А подо мной растекается большая вонючая лужа...
Лабыкин передернулся всем телом, словно вновь переживая свой прошлый позор. А может, просто приближался к заветной «точке».
— И что потом было? — спросил я, не глядя на Ярослава.
— Несколько дней не ходил в школу, — неохотно сказал он. — Потом вообще пришлось перевестись в другую школу, потому что в той меня совсем достали насмешками. Даже кличку на меня повесили — «зассанец»... Но вряд ли это вам интересно будет... Конечно, тогда я и не подумал как-то связать свое состояние с мысленным переносом в другое место. Но потом, когда меня еще несколько раз припирало таким же образом и под рукой оказывалась фотография, галлюцинация повторялась. Я же сначала думал, что речь идет о галлюцинации. Но однажды мне подвернулась фотография не местности, а какого-то человека. И меня закинуло в то место, где он находился, и я успел увидеть, чем он занимается. А человек этот был не кто иной, как известный киноартист. И в моем видении он лежал на операционном столе в больнице, с вскрытой грудной клеткой, и вокруг него толпились врачи с марлевыми повязками на лицах и с окровавленными скальпелями в руках. Тот еще фильм ужасов был — меня чуть не вырвало, когда я очутился опять в своем теле. А на следующий день по телевизору сказали, что артисту этому была сделана операция на сердце, но она ему не помогла, и он скончался... Вот тогда-то я и прозрел.
Лабыкин вдруг замолчал и закусил губу.
Потом изменившимся голосом прохрипел:
— Ну, все, накатило... Давайте вашу фотографию.
Я протянул ему снимок Алки, сделанный в тот день, когда она выходила замуж за своего Николая.
Если сейчас Ярослав примется расспрашивать меня, кто эта девушка, кем она мне приходится и прочее, это будет означать, что я имею дело с очень изобретательным шарлатаном. Как показывала практика, девяноста девяти процентам так называемых ясновидцев помогали «прозреть» те сведения, которые выдавал им, сам того не подозревая, заказчик, а также недюжинные способности к мгновенному анализу этих данных. На неискушенную в чудесах публику этот фокус действует магически, как гороскопы, «в которых все сбывается», но к подлинным «аномалам» это не имеет никакого отношения.
Однако Лабыкин ничего не спросил у меня.
Он взял фотографию, на мгновение впился в нее взглядом, а потом закрыл глаза, и лицо его стало наливаться багровым цветом. Лоб покрылся мелкими бисеринками пота, а тело извивалось в каком-то судорожном трансе.
Прошла одна секунда, две, десять, а Ярослав и не думал возвращаться в нормальное состояние. Я машинально стал фиксировать время.
Прошла минута.
Люди вокруг нас с недоумением косились на Ярослава, который уже напоминал эпилептика, впавшего в очередной приступ, — так он дергался и стонал.
Я испугался, что сейчас он вообще рухнет у всех на виду или произойдет нечто непоправимое.
Я потряс своего спутника за руку, называя по имени, но он не откликался.
Наконец (прошло уже три минуты сорок пять секунд) Лабыкин, сотрясаясь всем телом, раскрыл глаза и вернул мне фотографию. По-моему, он был уже весь мокрый, как мышь, и не только от пота. В воздухе повис характерный запах свежей мочи. Однако брюки у него оставались сухими, и лужи под ним не было.
— Вот это да! — выдохнул Лабыкин, опередив мой вопрос. — Такого со мной еще не было никогда!
— Что, опять обмочился? — спросил я, переходя на «ты», но он этого, похоже, не заметил.
— Да это пустяки! — возбужденно махнул рукой Ярослав. — Я ж теперь ученый, памперсами страхуюсь... Нет тут другое удивительно. Никогда еще я столько времени не был рядом с объектом! И первый раз все было так четко, как будто я там действительно присутствовал!.. Интересно, почему у меня сегодня так получилось?
— Может, твои способности прогрессируют? Хотя, сам понимаешь, меня не это сейчас интересует...
— А, действительно, — словно опомнился он. Руки у него все еще тряслись, но он постепенно приходил в себя. И уже не выплясывал, как сумасшедший, а, наоборот, прислонился плечом к стене, будто ноги у него враз ослабли. — Так вот, слушайте, Альмакор. Я не знаю, зачем вам эта тетка понадобилась, но можете быть спокойны: с ней все в порядке. В том смысле, что она жива, здорова и даже, как можно сделать вывод, вовсю наслаждается жизнью.
— В каком смысле? — оторопел я.
— С мужиком в постели развлекается, — ухмыльнулся Лабыкин.
— Не может быть! — вырвалось у меня против моей воли.
Нет, в принципе, такое, конечно, было возможно, но мне было трудно представить свою сестру способной учинить сексуальную оргию с мужем после шести лет семейной жизни. Поэтому я решил уточнить:
— А как этот мужик выглядел?
