Дракон! Какой к черту может быть дракон здесь, у нас, в нашем городе?
Настоящий дракон - там, в крепости, где сидит наш герцог. Тысячерукий и
тысячеглавый дракон. Но его никто не видит, хотя он живет совсем рядом с
нами, хотя он собирает с нас подати и требует безусловного повиновения,
хотя он убивает всех непокорных. Его никто не видит, когда он принимает
человеческий облик и расползается по всему герцогству тысячами стражников
и камаргосов, его никто не видит, когда он день за днем, год за годом,
столетие за столетием сосет кровь из нашего народа. Его вроде бы и нет.
Зато все видят зарево над башней дракона, все видят знаки дракона,
намалеванные на стенах, все чувствуют, как со стороны башни несет серой. И
все знают, что под башней живет дракон, который ждет своего часа. Все
видят знамения, и никому невдомек, что появляются они почему-то как раз в
такое время, когда земля начинает дрожать под ногами у настоящего дракона,
живущего в крепости герцога, появляются как раз вовремя, чтобы отвлечь
людей, чтобы запугать их сверхъестественным, чтобы заставить их смириться
со своим жалким существованием. Боже мой, да если бы я служил герцогу, я
бы сам предложил ему в критические периоды устраивать знамения. Так не
разумно ли предположить, что так оно и делается?
Но я разжал кулак, и на ладони моей лежало ЭТО.
Не мираж, не подделка. ЭТО. Его невозможно подделать, потому что
никто толком не знает, как оно выглядит, потому что ни одна подделка не
скажет тому, кто возьмет ее в руки: готовься к битве с драконом. Потому
что ни одна подделка, какой бы мастер ее ни делал, не может излучать такой
силы и такой уверенности.
Значит - правда?
Значит, дракон действительно жив, действительно сидит в подземелье
под башней, глубоком и зловонном, и снова, как не раз уже бывало прежде,
готовится выйти наружу, сорвав с себя цепи наложенного когда-то заклятия?
Значит, кто-то снова, как и века назад, должен выйти на битву с
драконом и заслонить собою весь народ?
И этот кто-то - я?
Я почувствовал, что весь дрожу. Снова, как и тогда, когда этот
мерзавец достал ЭТО из кармана. Но дрожу не от страха - от волнения. Чего
мне бояться - мне, и так стоящему на пороге могилы? Не побоялся же я шесть
лет назад дать приют тем четверым несчастным. Разве дракон страшнее
камаргосов? А смерть - она все равно одна, и лучше умирать за правое дело,
чем просто так, от старости. Хотя все равно умирать не хочется.
Или я все-таки боюсь? Тогда, шесть лет назад, еще не знал, что это
значит - настоящий страх смерти, смерти мучительной и долгой, и потому был
бесстрашен. А теперь, после счастливого избавления, - боюсь. Боюсь, потому
что подсознательно решил для себя, что все, с меня хватит, что я свою долю
геройства уже исчерпал, что я имею право на то, чтобы спокойно дожить свой
век.
Зачем я только пустил его к себе? Почему сразу же, с порога не
прогнал прочь? Ведь я же знаю, что это за человек, на что он способен.
Хотя, признаться, никогда раньше не подумал бы, что он способен на такое.
Продать ЭТО - разве можно было подумать, что такое вообще возможно? Кем же
надо быть, чтобы додуматься до такого? Говорят, что тот, кто откажется
надеть ЭТО, если оно попадет к нему в руки, потеряет душу. Выходит, он
сегодня продал свою душу за шестнадцать золотых. Я-то, конечно, не дал бы
за нее и ломаного гроша. Впрочем, кто знает, быть может, такие вот люди с
грошовой душонкой попросту не способны понять, что в руки к ним попало
ЭТО?
Однако запросить шестнадцать золотых он не постеснялся. И уверен был,
что я заплачу да к тому же еще и напишу ему поручительство. Поручительство
- вот ведь черт, и как это только рука у меня поднялась написать его?
Дурень старый, а ты подумал, что этот мерзавец может делать с твоим
поручительством? Подумал, как он может запятнать твое честное имя? Написал
- теперь вот думай и терзайся.
Я подошел к окну, выглянул из-за портьеры. Солнце уже скрылось за
холмами, но было еще светло. В окнах напротив ничего не было видно. Да и
что я там высмотрю?
И все-таки поверить до конца я не мог. Так уж я устроен - во всем
сомневаюсь, ничего на веру не принимаю. Я задвинул портьеру, отошел к
столу, зажег свечку. Затем запер дверь на крючок. Старый Бунго имеет
обыкновение пускать ко мне всех без разбора, и сейчас это было бы в высшей
степени неуместно. Одного он уже сегодня допустил, хватит с меня.
Несколько секунд я простоял у двери, раздумывая, не приказать ли ему
говорить, что меня нет дома, потом передумал и отошел к столу. В такое
время никогда не скажешь заранее, кто может заглянуть. Лучше оставить
двери в свой дом открытыми, как и всегда. Да и подозрений не будет.
