснить. Он склоняется ниже, протягивает мне розу и говорит сквозь слезы: «Хочешь стать моей женой?»
Я, тоже конечно сквозь слезы, говорю: «Да, хочу».
Раздаются аплодисменты, гости «Занзибара» поднимают бокалы, а Герберт спустя пару дней привинчивает к столику дощечку: «Постоянное место Куколки фон Бюлов».
__________
«Саския?»
Почему моя жизнь не может быть похожа на любимые фильмы? Те, например, где все кончается хорошо?
«Эй, Саския?»
«Ээээээ?»
Чуть не забыла о своем новом имени и о малыше.
«Извини, ушла в свои мысли. Ты учишься в Кёльне? Кёльн красивый город. Довольно далеко от Силта. Стоит ездить так далеко ради уикенда»?
Мой хороший, как я ненавижу эту болтовню, мешающую добраться до сути – до бывших подружек, сексуальных фантазий и т. д.
«Стоит. Обычно я летаю самолетом».
«Летаешь в Силт из Кёльна?»
«У моего отца самолет, которым я могу пользоваться».
Ничего себе мальчик. Другие щедрые отцы одалживают своим сыновьям на субботний вечер свой четырехдверный фольксваген «Гольф».
«Ты сам летаешь?» Я постаралась спросить как бы между прочим, незаинтересовано.
«Нет. У нас два пилота, они всегда stand by».
Мы помолчали, и я испугалась, что уже все сказано, о чем хотелось.
«Сколько тебе лет»? – Я попыталась начать сначала.
«Двадцать четыре. А тебе?»
Хорошенькое дело! Почти на десять лет младше меня! Значит, как правило, он спит с девочками, которым нет и двадцати. Нет и двадцати! Они мне в дочери годятся. У них твердые попки, нежная кожа и ни единой складочки на бедрах. Как назвать секс с женщиной, у которой целлюлит? Плаваньем по волнам. Очень весело.
С другой стороны: у меня есть опыт. Точно. По моим подсчетам я переспала по меньшей мере с двадцатью тремя мужчинами. И с каждым разом постигала все лучше, что нравится мне, а что – нет. Но вот вопрос, на который я не могу ответить даже при всем моем долголетнем опыте: как защититься от нежелательных эротических действий и игр? Да, конечно, мне ясно, и это написано в каждой книжке советов, нужно открыто и свободно сказать о своих желаниях и границах дозволенного. Но только кто так поступает? Тем более в самом начале. Боишься с ходу причинить другому боль. В такой ответственный момент.
«Вынь свой язык из моего уха, ты, скотина».
«Прекрати кусать меня за зад или катись домой».
«Эй. Ты можешь перестать облизывать пальцы на ноге, мне это не нравится».
«Еще раз назовешь меня «похотливой кобылой», – сделаю из тебя мерина».
Нет, мало кто из знакомых мне женщин столь честен, чтобы говорить своим любовникам правду в первые три – восемнадцать месяцев. Считается, что не стоит ссориться из-за пары неприятных моментов. А когда промелькнет еще полгода, то, собственно, и сказать-то нечего, потому что либо ты к этому более или менее привыкаешь, либо тебе просто кажется глупым после месяцев молчания признаться в этом самом многомесячном молчании. Это как-то даже пошло.
Мне абсолютно ясно, что не стоит скрывать правду о своих сексуальных предпочтениях. Но обычно почему-то не решаюсь на это. Если быть совсем точной, я часто не успеваю вовремя объяснить партнеру, что мои сексуальные предпочтения в данный момент – вообще не иметь никакого секса. В моей жизни – признайтесь, вы тоже прошли через это – было бы меньше секса, но он был бы существенно лучше, следуй я естественным инстинктам, а не неестественному дружелюбию.
Например, мой опыт с Йоргом и наша с ним возня в спальном мешке. Мне было семнадцать, мы ездили на острова в Грецию. Позже был Дирк, потный электротехник, потом Маркус, супернежный ландшафтный архитектор. Все это мужчины, которые, можно сказать, дисквалифицировали сами себя задолго до полового акта. Своими невразумительными высказываниями типа: «Никто еще на меня не жаловался». Или кошмарной привычкой сморкаться на людях, как это делают футболисты: прижав палец к носу.
Наплевать и забыть, порой думала я, когда вообще ничего не получалось. Но не хочется быть невежливой. Особенно мне. В конце концов, именно женщины виноваты в том, что вокруг так много плохих любовников. Потому что мы редко осмеливаемся указать парням на их ошибки. Во всяком случае, я не завидую некоторым моим наследницам, а наоборот, хотела бы извиниться за плохо проделанную предварительную работу.
