Картьен так прямо зеленеет весь, как только речь о
камаргосах заходит.
Но хуже всего - соседки. Они меня сразу же за что-то невзлюбили.
Может, кто-то из них виды на Картьена имел, а я дорогу перебежала, а
может, просто терпеть не могут нас, деревенских. Дома можно было бы просто
плюнуть на всех и жить как ни в чем не бывало.
А тут - ну куда от них денешься? Кухня общая, плиту топит хозяйская
кухарка. Раньше срока, как сегодня, встанешь - жди, пока затопит.
Опоздаешь - ничего сготовить не сумеешь. Теснота, духотища, а деваться
некуда. И эти задрыги только того и ждут, чтобы я что не так сделала. И
давай тогда поливать грязью, будто шлюху последнюю. Первые месяцы я вообще
каждый день плакала, а Картьен как увидит - злится. Говорю ему - давай
уедем из города. У отца сад большой, работы на всех хватит. И слушать даже
не хочет.
Да и не выход это, я же вижу. Какой из него работник? Слабый он,
изнеженный. Здесь хоть пером скрипеть может, кое-что перепадает, а больше
же он ничего делать не умеет. Даже табуретку вон целый год починить не
может.
Так и не заметила я за мыслями этими, как до рынка добрела.
Раньше-то, когда, бывало, с отцом торговать яблоками ездили, все
удивлялась я на городских: такие вроде богатые, а скупые страшно. Все
норовят подешевле купить. Сами в такой одежде богатой ходят, а за грош
каждый так держатся, будто жизнь их от этого гроша зависит. А теперь сама
до хрипоты торговаться могу, сама этот грош в кулаке зажимаю. Хожу между
рядами и облизываюсь только.
С овощами мне повезло. Продавец - старикан такой, я его уже несколько
дней подряд на этом месте видела - почти не торговался. Все, говорит,
хватит с меня, распродаю поскорее товар и уезжаю. Слыхала небось про
знамения-то? Я говорю: ну да, слыхала кое-что. То-то, говорит, страшное
место ваш город, все под драконом живете. А сегодня, говорит, сам видел,
как человека одного поутру на площади схватили. Так вот, этот человек про
то кричал, что погибнет ваш город, что последний день сегодня наступил. Не
к добру такие крики, говорит. Может, спрашиваю, он сумасшедший был, а сама
чувствую, что у меня даже голос задрожал. Да нет, отвечает, не похоже,
чтобы сумасшедший. И пришел издалека видно, одежда на нем какая-то
странная. Да и о знамениях, опять же, весь город говорит, я сам позавчера
свечение над башней видел. Вы тут, говорит, привыкли под драконом своим
жить, а я даром что старый, а умирать пока что не желаю. Распродам вот все
поскорее и уеду, ну его к лешему, дракона вашего. Еще пару луковиц
напоследок мне за просто так подкинул.
Отошла я от него, а у самой даже ноги не гнутся, будто из дерева
сделаны. Пока плакала, пока себя жалела да обиды свои вспоминала, совсем,
глупая, про ЭТО забыла. А теперь оно вдруг как ожило, так и почувствовала,
будто оно на груди у меня шевелится.
Я даже остановилась прямо на дороге. Народ идет мимо, толкают, а я и
не замечаю. Тут еще, как назло, ребенок пихаться начал, он меня в
последнее время постоянно в печенку бьет, так совсем невмоготу стало. И
почему это все на меня, все на меня? Картьен думает, что длин он работает,
что у него одного заботы. Какие у него заботы? Утром поел - и в суд.
Пообедать заскочил - и снова в свой суд пером скрипеть. Устает, конечно,
вижу, что устает. Домой приходит усталый, повалится, бывает, на кровать да
так весь вечер и пролежит. А я не устаю? Я весь день кручусь, так мне и
вечером передышки нет. А ребенок будет - на кого все заботы? Как я вообще
в этом доме с ребенком буду - ума не приложу. Нам ведь на его-то жалованье
служанку-то не нанять. Значит, все опять на меня. А теперь вот еще и ЭТО.
Тут меня какая-то бабка толстая в бок толкнула. Пройти, вишь, не
может. Наорала еще: чего, дескать, дорогу загораживаю? А я и отвечать даже
не стала, до того мне тошно было. Повернулась и пошла себе дальше, к
мясному ряду.
Так что же все-таки делать-то? Почему ЭТО именно меня выбрало? Вон
ведь сколько людей вокруг - есть же среди них наверняка и сильные, и
смелые, и благородные. А я - ну что я могу? Хотя, конечно, не в силе тут
дело, ЭТО - само по себе сила. Недаром же рассказывают, что дракона в свое
время пленила именно женщина, а до этого шестнадцать могучих витязей
сражались с ним и все, как один, погибли. Но у меня же ребенок будет, я же
не о себе одной думать должна. Вон сколько людей вокруг - хоть кто-нибудь
из них о нас с ребенком позаботится? Да исчезни я, сгинь без следа, надев
ЭТО, никто и не пожалеет. Может, и не вспомнит никто.
А ведь страшно-то как, мамочки мои. Знамения-то зря не появляются.