Я подошел к шкафу, достал с полки старинный фолиант, написанный еще
три века назад магистром Ракеном, положил его на стол перед подсвечником,
сел. ЭТО я по-прежнему сжимал в кулаке, я не решался даже опустить его в
карман, даже положить на стол перед собой. Левой рукой я стал
перелистывать коричневые от времени страницы, исписанные убористым
почерком магистра, пока не нашел нужного мне места. Что ж, ты никогда не
верил в эти сказки - теперь самое время поставить решающий опыт. Всего-то
и требуется для проверки кусок серы да тряпка. Я достал серу с полки, на
которой хранил вещества для своих опытов, оттуда же взял глиняное блюдо -
чтобы не было пожара. Не верю, не верю, убеждал я себя, но, наверное, в
глубине души уже верил. Потому что, достав из кармана платок, вышитый еще
моей покойной женой, подумал и положил его обратно. Почему-то мне не
хотелось рисковать им сейчас, хотя в случае успеха проверки какое все это
имело значение? Но я положил платок обратно в карман, подошел к двери и
взял другой, из кармана уличного камзола. Затем сел к столу, еще раз
перечитал то, что писал Ракен.
И сделал все, что следовало.
Сначала положил кусок серы на блюдо. Накрыл его платком. И положил
сверху ЭТО - так, чтобы сера под платком оказалась прямо под ним.
Я не думал, что все произойдет так быстро.
Я даже не поверил сначала своим чувствам, когда услышал шипение и
увидел, как вспыхнула сера. Секунд десять, наверное, я ошалело смотрел на
это, и, только когда немыслимо защипало глаза и запершило в горле, я
вскочил, чтобы что-то сделать. Но тут же согнулся пополам в мучительном
приступе кашля, и лишь через минуту, наверное, кое-как, вслепую - глаз я
открыть не мог, глаза немыслимо резало, и из них текли потоки слез -
добрался я до окна, рванул в сторону портьеру и распахнул створки.
Я приходил в себя минут десять. Лежал, навалившись животом на
подоконник и жадно глотал ртом свежин ночной воздух. Дурак старый, думал я
про себя, прислушиваясь к сердцу, которое постепенно успокаивалось, в твои
ли годы такие опыты проводить? Окно еще занавесил, чтобы не увидел никто.
Да твой кашель небось все соседи теперь слышали, а вонища эта до ратуши,
наверное, доносится. Впрочем, не страшно, соседи привыкли к тому, что у
меня вечно что-то сгорает или взрывается. Да и что мне теперь соседи?
Я попытался отойти от окна, но в комнате стоял такой дух, что сделать
это удалось, лишь прикрыв рот и нос платком. Кое-как, почти ничего не видя
слезящимися глазами, я нащупал на блюде ЭТО и зажал его в кулаке. Сера уже
догорела, блюдо было горячим, но я не побоялся обжечься - ЭТО, как и писал
Ракен, нисколько не нагрелось. Я положил его в карман - теперь я почему-то
смог спокойно сделать это, - кое-как добрался до окна и стал ждать, пока
комната проветрится. Мне было очень плохо. Тошнило, ноги подгибались в
коленях, голова болела, глаза до сих пор слезились. Хотелось пить.
Временами снова накатывались приступы кашля, но я старался сдерживаться.
Я стоял и думал.
Теперь, когда сомнений не оставалось, думать было просто. Теперь я
знал правду - дракон навис над городом и готов его разрушить. Дракон
существует, и час его близок - ЭТО никогда не появляется напрасно. Дракон
готов обрушиться на всех нас - и на ремесленников, и на торговцев, и на
стражников, и на камаргосов, и на стариков, и на детей. Он уничтожит всех,
всех без разбора, потому что ярость его копилась веками. Он сотрет этот
город в порошок, его зловонное дыхание выжжет все живое, он уничтожит все,
что создавалось столетиями, если только кто-то не встанет у него на пути.
Кто-то, имеющий силы для борьбы с ним.
Кто-то, имеющий ЭТО.
Я? Я снова закашлялся, мучительно и надолго. Сразу же закололо сердце
и печень отдала тупой болью. Я? Хороший же воин из меня получится. Дракону
достаточно один раз дунуть - от меня и следа не останется. Чем с ним
сражаться? Как? Я даже не знаю, как держать меч, как надевать доспехи.
Какой смысл мне выходить против дракона, даже если ЭТО даст мне силы для
битвы? Я все равно не смогу биться.
Но все это были слишком слабые отговорки. Я уже знал, почему их
выискиваю. Уже тогда знал. Просто потому, что мне было страшно. Просто
страшно. Потому что я знал, что такое страх. Можно быть бесстрашным, пока
этого не знаешь, вполне можно не бояться того, о чем имеешь лишь смутное
представление. Но, когда знаешь, на что надо идти, когда испытал уже, что
такое настоящий страх, настоящий ужас, решиться гораздо труднее.
