В другой утверждалось, что Гэбриель, искусно подделав почерк жены, заманил Рамиреса в укромное местечко, где и прирезал его; этой гипотезе было тотчас отдано предпочтение, так как из нее следовал вывод о предумышленности преступления. Позже ее несколько усовершенствовали в том отношении, что виновниками коварного убийства были объявлены одновременно и Гэбриель и его жена: оказывается, оба они были равно заинтересованы в устранении любовника, угрожавшего им ужасными разоблачениями. К вечеру, когда лучшие умы Гнилой Лощины получили возможность объединить свои усилия, всем стало окончательно ясно, что Гэбриель и миссис Конрой убрали с пути законного владельца того самого рудника, который Гэбриель так нагло себе присвоил. Эта гипотеза продержалась рекордное время, — должно быть, не менее двух часов, — потому что отвечала общей давней уверенности, что Гэбриель, при своей известной всем тупости, никак не мог самостоятельно открыть серебряный рудник; единственная допущенная поправка состояла в том, что если мексиканец и не являлся сам законным владельцем рудника, то, во всяком случае, был опасным свидетелем, которого Гэбриелю непременно требовалось убрать с пути. Когда же чуть позже, быть может, из-за какого-нибудь неосторожного словечка, оброненного адвокатом Максуэллом, возник слух, что Гэбриель Конрой вообще самозванец, прикрывавшийся чужим именем, — дальнейшие споры были сочтены излишними. Коронер и понятые адресовали свое обвинение «неизвестному, именовавшему себя Гэбриелем Конроем», а Гнилая Лощина к прочим уже перечисленным преступлениям Конроя прибавила еще и мошенничество. Сразу прояснилась и другая тайна — кто именно повинен в конокрадстве и хищении золота с заявок, имевших место по соседству за последнее время.
Я так подробно излагаю эти перемены в общественном мнении относительно вины Конроя потому, что уверен, что за пределами Гнилой Лощины в более цивилизованных поселениях нашего отечества подобное не могло бы случиться никогда.
Нашлась, впрочем, и в Гнилой Лощине одна душа, ни минуты не верившая в виновность Гэбриеля; нужно ли пояснять, что то была миссис Маркл? Она не сомневалась ни минуты, что Гэбриель стал жертвой гнусной интриги, что миссис Конрой — истинная убийца — коварно запутала его, чтобы свалить на него свою вину. Столь тверда была миссис Маркл в своих взглядах, что сумела внушить их и Сол, и адвокату Максуэллу. Более того, именно она заставила свою помощницу немножко попридержать язык, когда эта импульсивная молодая особа добровольно выступила перед коронером, облачившись в траурный наряд, наскоро сооруженный из скудных местных ресурсов, и закрыв лицо черной вуалью. «Показания мисс Кларк, — писал» Вестник Среброполиса «, — прерывавшиеся слезами и проклятиями свидетельницы по адресу убийцы, глубоко поразили присутствующих своей пылкой прямотой, каковой, впрочем, и надлежало ожидать, учитывая нежные узы, соединявшие свидетельницу с жертвой злодеяния. Как стало известно из достоверных источников, Рамирес прибыл в наши края, влекомый надеждою счастливо увенчать пламя любви, бушевавшее в его груди уже не первый год. Увы, злосчастная невеста! Кровавая рука убийцы заставила ее сменить подвенечную фату на траурную вуаль! Из нескольких случайных слов, сорвавшихся с губ свидетельницы, — при всей несомненной ее скромности! — приходится заключить, что мужская ревность сыграла не последнюю роль в роковом происшествии. Утверждают, что Гэбриеля Конроя не раз видели в доме мисс Кларк».
Я привожу эту выдержку из газетной статьи не только потому, что в заключительной ее части предложено новое объяснение убийства, но также желая показать читателю, насколько тонко и изящно объясняется автор статьи по сравнению с репортером «Знамени Гнилой Лощины», которого я цитирую с содроганием:
«С нашей мисс Сол не соскучишься. Обмотавшись десятью ярдами первосортного миткаля, купленного в лавке Бриггса, и нацепив на голову черную сетку от москитов, она гарцевала на скамье свидетелей, что тебе молодая норовистая кобылка, ненароком запряженная в похоронные дроги. Если мисс Сол приняла твердое решение носить траур по каждому постояльцу, которому она раз подала котлеты, советуем ей закупить оптом залежавшийся у Бриггса миткаль, а заодно зафрахтовать до конца сезона катафалк у Пата Хулана. Ну а тем, кто посмекалистее, и без дальних слов ясно, что кроется за этим цирковым представлением! Редакции» Вестника «, как видно, хочется скрыть истинные причины происшедшего убийства, отвлечь внимание публики от некоторых лиц, чуточку поважнее, чем мисс Сол Кларк. Мы, конечно, никого ни в чем не обвиняем, но хотели бы знать, что делал вчера вечером почтенный редактор» Вестника «, сидя в бухгалтерии у главного подручного Пита Дамфи в Гнилой Лощине? Проверял, сколько у него денег в банке? Уж не вырос ли его текущий счет за последнюю ночь?..»
