В густом подлеске на склоне горы было много ярких, крупных, очень красивых попугаев, и я взял с собой дробовик. ему, однако, нашлось довольно неожиданное применение, не связанное с птицами. Тропинка петляла меж кустов, и на одном из поворотов наш проводник, вроде бы вполне смирившийся со своей участью, внезапно прыгнул в сторону и бросился наутек. Это было уже слишком! Выхватив у боя ружье, я дал беглецу удалиться на полсотни метров и разрядил один из стволов в наиболее выпуклую часть его тела. Расстояние было великовато, но несколько дробинок, очевидно, все же достигли цели: схватившись обеими руками за пораженное место, парень завопил и с удвоенной скоростью помчался к родной деревне. В это время я услыхал за спиной какие-то странные, всхлипывающие звуки, оглянулся и увидел, что носильщики, побросав грузы, валяются на земле, задыхаясь от смеха. Поскольку дальнейший путь был уже более или менее известен, мы сочли инцидент исчерпанным.
Дорога проходила через селение вождя Лумбвы, отношения с которым оставались весьма натянутыми. Приблизившись, мы услышали дробь барабанов. Деревня оказалась пустой – все население собралось неподалеку, на опушке леса, где происходили устрашающие военные танцы. Признаюсь, я без особого удовольствия думал о том, как мы будем идти мимо многих десятков враждебно настроенных вооруженных людей, разгоряченных пивом и пляской. Но страхи оказались напрасными. Увидев караван, отважные воины бросились врассыпную, как кролики, и остановились только на почтительном расстоянии. Оставаясь под прикрытием деревьев, они храбро обстреливали нас из ружей. Эти выстрелы не могли причинить нам вреда, и я велел людям не обращать внимания и идти дальше. Приводить в чувство ораву хмельных вояк у меня не было ни времени, ни желания.
К вечеру, когда мы остановились на ночлег, я нашел следы и навоз слонов. Следы были старыми – это подтверждалось и тем, что жуки-навозники успели почти полностью ликвидировать обильные отходы слоновьего пищеварения.
Африканские жуки примерно в три раза крупнее своих европейских собратьев. Наблюдать за их работой очень интересно. Они появляются сразу же после ухода слоновьего стада и, не мешкая, принимаются за дело. Закопавшись с головой в навозную кучу, каждый жук отрывает себе кусочек в соответствии со своим вкусом и аппетитом. Оттащив добычу в сторону, он принимается катать ее по земле задними лапками, и катает до тех пор, пока не получится идеально круглый навозный шарик около полудюйма в диаметре. Все это время жук стоит вниз головой и двигается задом наперед. Наконец, когда желанная форма достигнута, он переворачивается, встает на задние лапки и катит шарик, как бочку, к своему убежищу где-нибудь под корнями дерева.
Четвертого июня караван достиг лагеря, где меня приветствовал здоровый и невредимый Хэмминг. Теперь предстояло покинуть негостеприимный край ва'лунда. Правда, для этого нам пришлось пойти на большие жертвы. Мы надеялись нанять носильщиков из племени валовале, но еще в Нана-Кандундо выяснилось, что это безнадежная затея: никто из местных жителей не хотел идти на восток. Сердце обливалось кровью, но ничего не поделаешь – приходилось бросить почти все охотничьи трофеи, равно как и интереснейшие этнографические коллекции, собранные в этой совсем неисследованной стране. Моим честолюбивым надеждам доставить их в Европу не суждено было сбыться. И все же двенадцать носильщиков были очень перегружены. Чтобы как-то воодушевить людей, мы роздали им большую часть нашей одежды и разного мелкого скарба, а также неимоверное количество искусственного жемчуга, взятого в свое время в расчете на торговлю с ва'лунда. Ошалев от радости, они немедленно украсились множеством ожерелий. Побросав в реку ружья, конфискованные у ва'лунда, мы тронулись в путь в лучах утреннего солнца наш маленький караван сверкал и переливался всеми цветами радуги.
Перейдя Макондо, мы пошли знакомой дорогой в сторону селения Махангвы. По пути нам встретился старый знакомый – Чангонго. Он продолжал вести светскую жизнь, расхаживая по гостям. Чангонго шествовал гордо, как и подобает члену королевского дома баротсе. Браслет из слоновой кости на левой руке напоминал всем о его высоком происхождении.
На переправе через Кабомпо нас догнал гонец с радостной вестью: старшему бою, посланному в Луапуле в слабой надежде завербовать новых носильщиков, удалось нанять людей, и они выступили навстречу. Мы уже раскаивались, что так поспешно выбросили свое добро, но когда на следующий день прибыли новобранцы, выяснилось, что их всего одиннадцать человек, из которых один – повар, двое – юные поварята и трое – слуги. Все же это было лучше, чем ничего, и теперь перегрузка людей, хотя и оставалась значительной, но уже не внушала опасений за будущее.