А я это испытал.
Я помню, как сидел тогда в зале, в бывшем тронном зале старого
герцогского дворца. Мрачном, лишенном всех украшений. Сидел среди
множества таких же несчастных, согнанных в ту ночь со всего города. И
вслушивался в жуткие крики, долетавшие из подземелья. И знал, что пройдет
еще час, два, три, и меня тоже позовут на допрос, и я буду точно так же
кричать, кричать, кричать. И говорить. Говорить все, что от меня захотят
услышать, подтверждать любую ложь, любой поклеп.
А наутро меня отпустили. Я до сих пор не знаю почему.
Но я не забыл того страха.
Внизу раздался цокот копыт, стук колес по булыжнику. Повозка
остановилась под самым окном. Я высунулся, но в сгустившихся сумерках
видно было плохо. Послышался стук в дверь, неразборчивые голоса. Через
пару минут Бунго постучал ко мне.
Я открыл. Прошел, наверное, уже час с тех пор, как я проделал опыт с
серой, и комната почти совсем проветрилась.
- Там приехали из ратуши, господин магистр, - сказал Бунго. - Вас
вызывают к господину бургомистру.
- Попроси подождать пять минут, - ответил я. - Я оденусь и спущусь.
Я закрыл за Бунго дверь, вернулся к окну и затворил его. Интересно,
чего им от меня надо. Конечно, с ЭТИМ их вызов никак не мог быть связан.
Если бы они знали про ЭТО, ко мне заявились бы камаргосы.
Я надел парадный камзол, с трудом нагнулся и зашнуровал уличные
башмаки. Иногда Бунго помогает мне сделать это, но ведь он тоже немолод,
еще постарше меня будет, и я стараюсь без нужды не обременять старика
работой. ЭТО я положил в карман камзола, накинул плащ, надел шляпу и
спустился вниз.
Посыльный от бургомистра - молодой человек лет двадцати тут же
вскочил с лавки у входа, поклонился.
- Господин бургомистр просил узнать, не будете ли вы столь любезны
посетить его сейчас по весьма важному поводу, - сказал он.
- Хорошо, я готов.
Мы вышли. Перед домом стояла карета бургомистра, кучер, дремавший на
козлах, встрепенулся. Молодой человек распахнул передо мной дверцу, и я с
трудом вскарабкался на высокую подножку и уселся на мягкое сиденье спиной
вперед - так меньше трясет. Мой провожатый сел напротив, и мы поехали.
Бургомистр, видимо, решил оказать мне честь, прислав карету, потому что
пешком мы дошли бы быстрее. Мой дом в трех кварталах от Ратушной площади,
но карете, приехавшей с той стороны, пришлось минут десять плутать по
узким переулкам, пока мы сумели развернуться и поехать назад. Наконец мы
остановились перед ратушей, мой провожатый распахнул дверцу, выскочил и
помог мне спуститься.
Такой суеты в ратуше я не видел давно, со времени событий шестилетней
давности. Везде толпились стражники - и на площади, и внутри здания. На
каждом углу, у каждой двери стояли часовые, но нас никто не задержал, нас
узнавали и пропускали без каких-либо вопросов.
Бургомистр был занят, и нам пришлось подождать в его приемной минут
десять. Наконец дверь его кабинета раскрылась и оттуда вышли два
камаргоса, судя по манере держаться - высокопоставленных. Они прошли мимо,
недовольно разговаривая о чем-то вполголоса, и мой провожатый тут же
вскочил и скрылся за дверью кабинета.
- Бургомистр ждет вас, господин магистр, - сказал он, появившись из
кабинета через пару минут. Я поднялся со скамьи и вошел к бургомистру.
В кабинете было темно. Даже в приемной, освещенной двумя факелами над
дверью, было светлее. Здесь же горели лишь две свечи по углам стола
бургомистра, бросая круги света на стол под собой. Сам бургомистр терялся
в темноте за ними, и я вздрогнул, когда он внезапно встал мне навстречу и
подал голос.
- Добрый вечер, господин магистр. Очень рад, что вы изволили принять
мое приглашение.
- Добрый вечер, господин бургомистр, - ответил я, подходя и пожимая
ему руку. Я не очень-то люблю нашего бургомистра. Да и за что его любить?
Он - ставленник нашего дорогого герцога, он делает все, что приказывают
ему свыше. Известно, что ему приказывают, и за одно это я уже не могу
питать к нему никаких теплых чувств. Но иногда - как, например, сегодня -
мне становится по-человечески жалко его. Он совсем неглуп, и в других
условиях из него вполне мог бы получиться стоящий человек. А так
получилась лишь игрушка в руках сил, представляющих реальную, а не
номинальную власть в городе, в руках камаргосов и прислужников герцога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14