В час дня на следующий день редактор «Вестника» разрядил свой револьвер, целясь в редактора «Знамени», но промахнулся. В половине второго двое неизвестных были ранены при перестрелке в лавке Бриггса: причины ссоры остались невыясненными. В девять часов вечера пять-шесть человек не спеша прошли по главной улице и поднялись на чердак Бриггсова склада. Еще в течение десяти — пятнадцати минут с дюжину гуляк выбрались из салунов и без всякой видимой цели потянулись к Бриггсу. К половине десятого на чердаке у Бриггса собралось пятьдесят человек. За то же время меньшая по численности группа, также исподволь и как бы не имея в виду никакой особой цели, скопилась у крыльца двухэтажного здания суда, где содержался арестант. В десять часов некий всадник, бешено шпоря коня, влетел в Гнилую Лощину; загнанный конь повалился наземь. Не прошло и нескольких минут, как вновь прибывший пересек площадь и быстрым шагом подошел к зданию суда. То был Джек Гемлин. Но Три Голоса сумели опередить его; со ступеней судебного здания они громко объявляли свою волю.
Оглашенный ультиматум был адресован одному-единственному лицу. Человек этот, покинутый своими помощниками и оставленный друзьями, был Джо Холл, бдительный, неутомимый окружной шериф из Калавераса. Забаррикадировав двери, исполненный решимости, он недвижно сидел возле своего арестанта; уже двенадцать часов он ждал этой минуты, с пистолетом наготове, без тени надежды в душе. Джо Холл не блистал умом, не выделялся он также и какими-либо иными достоинствами; но сейчас он был намерен сложить голову здесь, за этой решетчатой дверью, выполняя долг, к которому призывали его занимаемая должность и лишние пятьдесят бюллетеней, полученных на выборах всего два месяца тому назад. Правда, его малость смущало, что некоторые из доносившихся снизу голосов в точности походили на голоса его избирателей; но гораздо громче, заглушая их, в ушах его гремела фраза из врученного ему ордера: «Настоящим повелеваем вам взять под арест и доставить на место живым и невредимым названного Гэбриеля Конроя». Книжная витиеватость этой фразы чем-то воодушевляла его, служила ему моральной опорой. Не хочу скрывать, никакими внешними геройскими качествами Джо Холл не отличался. Вспоминаю его, малорослого, суетливого, без следа той величавой уверенности, какую дает человеку физическая сила. Сейчас, в момент смертельной опасности, он пожевывал табак, энергично сплевывая жвачку на пол; временами вскакивал с места и теребил бороденку; а то еще, шагая по комнате, проверял курки на пистолетах. Остановившись возле Гэбриеля, он спросил почти что со злостью:
— Слышите или нет? Идут на приступ!
Гэбриель кивнул. Часа два тому назад, когда стало известно о намерениях виджилянтов, он составил записку на имя Максуэлла и вручил ее шерифу. После чего погрузился в обычную апатию; сидел тихий, сосредоточенный, а если и заговаривал о чем-либо, то застенчиво и как бы виновато.
— Поможете вы мне? — спросил Холл.
— Если надобна моя помощь, я готов, — ответил немного удивленный вопросом шерифа Гэбриель. — Да только стоит ли вам наживать из-за меня неприятности? Не заслужил я этого, право! Не лучше ли будет передать меня ребятам? Можно ведь и так считать: вы свое дело сделали, нахлопотались со мной досыта; пусть они берут на себя остальное. Но если вы думаете, Холл, что должны охранять меня, поскольку вы обязались перед законом и судьями (эти слова Гэбриель произнес с почти что непередаваемым почтением), тогда, что ж, я помогу. Будем действовать сообща. Понятно?
Он не спеша поднялся на ноги и спокойным, полным решимости движением отодвинул стул, на котором сидел, к самой стенке. И тон и действия Гэбриеля вполне удовлетворили шерифа. Семидесятичетырехпушечный крейсер, Гэбриель Конрой, расчищал палубу, готовясь к бою.
На миг за стеной наступила зловещая тишина, потом послышался голос; то был главный из Трех Голосов минувшей ночи. Шериф вышел в коридор и распахнул окно. Осаждающие и осажденный обменялись испытующими взглядами, оценивая силу друг друга. Начался гомерический обмен любезностями:
— Вылезай, Джо Холл, беги домой к мамочке! Она без тебя соскучилась!
— Черта с два соскучилась! — живо парировал Холл. — Я вижу, старушка моя уже здесь, в штанах и в шляпе Ола Баркера! Ступай домой, матушка; к чему тебе строить из себя мужчину?
— Блефовать привык, Джо Холл! Смотри, не прокозыряйся! Нас здесь сотня душ! А прочие уже пишут бюллетени!