Увеличившийся караван следовало обеспечить мясом. Заметив свежие следы бородавочника, я вооружился малокалиберным винчестером и пошел на охоту. У же по пути мне пришло в голову, что это ружье, хотя и удобное, легкое и скорострельное, все-таки слишком сужает выбор доступной дичи. На равнине, среди обильных стад, всегда есть возможность подстрелить несколько дукеров или водяного козла. В лесу обзор невелик, и разумнее было бы прихватить более универсально оружие. А вдруг попадется канна или большая лесная свинья? Занятый этими мыслями, я продолжал идти по следу. Вскоре он привел меня к дереву, за которым поблескивала обширная лужа – самое подходящее место для бородавочника. Еще несколько шагов; тут раздалось громкое хрюканье, и из-за дерева выскочил... взрослый носорог. Нас разделяло не более двадцати шагов, и мы смотрели друг на друга одинаково пристально. Разница заключалась в том, что у меня тряслись колени, а носорога нет. толстокожий колосс дернул ужами и опустил голову. бежать не имело смысла – прежде чем я достигну ближайшего дерева и вскарабкаюсь на ветку, он подденет меня рогом. Мелькнула мысль: «Как жалко, что вместо малокалиберки я не захватил с собой камеру!» Освещение прекрасное, расстояние – в самый раз; прежде чем он добежит до меня, я успел бы сделать великолепный снимок и отбросить аппарат в сторону. А какие будут заголовки в газетах: «Погибший охотник сфотографировал своего убийцу!» Надо полагать, что при всей нелепости эти размышления спасли мне жизнь – окаменев от растерянности и страха, я не сделал ни одного резкого движения. А попытка вскинуть ружье или отступить в сторону стала бы моим смертным приговором.
Наконец носорог рассмотрел меня во всех подробностях и пришел к выводу, что опасности нет. Он хрюкнул еще разок и удалился, победоносно помахивая хвостиком, а я перевел дыхание и опустился на землю. Ноги стали какими-то ватными, и прошло некоторое время, прежде чем мне удалось собраться с силами и вернуться в лагерь.
Следующие два дня мы шли по долине Луфупа. Здесь собралось такое множество дичи, что трудно было понять, как все эти бесчисленные зебры, гну, импалы и другие копытные животные находят достаточно корма. Создавалось впечатление какого-то огромного естественного зоопарка. Хищные звери были представлены в основном леопардами и гиенами; львиных следов почти не встречалось.
Дойдя до очередной деревни, мы решили дать людям день отдыха, поскольку дальше предстоял большой переход до фактории Ульманна на Кафуэ. Этот отрезок пути нам хотелось пройти без остановок.
По выражению одного английского путешественника, «исследование Африки состоит в том, что вы ковыляете по невообразимой дороге от одной грязной деревушки к другой, еще более грязной». Спорить с этим мнением трудно, но все же мои дорожные впечатления оказывались, как правило, богаче.
В ночь перед выступлением к нам забралась большая гиена. Со свойственным этим зверям нахальством она тихонько направилась прямо к лагерной «кухне», где лежали большие куски мяса (на утренней охоте я подстрелил гну). Сожрав все, что попалось ей на глаза, ненасытная тварь обратила внимания на большой чугунный горшок, в котором были остатки нашего ужина. решив отведать на десерт человеческой пищи, гиена сунула морду в горшок, и это оказалось большой ошибкой: вылезти обратно она не могла, угодив, как волк в сказке, в неожиданную ловушку. тут началась невероятная суматоха и крик. Гиена, невзвидев света, в ужасе кинулась бежать с горшком на морде и налетела на спавших у огня носильщиков. Те спросонок решили, что к ним пожаловал голодный лев, и повели себя соответственно. Разбуженные воплями, мы с Хэммингом выскочили из палаток и долго не могли понять, кто на нас напал и есть ли раненые. Особенно странным казался доносившийся из леса беспорядочный звон – это гиена, не разбирая дороги, улепетывала прочь, натыкаясь горшком на деревья. Мы зажгли факелы и, осмотрев следы, постепенно восстановили ход событий. Страх носильщиков сменился весельем, и скоро все улеглись спать. Утром мы предприняли исследование ночной гостьи, но не нашли ни гиены, ни горшка. быть может, она до сих пор бегает в чугунном наморднике, звеня и завывая, словно четвероногий призрак.