— Здоровый такой лоб, — кратко ответил Ярослав. — Волосы светлые, длинные. И на правой руке наколка в виде змеи или дракона.
Нет, Алкиным Николаем этот тип никак не мог быть: муж у Алки — ярко выраженный брюнет, ростом чуть ниже меня, да и наколок у него сроду не было.
— Ну и где это все происходило? — скептически поинтересовался я.
Лабыкин мученически вздохнул.
— Адрес вам я, разумеется, назвать не могу. А комната — самая обыкновенная, по-моему, даже холостяцкая. Мебель скудная, зато кровать — огромная, как аэродром. Да, на потолке там еще прикреплено зеркало над кроватью — надеюсь, понятно, для чего?
Я смотрел на него, и мне хотелось его ударить.
Действительно, зассанец — не зря его в школе так назвали.
И вообще, где гарантия того, что он не сочинил всю эту историю на ходу, как и рассказ о своих экстраординарных способностях, инициируемых якобы только сильным позывом к мочеиспусканию? Изобретательный, зараза. И артист неплохой — я-то уж было ему совсем поверил.
Но вот эта басня про то, что Алка занимается сексом с татуированным любовником, ни в какие ворота не лезет! Уж я-то свою сестру знаю — для нее семья и дети — на первом плане, и никогда она не отличалась сексуальной распущенностью.
Я даже звонить ей для проверки, как намеревался, не буду. Тем более — при этом негодяе!..
Хотя чего я, собственно, ожидал? Что таким образом наткнусь на Всемогущего? Да Всемогущий не стал бы заниматься такими гнусными вещами!..
Я молча вытащил из бумажника стодолларовую купюру и вложил ее в потную руку Лабыкина.
Потом повернулся и пошел прочь, делая вид, что не слышу, как он кричит мне вслед:
— Постойте, Альмакор, куда же вы? Может, вам еще какие-то детали нужны про эту девушку?
На душе у меня было гадко, словно в нее плюнули. И еще было жаль напрасно потраченного времени.
Остыл я, только проехав несколько станций метро. Достал сотовый. Для начала позвонил Алке домой. Трубку, однако, взял Николай. На мой вопрос о сестре хмуро ответил: «Да я и сам хотел бы знать, где ее черти носят. Обещала быть дома еще два часа назад, а все нет и нет. И мобильник у нее не отвечает».
— А куда она поехала? — поинтересовался я.
— Сказала, что к подруге, — мрачно сообщил Николай. — Ну, ничего!.. Вернется — я ей устрою!..
И бросил трубку.
Внутри у меня что-то екнуло.
Мобильник у сестры действительно не отвечал. «Абонент не отвечает или временно недоступен», — сказал мне приятный женский голос.
Да нет, уговаривал я себя. Того, что мне описал этот хмырь, выдающий себя за ясновидца, быть все равно не может, потому что не может быть никогда.
Я приехал домой, быстренько накатал отчет для Ивлиева о встрече с Лабыкиным и выкинул всю эту дурацкую историю из головы.
Но через неделю мне пришлось ее вспомнить и оценить заново. Алка сообщила мне, что она встретила и полюбила одного человека, из-за чего собирается уходить от Николая.
— А твой новый бойфренд, случайно, не белобрысый здоровяк с выколотой на руке змеей? — мрачно поинтересовался я.
— Откуда ты знаешь? — поразилась сестра. — Ты что, уже видел нас где-то?
— Представь себе — видел, — сказал я. — Знаешь, кто ты? Ты — дура набитая, Алка!
И положил трубку.
Глава 16
Всех «подозрительных» уникумов, которые могли бы претендовать на звание Всемогущего, Ивлиев передавал Гаршину для спецобследования в так называемой Лаборатории — закрытом научно-исследовательском комплексе, расположенном за городом. По тщательно разработанной методике представители разных наук изучали «объекты», чтобы сделать выводы о наличии и развитости их экстраспособностей, а также о возможном использовании «аномалов» в интересах Профилактики.
Самая главная проблема, которая возникала перед Виталием, — ограничение свободы передвижения своих подопытных. Не все из них желали жить взаперти, даже за большие деньги, которые им платили в соответствии с контрактом. Однако другого выхода у Профилактики не было. Единственное, что мог сделать в этой ситуации Гаршин, — обещать «пациентам», что по завершении исследований их отпустят на свободу. Он не обманывал их. Тех, кто оказался абсолютно «профнепригодным», действительно отпускали на все четыре стороны, предварительно застраховавшись от неразглашения ими служебных тайн Профилактики (я не вдавался в подробности, каким способом люди Гаршина обеспечивают эту страховку — возможно, перед «выпиской» обследуемых умерщвляли, чтобы «очистить их оперативную память»). Иначе дело обстояло в отношении остальных. Первоначально контракт с ними заключался на три месяца, но зачастую выяснялось, что этого времени недостаточно, чтобы в полном объеме оценить аномальные способности.
