Когда Стрекозыч и его подручные поймут, что я не выполнил их заказ и сбежал, да не один, а вместе с «объектом», они наверняка приложат все усилия, чтобы разыскать и убить нас. В крайнем случае, они могут «сдать» меня милиции, и тогда мне либо придется уйти в бега, либо сдаться и уповать на смягчающие обстоятельства, чтобы не дали слишком большой срок.
Но не это сейчас было главное. Для начала нужно было как-то закрепиться в этом мире, не выбыть из него в следующий вариант. Только как это сделать, как? Ведь раньше от меня ничего не зависело...
В тот вечер, когда я все рассказал Люде, мы с ней решили уехать и отсидеться где-нибудь в глуши хотя бы месяц. Семьей, к счастью, она еще не обзавелась. У нее были только родители. По моему совету она не стала их предупреждать о своем отъезде. Только позвонила домой своему начальнику и взяла отпуск без оплаты, сославшись на экстренные семейные обстоятельства. Начальник упирался, потому что как раз в это время в инспекции был очередной «завал», посетители шли толпами, а напарница Люды вот-вот должна была уйти в декрет. Люде пришлось рассказать ему все про Стрекозыча и заодно попросить обратиться в соответствующие органы.
Можно было бы просто уехать куда глаза глядят и жить в гостинице, но это было рискованно — у такого мафиозника, как Стрекозыч, всюду могли иметься свои люди, и, кроме того, в гостинице, надо было бы предъявлять документы.
И тогда я вспомнил про Алку. В одном из моих прошлых вариантов у них с мужем была дача — точнее, домик — в глухой, почти безлюдной деревушке, на удалении около полутора сотен километров от Москвы.
Я разыскал Алку с помощью все той же справочной. Сначала она не захотела со мной разговаривать — видимо, мы с ней в этой жизни были в окончательном и бесповоротном раздрае. Мне пришлось приложить максимум дипломатических усилий к тому, чтобы убедить ее в том, что я решил «завязать» со своим грязным прошлым и что моей жизни угрожает опасность (про Люду я благоразумно умолчал). Сам не знаю, как у меня это получилось...
Домик действительно пустовал, но в нем имелось всё необходимое для жизни: свет, посуда, мебель, колодец во дворе. Крыша, правда, протекала под постоянно моросящим дождем, но это были уже мелочи. Домик стоял на отшибе от деревни, все население которой составляли несколько стариков и старух. В пяти километрах от деревушки проходила автострада, по которой можно было добраться на автобусе до станции электрички, где имелся магазинчик типа сельпо. В пятистах метрах начинался густой лес, где воздух был такой, какой мне еще никогда не приходилось вдыхать: запах мокрой хвои, сопревшей листвы и сырой свежести. Утром над полем стелился низкий туман, над которым призрачно возвышались макушки деревьев...
Плечо, на котором покоилась щека Люды, затекло, и я попытался осторожно высвободить руку.
Люда тут же открыла глаза, словно и не спала вовсе.
— Сколько времени? — спросила она, сладко потягиваясь.
Я покосился на светящийся циферблат наручных часов.
— Три часа. Ты спи, еще рано...
— А ты почему не спишь?
— А мне сон противопоказан.
Я с самого начала решил: ей лучше не знать о том, что наше счастье висит на волоске.
— Aлик, — умоляюще сказала Люда, целуя меня в висок, — но ведь так же нельзя! Зачем ты так себя мучаешь, а?
— Ничего, ничего, — с наигранной бодростью сказал я. — Потом отосплюсь.
Она притихла, и я подумал, что она опять заснула, но потом вдруг ощутил грудью, что ее щека стала мокрой.
— Люд, ты что — плачешь? — почему-то шепотом спросил я. — Почему? Что случилось?
Люда, всхлипнув, внезапно обхватила меня с силой обеими руками и прильнула всем телом, жарко шепнув в ухо:
— Господи, если бы ты знал, Алька, как долго я тебя ждала!..
И мы с ней больше не заснули.
А потом в окна забрезжил бледный, словно смертельно больной, рассвет.
* * *
В лесу мне стало немного легче. Вскоре исчезла ватная тяжесть в голове, заставлявшая то и дело клевать носом на ходу, а вместе с ней пропали невеселые мысли о том, что у нас с Людой не может быть будущего.