Во всяком случае, если кому-то из читателей, охотясь на африканских равнинах, посчастливится подстрелить эту гиену, то я прошу переслать мне горшок. Он займет почетное место среди моих охотничьих трофеев.
Десятого июня мы достигли берега Кафуэ и вскоре подошли к фактории. Это было очень кстати – одежда наша совсем износилась, а запасы провианта также подходили к концу. кроме того, меня здесь ждал подарок – ирландский терьер, сучка по имени Бобзи. Брат владельца фактории, уезжая в Европу, оставил ее мне, вспомнив, видимо, о моем пристрастии к собакам. Особенно ценным качеством Бобзи была невосприимчивость к сонной болезни – проведя уже полтора года в царстве мухи цеце, она не обнаружила никаких симптомов заболевания.
Идя вдоль Кафуэ, через несколько дней мы остановились возле туземной школы, организованной преподобными Филипсом и Мастерсом. Это своеобразная школа входит в систему «Духовно-промышленной миссии Ньясаленда» и вполне заслуживает подробного описания.
Должен признаться, большинство африканских миссий вызывает у меня двойственной отношение. Отдавая дань мужеству и терпению самих миссионеров, я в то же время считаю, что их деятельность приносит вред. Причина кроется в незнании святыми отцами психологии местных жителей.
Как правило, негры, независимо от племенной принадлежности – отчаянный лгуны, если не по убеждению, то по натуре. Установить мотивы вранья бывает нелегко – сплошь и рядом приходится сталкиваться в совершенно бескорыстной ложью, не сулящей автору никакой выгоды. Понятно, что в таких условиях общение с туземцами было бы крайне затруднено, не будь они так наивны. Нелепость их выдумок бросается в глаза, и это помогает выделить из потока небылиц несколько крупинок правды.
Все сказанное относится лишь тем, кто еще сохранил первобытное простодушие своего племени. В условиях миссионерской школы картина меняется – туземцы привыкают лгать ради выгоды и очень скоро достигают в этом искусстве больших высот. Принадлежность к христианской церкви связана со многими льготами: новообращенные освобождаются от всех государственных повинностей, получают бесплатную еду и одежду и т.д. В результате крестик на шее рассматривается ими как могущественный амулет, обладание которым сильно облегчает жизнь. Взамен миссионеры требуют соблюдения определенных формальностей, в простоте душевной предполагая наличие у своей паствы и соответствующих чувств. В действительности негры остаются теми же язычниками, что и прежде, но приобретают вкус и привычку к лицемерию. И если раньше их можно было считать просто детьми, то теперь это испорченные дети.
Чтобы убедиться в справедливости такого взгляда, достаточно понаблюдать за ходом каких-нибудь работ, порученных миссионером своим беспечным духовным чадам. Сначала они хором поют псалмы, и делают это с большим увлечением – почти все негры очень музыкальны. Затем растроганный священник читает проповедь. Слушатели переговариваются, обмениваются шутками, а временами затевают короткие молчаливые потасовки, ухитряясь при этом сохранить серьезное и внимательное выражение лиц. Так проходят утренние часы. Солнце поднялось уже высоко, и работа идет вяло; лишь когда миссионер оказывается поблизости, люди принимаются усердно копать огород и забивать колья ограды, не забывая громко кряхтеть и постанывать от непосильного напряжения. Скоро приходит время обеда, затем отдых, пение, еще часок-другой имитации тяжелого труда – и рабочий день закончен.
Однажды я поделился своими впечатлениями с неким миссионером. «Жизнь коротка, – с глубоким вздохом ответил святой отец, – и мы должны постараться хотя бы спасти их души, а все остальное приходится предоставить Божьему промыслу.» Ну что тут скажешь...
По моему глубокому убеждению, христианином может быть лишь человек, привыкший к ответственности за себя и свое дело. И такого же взгляда придерживается руководство «Духовно-промышленной миссии». Все здесь поставлено на разумную основу. Не гонясь за количество новообращенных, Филипс и Мастерс установили незыблемое правило: каждый, кто хочет быть принят в школу при миссии, должен овладеть каким-нибудь ремеслом. Сами они умели делать все на свете, а потому могли предложить желающим обучение по любому профилю, от кузнечного дела до садоводства. тех, кто оказывался ленив или тупоумен, отчисляли из школы, равно как и показавших слишком низкий нравственный уровень. Я уверен, что именно подобные заведения принесут – и уже приносят – наибольшую пользу диким племенам Африки.
С особой благодарностью я вспоминаю преподобного Мастерса – он с виртуозной ловкостью починил одно из ружей, которое мы уже собирались отправиться на ремонт в Европу.
Простившись с энергичными миссионерами, мы двинулись дальше и вскоре пересекли границу Государства Конго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35