Но когда ему двадцать четыре, у него еще небольшой опыт, и поэтому он, может быть, и не сделает слишком больших ошибок. Надеюсь, что так. Кроме того, ведь я не собираюсь получать бездну удовольствия, я просто хочу отвлечься. Я читала, что идет мода на молодых любовников. Тогда нападение – лучшая защита.
«Скажи-ка, Оливер, правда, что у мужчин после двадцати одного снижается потенция?»
Оливер радостно смотрит на меня.
«Давай допьем бутылку на пляже. И ты получишь ответ».
«О'кей». Я намеренно не улыбаюсь. В моей новой жизни благосклонность нужно высказывать с достоинством.
Оливер делает знак Герберту, тот дружески кивает в ответ. Что возможно означает: «Ну ясно, малыш, все запишем на счет папочки».
Оливер подхватывает меня. Мы бредем по еще теплому песку. Марпл ворчит на море.
Оливер говорит: «Хочешь, я построю тебе замок на песке».
Я смеюсь, как будто мне семнадцать и я счастлива. Я тихо напеваю:
Возьми меня за руку, я построю тебе замок
Из песка, как-нибудь, где-нибудь, когда-нибудь.
«Заезженная песня!»
Заезженная песня? Кровь стынет у меня в жилах.
«Это Айсефельд?»
Очень хорошо, бездна разверзлась. Бездна между поколениями. Замечаешь свой возраст, когда ты с мужчиной вспоминаешь одну и ту же мелодию, и при этом ты думаешь об оригинальном исполнении 1987 года, а он – о римейке 2000-го.
Опустим занавес.
23:15
Это не может быть правдой. Почему? Почему, черт возьми, со мной должны происходить такие вещи?
Я вспоминаю все те неприятные моменты, когда тщетно надеялась, что земля милостиво разверзнется подо мной.
Скольких людей я ненамеренно обидела?
Сколько дорогих вещей по ошибке испортила?
Сколькими анекдотами о себе я обогатила других людей?
Сколько еще шуток на мой счет звучит в теплых компаниях?
Как я могла хоть на секунду предположить, что мой разрыв с Филиппом произойдет без проблем? Ничто в моей жизни не происходит без проблем.
Даже обучение в школе. Я, как и все остальные, частенько плевалась из окна класса. Но лишь мой плевок – а надо добавить, что я была простужена, так что мой плевок был особенно обилен и липок, – только он угодил прямо в лоб директору, который как раз посмотрел наверх.
Когда я впервые в жизни решила сама покрасить волосы, мне пришлось четыре недели ходить в платке, потому что краска «поли-колор-зонненрефлексе» выглядела на мне как очень неудачное мелирование. Зеленый глянец окружал мою голову подобно сверкающему нимбу.
Когда я впервые по-настоящему целовалась, меня (что это было: сладкое шампанское или пиво?) вырвало.
На своей первой контрольной по математике я свалилась со стула, когда слишком отклонилась назад, чтобы списать у соседа сзади.
На конфирмации я подавилась облаткой и маме пришлось увести меня из церкви, а мне – специально приходить еще раз и принимать благословение отдельно.
Когда я впервые попала на музыкальный фестиваль под открытым небом, какие-то пьяные придурки наложили кучу, на которую, к сожалению, я и уселась.
После первого сексуального контакта мой партнер спросил меня, всегда ли я делаю это в чулках. С тех пор я брею ноги.
Чудо, что я вообще дожила до таких лет. Через сорок пять минут мне исполнится тридцать два. Может, мне раствориться в воздухе от стыда? Моя жизнь представляет собой буквально следующее:
Амелия куколка Штурм торчит перед чужой дверью с накрашенными губами и сандалиями в руке. Она снаружи, а ее лифчик и золотое колечко от Булгари – внутри: дверь закрыта, о том, чтобы позвонить, – нечего и думать. Рядом с ней сидит собака, которая выглядит очень озабоченной и тоже не знает точно, что с нею будет дальше. Слышны шаги. Куколка испуганно поднимает голову. Прятаться слишком поздно.
«Добрый вечер, госпожа Штурм. Какая неожиданность. Может, я могу вам чем-нибудь помочь?»
Оливер и я какое-то время лежали на пляже, как это принято, когда люди хотят заняться сексом, но правила хорошего тона требуют немного подождать. Мы посмотрели – как это тоже принято в подобных ситуациях – на звездное небо, я и позволила излить на себя информацию о том, где находится ковш Большой Медведицы и как с его помощью просто найти Полярную звезду.