На пнях и стволах деревьев росли крепкие молодые опята — и мы, повинуясь безотчетному порыву, принялись собирать их прямо в мою штормовку, у которой я связал рукава.
В обнимку, разгоряченные прогулкой и по уши довольные, мы вышли на опушку леса, и тут нас словно пришибло.
Возле нашего домика стоял черный джип-внедорожник, рядом с которым, зорко оглядывая окрестности, покуривал какой-то тип.
Грибы выпали на траву из куртки. Теперь они были нам не нужны.
— Может, это кто-то заблудился? — неуверенно предположила Люда. — Или приезжие хотят купить дачу?
Я даже не стал отвечать. Мне уже было все ясно.
Эх, Алка, Алка, как же ты меня подвела... Я не знаю, как эти типы тебя разыскали и угрожали ли они тебе, но ты им сказала все.
— Уходим, — дернул я Люду за рукав. — Быстрее, пока они нас не заметили!.. Выйдем через лес на дорогу и поймаем какую-нибудь машину!
— Но у нас ничего нет, — возразила она, не двигаясь с места. — Ни денег, ни документов... И потом: куда мы поедем? Мотаться по всей стране? Я так не хочу!
— Хорошо, — стиснул зубы я. — Мы доберемся до города, и ты пойдешь в милицию. Пусть этих сволочей отдают под суд!
— А ты? Что собираешься делать ты?
— Люда, дорогая, не во мне сейчас дело... Там видно будет.
Она устало привалилась к стволу березы и взглянула вверх, в серое, набрякшее очередным дождем небо. С березы сорвался желтый лист и спланировал ей на плечо.
— Я знала, — глухо проронила Люда, не глядя на меня. — Я знала, что у нас с тобой все будет... недолго. Ты ведь, наверное, опять уйдешь... в другую жизнь... А я не хочу этого, слышишь, не хочу!
Я в отчаянии оглянулся на джип.
— Нет, — сказал я. — Я никуда теперь не уйду. Обещаю. Я буду всегда с тобой. Здесь, в этой жизни. Что бы с нами ни случилось...
Из домика вышла группа парней. Их было четверо, и один из них что-то выкрикнул, указывая в нашу сторону.
Ну все, они нас засекли. Теперь даже бегство по лесам нам не поможет.
Хлопнули дверцы, и джип, переваливаясь на выбоинах, устремился прямо по полю к нам.
— Слушай меня внимательно, Люда, — сказал я, взяв ее за плечи. — Сейчас ты уйдешь одна, но я тебя обязательно догоню. Помнишь тот ручей, через который мы переходили недавно? За ним есть поваленное дерево. Спрячься где-нибудь поблизости и жди меня. Если через полчаса меня не будет, выходи из леса на шоссе и любым способом добирайся до ближайшего отделения Профилактики...
— Отделения чего? — не поняла она.
Вот черт, неужели у них тут все осталось на уровне тридцатилетней давности?
— Ну, милиции, полиции, не знаю, как у вас тут это называется!.. Там ты все расскажешь, в том числе и про меня... Ну, иди!
Я притянул ее к себе и поцеловал, с горечью и болью осознавая, что это — наш последний поцелуй.
Люда заплакала.
— Алик, — сказала она, неотрывно глядя на меня сквозь слезы. — Я люблю тебя!.. Помни об этом!
— Аналогично, — постарался как можно небрежнее откликнуться я, хотя внутренности мои сводило таким страхом, какой я не испытывал со времен своей первой жизни.
Когда спина Люды скрылась за деревьями, я повернулся и пошел навстречу джипу, не дожидаясь, когда он подъедет ко мне вплотную. Рука моя машинально полезла в карман и нащупала там деревянную рукоятку. Но это была вовсе не бритва. Короткий тупой ножик, который я прихватил из домика, уходя в лес.
И это было мое единственное оружие, если не считать отчаяния.
* * *
— Люда!.. Лю-юд!.. Ты где?..
Пошатываясь, я кое-как добрел до поваленной сосны, о которой говорил своей подруге, и бессильно плюхнулся на сырой, скользкий ствол. Меня мутило и одновременно клонило в сон. А может быть, тошнота и была обусловлена недосыпанием.