Не все «аномалы» попадали в Лабораторию по доброй воле. Некоторых приходилось доставлять сюда под видом принудительной госпитализации.
Так случилось и с Олегом Богдановым. Его доставили сюда из Ржева, чтобы ежедневно подвергать усиленному тестированию с применением различных препаратов и иных средств.
Когда я узнал об этом, совесть моя завопила во весь голос, и я приехал в Лабораторию.
Охрана на воротах долго не хотела меня пропускать на территорию, невзирая на мое удостоверение.
«Вас нет в списке допущенных лиц, Альмакор Павлович, — упрямо твердил начальник службы безопасности, — а значит, у вас нет права посещать Лабораторию».
К счастью, Гаршин тоже оказался здесь. Лишь по его личному указанию охрана пропустила меня на территорию комплекса.
— Ты чего сюда примчался? — осведомился Виталий, встретив меня у входа в административный корпус.
Он был в своем неизменном тренировочном костюме, и сейчас эта экипировка служила дополнительным маскировочным фактором. Посторонний наблюдатель вполне мог решить, что за высоким забором находится какая-то спортивная база.
— Я слышал, что вы приступили к работе с тем пареньком из Ржева, который чуть не осчастливил все человечество, — сказал я. — Как он, кстати?..
— Нормальный парень. Как это тебе ни покажется странным, но именно это нас и не устраивает. Поэтому пытаемся подобрать ключик к тому замочку, за которым хранятся его экстраспособности... А что?
— Я кое-что вспомнил про него.
— Надеюсь, это действительно важная информация, а не сведения о размере его обуви, — усмехнулся Виталий.
— Думаю, тебя и твоих подчиненных это заинтересует, — невинным тоном ответствовал я. — Кажется, я знаю, как инициировать Богданова.
Гаршин недоверчиво прищурился:
— Тебе это ночью приснилось, что ли? Или ты всегда вспоминаешь что-то важное только несколько месяцев спустя?
— Да ладно тебе, — с досадой сказал я. — Лучше скажи, как вы собираетесь удержать Олега под контролем, если моя идея сработает.
— Тебе ведь удалось справиться с ним во Ржеве, — усмехнулся Виталий. — Почему же нам не удастся?
— Во Ржеве у меня был с собой пистолет.
— Ну а у нас имеются средства гораздо эффективнее и надежнее любого пистолета.
— Например, кресло под напряжением в тысячу вольт?
— Слушай, Алик, не тяни кота за хвост! — отмахнулся Виталий. — Выкладывай, что ты вспомнил.
Я покусал губу, лихорадочно размышляя.
Чего я этим добьюсь? Ведь, как ни крути, Олегу и так, и этак будет плохо. Не отпустят же они его, если моя подсказка сработает. Вряд ли он им нужен для исполнения только одного желания. Даже в сказках золотую рыбку или щуку, вытащенную из проруби, пытаются эксплуатировать на всю катушку, а уж от услуг Всемогущего вообще грех будет отказываться.
Я представил себе, как это будет.
«Сделай-ка нам, парень, вот это — и все, свободен».
Сделал.
А ему, в качестве благодарности и чтоб не натворил чего не следует, — пулю в затылок... или инъекцию цианистого калия... или еще что-нибудь — еще в Средние века человечество знало сотни способов умерщвлений. А потом, когда он очнется «чистеньким» от воспоминаний, все начнется заново.
И в то же время жаль его, бедного подопытного кролики, которого будут, возможно, пожизненно просвечивать разными излучениями, вводить в гипнотранс и заставлять делать то, чего он не хочет делать. А самое главное — никто не объяснит ему, почему он должен быть пленником Профилактики и сколько этот плен еще продлится. Мы исковеркаем его жизнь не потому, что мы — злодеи и сволочи, а потому, что хотим спасти катящийся под откос мир.
Поэтому не будет ли лучшим из двух зол хотя бы избавить Олега от длительного обследования?..
— Я вот что подумал, — начал я. — Если мы имеем дело с потенциальным Богом, то, возможно, активацию экстраспособностей способны вызвать какие-то религиозные или церковные причиндалы. Поэтому попробуйте дать Олегу Библию или Евангелие.
— С чего ты это взял? — спросил Виталий. — Твое предположение на чем-то основано или это плод твоих фантазий?
Я вздохнул. Ничего не поделаешь, придется выложить все. За исключением некоторых деталей.
— Там, во Ржеве, у него на столе лежало Евангелие, — сказал я. — Я еще удивился: неужели современный парень может интересоваться житиями святых? А теперь вот подумал, что, возможно, именно это ему и нужно...
Гаршин пожал плечами.
— Ну что ж, попробовать, конечно, не помешает, только что-то мне не верится в это. Такие вещи обычно срабатывают в низкопробных мистических триллерах, а в нашем случае катализатором может оказаться все, что угодно. Мы вот одну женщину уже почти полгода обрабатываем — она может ладонями, как магнитами, притягивать металлические предметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61