Честно говоря, я так часто позволяла подобным типам рассказывать про Большую Медведицу, что могу найти ее с закрытыми глазами. Но небосвод, похоже, является сферой мужской активности, так же как ящик с инструментами, моторы и гонки на карртингах. И если правильно вести себя, при классическом распределении ролей, когда дело касается этих священных предметов, у мужчин возникает приятное чувство, что без них все бы пропало.
Из моего опыта следует, что мужчинам – особенно если хочешь с ними переспать – нужно давать почувствовать, что они мужественны. Раньше самцы убивали саблезубых тигров, сегодня они объясняют самочкам, где располагается Большая Медведица. Времена изменились, но суть вещей та же.
Все было очень романтично. Море звезд надо мной, нежный плеск волн. То и дело на горизонте проплывал корабль, и я представляла себе, что это бог морей Посейдон, который ходит со свечой то туда, то сюда.
Боже мой! Как нарочно, в этот миг Оливер притянул меня к себе и решительно влез мне языком в ухо.
Я тут же вспомнила свои занятия на курсах оказания первой помощи. Моя партнерша должна была буксировать меня в фиксированном положении на боку. При этом она рвала мой ремень, как бойцовая собака поводок. В конце она сказала: «Это бывает, при несчастном случае человек теряет конечность – а как мне зафиксировать кого-то на боку, если у него нет руки?»
Оливер, понятное дело, хотел показать, какой он подходящий, брызжущий тестостероном парень. При первом поцелуе он стонал громче, чем я, когда у меня был прострел. Это малость отпугивает.
«Ты хочешь меня раздавить или соблазнить?» – спросила я и погладила легонько его плечи.
Оливер пыхтел, как будто преодолевал последние метры Эвереста без кислородной маски. Мне это было слегка неприятно, потому что я по-настоящему и не завелась. Со страхом представила себе, как он будет шуметь, когда я перейду к моему комплексу упражнений для продвинутых.
Я ничего не имею против мужчин, которые озвучивают акт. Но, как и со всем остальным, с такими вещами хорошо бы знать меру. Беззвучный мужчина в постели неприятен, потому что он или слишком зажат или хочет показаться очень уж опытным. Мужчина, который вопит как порнозвезда, неприятен, потому что пытается устроить спектакль и произвести ошеломляющее впечатление. Мужчины, которые распускают себя, обычно выглядят ужасно.
Оливер, дразня, укусил меня в плечо, чего я вообще терпеть не могу. Укусы и щипки стоят в самом начале моего списка табу. Почти сразу после хихиканья во время оргазма.
«Что, если мы пойдем ко мне?» – сказал Оливер с заговорщицкой миной.
«А твой папочка, случаем, не дома?»
«Думаю, нет. А если и так – что с того? Прошли времена, когда он без стука заходил ко мне в комнату. С тобой в этом смысле проблема одна – следить, чтобы он не составил мне конкуренции».
Так как в случае с отцом Оливера речь шла, по-видимому, о старике, я не расценила это как комплимент.
«Отлично, пошли», – сказала я тем не менее.
Мы подошли к вилле с черепичной крышей на другой стороне пляжа. Свет внутри не горел.
«Никого нет дома?» – спросила я.
«Может быть, отец уже спит. А может, он появится только под утро».
Я представила себя ужасно юной, потому что времена, когда я тайком пробиралась в дома, стараясь не разбудить родителей, остались далеко позади. Я кралась как четырнадцатилетняя.
Мы поднялись по лестнице, очутились в длинном коридоре и, наконец, в комнате, которую Оливер представил так: «Это мои владения. Чувствуй себя как дома».
Я сразу поняла, что никакого оргазма испытать здесь не смогу.
Справа от кровати стояло высоченное до потолка растение с толстыми мясистыми листьями. Такие чудовища, кажется мне, таят в себе угрозу. Слева от кровати высилась стойка с CD-дисками. Каждый здравомыслящий человек понимает, что таких огромных подставок под CD быть не может. Эта была копией небоскреба Эмпайр-стейт-билдинг. Больше можно ничего не говорить.
Тем не менее: я все еще была готова дать шанс моему маленькому принцу, списать эту нелепую обстановку на счет грехов юности и не считать оконченным мой эксперимент «секс вместо печали».
Я скинула свой пиджак на пол, вылезла из туфель и опустилась на кровать, как будто это был обитый шелком диван, а не видавший виды топчан, застеленный бельем цвета зеленого яблока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22