Вон все вокруг поговаривают о свечении над башней драконовой, и вчера
поговаривали об этом, и позавчера. И у нас на потолке знак дракона
появился - это ведь тоже неспроста. Раньше, говорят, когда такие знаки
появлялись, весь город на улицы выходил, все к башне шли, стены ее
укрепляли да выходы из подземелья прочнее заделывали. А теперь? Молчат
все, только шепчутся по углам. Не у нас ведь одних наверняка знак дракона
появился, да только все теперь живут, как и мы с Картьеном, все чего-то
боятся, никто про такое не расскажет. Страшнее дракона быть ничего не
может, а все равно боимся всего подряд. Картьен боится, что из суда его
выгонят, я боюсь, что жизни совсем не станет, как ребенок родится, тот вон
дядька, наверное, боится, что надзиратель рыночный товар его негодным
признает, - вишь, как лебезит. Все вместе камаргосов боимся, и камаргосы,
наверное, тоже чего-то боятся. Вот выйдет дракон из подземелья, вот пойдет
палить всех огнем, помянутся нам тогда эти страхи.
А ведь выйдет, ей-богу выйдет, ЭТО так просто не появляется.
За такими мыслями я почти весь мясной ряд проскочила. Хорошо еще,
опомнилась вовремя, а то бы возвращаться пришлось. Остановилась я, стала
присматриваться, где бы подешевле кусочек купить. Уж очень мне хотелось
Картьена сегодня обедом хорошим накормить, и деньги как раз остались,
овощи-то я по дешевке купила. Выбрала наконец кусок приличный,
сторговалась, в сумку за кошельком полезла - нет кошелька. Вот только что,
ну буквально десять минут назад, на месте был, к ручке я его еще, как
обычно, бечевкой привязала - и нет. Бечевка на месте, кошелька нет.
Срезали.
Повернулась я и пошла прочь, слова не сказав. Последние ведь деньги,
жалованье Картьен только завтра вечером принесет. На два дня сготовить
собиралась - что мне теперь, одними овощами его кормить? Как подумала,
представила себе, что придет он домой, сядет за стол и сморщится, стряпню
мою увидев, так жить не захотелось. Не скажет он ничего, конечно, но ведь
подумает, что хозяйка я никудышная. А как объяснишь? Уйти бы, уйти отсюда.
Вот так - взять и уйти. К отцу, в деревню. Прямо так пешком. Что я, не
дойду? Дойду, дня за четыре дойду, а может и за три. Запросто.
И так я себя этими мыслями распалила, что сама не заметила, как к
воротам пошла. И только кварталов через пять вспомнила про ЭТО.
Мне даже смешно стало. Ей-богу. Стану я жизнь свою губить ради этих
гадов. Ради соседок этих, глаза бы мои на них не глядели. Ради ворюг
всяких. Как же, дожидайтесь. Я вам не по нраву - ну так и получайте,
пускай дракон вас всех спалит. А Картьена я уведу отсюда. Сегодня же. Под
любым предлогом. Совру что-нибудь - будто отец, мой умер или при смерти
лежит или же от дяди хибара его в наследство осталась, надо срочно ехать
продавать. И уедем, сегодня же, а там уж будь что будет.
И так мне легко сразу стало, будто груз с души упал. Как раз я мимо
переулка проходила, что к башне дракона ведет. Там всегда малолюдно.
Свернула я в переулок этот, за поворот зашла, вынула ЭТО из-за лифа и в
канаву бросила.
Вот так!
Как все просто. Вообще все проблемы в жизни - от рассуждений лишних,
от слов всяких дурацких: честь, мужество, благородство... Нет ничего
такого, не видела никогда. А видела то, что лишь мерзавцы всякие хорошо
живут. И я тоже жить хорошо хочу. И нечего все время о других думать,
надоело. Пора подумать и о себе. О том, что мне самой нужно. Не другому
кому, не Картьену, а мне самой.
Об ЭТОМ я больше не вспоминала.

НИЩИЙ
Ишь, как распыхтелся, пузырь старый! Того и гляди лопнет. Можно
подумать, что я его убить хотел. Зарезать. Нельзя уж и руку за подаянием
протянуть. Я за нашего герцога кровь проливал, жизни своей не жалел, а он
небось в это время дома отсиживался, вот и отрастил такое пузо. Да стал бы
я попрошайничать, будь у меня обе руки. Больно нужно.
Да ну его совсем, что вспоминать-то. Сегодня хорошо подавали, будет
на что поесть, еще и на выпивку останется. Жаль только, что Кенк слег, на
пару с ним легче было бы работать. Двоим всегда больше перепадает.
Бедняга, шестой день уж мается. Не дай бог помрет. Хорошо еще, что у него
деньжата кое-какие припрятаны, есть чем Прагу за место заплатить. Да на
худой конец и я бы его худо-бедно прокормил, не в деньгах дело. Только бы
поправился.