(Здесь содержалось разом два обидных намека; во-первых, Холл был в прошлом профессиональным игроком и, во-вторых, он прошел в шерифы незначительным большинством голосов.)
— Упакуй бюллетени покрепче и вышли мне наложенным платежом.
(Оскорбивший шерифа оратор был по профессии почтальоном.)
— Вылезай, будь ты проклят!
— На приступ, ребята!
Толпа бросилась к входным дверям; кто-то выстрелил; шериф захлопнул окно. На смену словам пришли дела!
Вот уже несколько часов, как шериф перевел арестанта из малонадежного тюремного помещения внизу в зал судебных заседаний на второй этаж. В зале совсем не было окон — свет падал через застекленный просвет в крыше — и проникнуть внутрь можно было только через массивную дверь, которую шериф забаррикадировал заранее столами и скамьями. Дверь запасного хода, за которой нетрудно было следить, шериф оставил открытой для разведывательных надобностей. С первого этажа в зал вела неширокая лестница, верхний марш которой Гэбриель надежно загромоздил, спустив вниз по ступенькам длинный судейский стол. Вскоре входная дверь судебного здания, замкнутая шерифом на замок после того, как все его помощники бежали, громко затрещала под напором атакующих. Стоя на лестничной площадке, шериф и Гэбриель не сводили с нее глаз. Как только дверь подалась, Холл отступил к запасному ходу и позвал за собой Гэбриеля; но тот, сделав шерифу какой-то загадочный знак, ринулся вперед и в тот самый миг, когда дверь с грохотом слетела с петель, внезапно залег за судейским столом на лестнице. Атакующие успешно форсировали первый марш, но далее натолкнулись на преграду и подняли злобный вой. Не в силах сдвинуть стол с места, они принялись карабкаться на него. И тут длинный судейский стол ожил. Поднявшись на дыбы и покачавшись несколько секунд из стороны в сторону, он вдруг сделал поворот и, как был облепленный со всех сторон судорожно вцепившимися в него людьми, скакнул вперед, в самую гущу стоявшей внизу толпы. Раздался общий вопль; филистимляне в беспорядке бежали; Самсон же, поднявшись на ноги, поспешным шагом удалился через дверь запасного хода в зал суда. В эту самую минуту какой-то смельчак из нападающих, сумевший незаметно пересечь Рубикон, поднялся из укрытия и с быстротой молнии вбежал за Гэбриелем. С громким проклятием шериф выстрелил; Гэбриель захлопнул дверь; незваный гость лежал простертым на полу. С видимым трудом он поднялся на колени и вытянул вперед руки.
— Не стреляйте! Я пришел помочь вам.
То был Джек Гемлин! В грязи, в пыли, почти неузнаваем! От его щегольской внешности не осталось и следа, цилиндр был продавлен, белоснежная манишка разорвана у ворота. Глаза его горели, щеки пылали лихорадочным румянцем, из раны в ноге струилась кровь. И все же то был Джек Гемлин, исполненный, как всегда, энергии и дерзкой отваги. Шериф и Гэбриель дружно бросили пистолеты и кинулись на помощь Джеку.
— Осторожнее! Усадите меня на стул. Вот так! — сказал Гемлин, обретая свое обычное хладнокровие. — Мы квиты, Джо Холл! Выстрел был совсем недурен, если не считать, что, покалечив меня, вы потеряли полезного союзника. Теперь молчите. Выслушайте внимательно, что я скажу; потом можете оставить меня здесь. Путь к спасению у вас только один: через верх! (Он указал на стеклянный просвет в крыше.) Задняя стена здания выходит к уингдэмской канаве и к лощине. С крыши вы спуститесь по веревке; она на мне, намотана под сюртуком; без вашей помощи мне ее сейчас не снять, будь я трижды проклят! Как вы будете выбираться наверх?
— С галереи на крышу ведет чердачная лесенка, — сказал, приободрившись, шериф, — только, боюсь, они схватят нас при спуске.
— Пока они выберутся к лощине кружным путем, вы давно будете в лесу за полмили отсюда. Какого же дьявола вы медлите? При второй атаке вы продержитесь не больше десяти минут. А если они вспомнят о крыше и добудут лестницу, вам сразу каюк! Живее!
Послышался гул и топот ног; массивная двустворчатая дверь затрещала; осаждающие орудовали кирками и ломиками, баррикада перед дверью стала отползать прочь, дюйм за дюймом; через образовавшуюся щель осаждающие открыли огонь из пистолетов; от деревянных скамей полетела щепа. А шериф, крепко задумавшись, все не мог принять никакого решения. Тогда Гэбриель нагнулся, взвалил раненого, как малого ребенка, на плечо и, помахав шерифу, чтобы тот следовал за нам, стал подниматься на галерею. Не успел он сделать и двух шагов, как вдруг покачнулся и отступил вниз к Холлу, который в свою очередь застыл как вкопанный, уцепившись обеими руками за перила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63