Сегодня, пожалуй, заплачу, три гроша и переночую по-человечески, на
нарах. А то надоело в развалинах-то ночевать. Хоть и лето, а все равно
ночами прохладно. Годы-то уже не молодые, старые кости тепла требуют. Вон
как колени по утрам ноют, а что еще зимой-то будет? Зимой, конечно, Праг и
задаром ночевать пустит, не такой он человек, чтобы дать нашему на улице
замерзнуть. Да только его доброта-то боком потом выйдет. Он потом о
чем-нибудь таком попросит, что и в подземелье угодить недолго. И не
откажешь.
Знаю я его, сколько лет уже знаю. Так что всегда лучше, если гроши в
кармане позвякивают. Только вот жаль, что долго они у меня Не
залеживаются. А ведь если бы каждый день да всего по грошу откладывать -
это сколько же денег за все годы скопить бы удалось? Страшно подумать
даже. Вот Кенк - тот умеет копить, тот себе в последнем готов отказать, но
в заветный кошелек руку не запустит. Вот теперь зато и может хворать
спокойно. А я заболею - кто мне поможет? Кому я нужен-то? Э-эх, надо
наконец за ум взяться и откладывать гроши на черный день. А то помрешь вот
так на улице прямо или где под забором потому только, что все деньги до
последнего проживать умудрялся. Не-ет, надо взяться за ум, я еще пожить
хочу.
Я вообще люблю жить. Конечно, кое-кто может подумать, что у меня не
жизнь, а одно мучение, но я-то с ним не соглашусь. Это поначалу мне
казалось, что жизнь кончилась, когда руку-то потерял. Кузнецом стать хотел
- и вот без руки остался. За герцога нашего пострадал. Все, думал, теперь
не жизнь уже - ни дома, ни денег, ни руки. Глупый был, одно слово. Жить
все равно хорошо. Встанешь вот как сегодня спозаранку, выйдешь на улицу -
тихо вокруг, все еще спят, а ты стоишь и слушаешь. Тепло, спокойно, и
никаких тревог на душе. А зимой? Намерзнешься за день, продрогнешь,
притащишься в ночлежку - а тут тебе и похлебка горячая, и чарочка, и огонь
в очаге, и можно весь долгий вечер сидеть и разговаривать и ни о чем не
заботиться. Что толку в заботах? Заботься не заботься, а завтра все равно
придет и окажется совсем не таким, какого ты ждал. Надо жить сегодня - так
я считаю.
И вообще, уж если ты живешь, так нечего ныть да хныкать. Живи, другим
жить не мешай и радуйся, что не помер пока. Я вот уже тридцать два года,
как мог бы в могиле лежать, - а вот жив, хожу, ем да пью. Да ты любого из
тех, кого в тот день на Капласе порубили, спроси, что им больше по душе -
в могиле лежать или вот, как я, жить, - никто мою жизнь на могилу не
променяет. Даже Будар, маршал наш, и тот, я думаю, на могилу не согласился
бы. Что ему теперь толку во всех его богатствах, в милостях герцогских,
если он уж больше тридцати лет, как в земле лежит? А я вот пока живу.
То-то же.
Вообще люди чем лучше живут, тем злее становятся. Это уж точно. Вот
я, к примеру, никого не обижу, хоть и не имею почти ничего. Помру -
схоронить даже не на что. А этот толстяк, что на меня наорал, небось
каждый день по четыре раза пузо свое набивает. Так ему жалко мне медный
грош подать, прямо перекосило всего, будто я к нему в кошелек залез.
Разобрало его. Небось, жди его дома шесть голодных малышей да жена
больная, и то так не жадничал бы.
Но вообще-то сегодня подавали хорошо, жаловаться грех. Люди всегда
как какое беспокойство почувствуют, так сразу же начинают подавать лучше.
Уж я-то знаю. А тут как раз знамения, да камаргосы повсюду рыщут, да
какие-то бандиты появились, прохожих по ночам режут - вот и развязываются
кошельки-то сами собой. Честное слово, вот наступят снова тяжелые времена,
сам начну на стенах знаки дракона рисовать.
А вообще - страшно. Что-то такое тревожное в воздухе висит, гнет
какой-то, как перед грозой. И спокойно вроде все вокруг, а вот-вот
загремит. Шесть лет назад так же вот было, а потом как началась
заваруха... На улице тогда страшно показаться было, ни за что пропасть
было очень даже просто. В такое время ведь не разбирают особенно, прав ты
или виноват. Хватают всех подряд - и на виселицу. Чует мое сердце, то же
самое скоро начнется. Тут бы лучше куда подальше укрыться, да куда же
нашему-то брату, нищему, податься? В деревнях, говорят, снова недород, там
своих голодных хватает, а в городе одна надежда пропитание найти - все
время на людях быть. Только и остается, что не высовываться, не говорить
лишнего, держаться от беды подальше. А то, глядишь, получится, как утром с
этим беднягой, что перед ратушей кричал. Видел я, как его стражники-то
схватили, и минуты он поговорить не сумел. Да ему-то мало радости, что к
стражникам попал, по такому делу его все равно к камаргосам заберут. Это
если бы, скажем, он украл что или убил кого-нибудь, тогда, конечно, мог бы
радоваться, что стража рядом оказалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14