Я поднес руку к лицу, чтобы утереть пот со лба, и мне стало совсем нехорошо, потому что ладонь была в крови.
Видимо, не моей, потому что боли я не ощущал.
— Алик! — сказали вдруг за моей спиной, и я вздрогнул от неожиданности. — Боже мой, счастье мое ненаглядное! Ты в порядке? С тобой все хорошо?
— Ага, — сказал я, лихорадочно вытирая руку о траву. — Лучше не бывает... А я уж думал, что ты меня не дождалась.
Люда кинулась мне на шею.
— Господи, ну как же я тебя могла не ждать?! — причитала она, осыпая мои щеки, глаза и подбородок быстрыми поцелуями. — Ты же единственный мой, самый-самый любимый!..
Кто бы еще два дня сказал, глядя на ту стервочку, которая величественно вышагивала передо мной в толпе людей, что она способна на такие словоизлияния?
— Ну, что там было? — спросила наконец она, пытливо заглядывая мне в глаза.
Я как можно беззаботнее махнул рукой:
— А, пустяки. Поговорил я с ними, сказал, что ты сбежала у меня из-под носа, а куда — знать не знаю, и они убрались восвояси...
Это было не совсем так, а точнее — вовсе не так. Но Люде знать об этом не следовало.
...Когда джип подкатил ко мне вплотную, эффектно ткнувшись мощным бампером в толстый ствол березы, и из него высыпала вся эта вовиковская шатия-братия, у меня в сознании возник будто бы провал, и я сам не пойму, как все случилось, но очнулся я лишь тогда, когда мой смехотворный ножик был в крови, и кровь капала с руки на траву, а у моих ног корчилось в предсмертной агонии чье-то тело, и вокруг меня стояли, выставив вперед пистолеты, словно защищаясь от меня, типы с бледнеющими на глазах лицами, и в их глазах плескался страх и бессильная ненависть, и я бросил им, тяжело дыша: «Хочу, чтобы вы убрались отсюда и чтобы я вас больше никогда не видел!» — и они, вместо того чтобы расстрелять меня в упор из четырех стволов, вдруг попятились, словно забыв про свое оружие, и пятились, не сводя с меня глаз, до самой машины, а потом прыгнули в кабину, мотор взревел, и джип лихо откатился назад, на добрых полсотни метров, не меньше, потом развернулся, выбив фонтанчики рыхлой земли из-под колес, и на бешеной скорости, не щадя подвеску, понесся, подскакивая на кочках, прочь...
— Значит, мы возвращаемся в наше гнездышко? — спросила Люда.
— Нет, — сказал я. — Они ведь могут вернуться завтра или этой ночью... Когда догадаются, что я обманул их. Так что мы сейчас едем в город. Ты можешь у кого-нибудь занять немного денег?
— Найдем, — бодро сказала она.
— Ну, вот и отлично...
Идти было трудно — не потому, что ноги подкашивались от усталости, а потому что монотонное движение по лесу заставляло веки опускаться.
Я держался из последних сил. Разговаривал с Людой о всякой ерунде, лишь бы не молчать. Когда становилось совсем невмоготу, я умывался холодной росой с травы.
Скорей бы кончился этот лес, думал я.
И он действительно закончился.
Уже смеркалось, когда мы выбрались, наконец, на автостраду.
Тут нам опять повезло. Водитель грузовика, направлявшегося в Москву порожняком, видимо, принял за чистую монету мое признание, что мы совершаем автостопом кругосветное путешествие, и согласился не выставлять нам счет за перевозку.
В кабине было тепло, сухо, укачивало, и Люда задремала, положив мне голову на плечо.
Некоторое время я еще пытался бороться со сном, кусая губы до крови и щипая себя как можно больнее, но потом сдался.
«В конце концов, — успел подумать я, прежде чем провалиться в бездонную черную дыру беспамятства, — неужели я не заслужил прекращения Круговерти? Я же так прилично вел себя эти три дня!»
Глава 20
— Вставай, скотина! Быстро вставай!.. Устроил себе, понимаешь, спальню в общественном: месте!
Этот сердитый голос доходил до меня откуда-то издалека, словно из глубин Вселенной, и сопровождался он довольно чувствительными пинками в мои бока.
Я нехотя разлепил веки. Все тело ныло, словно его вначале пропустили через мясорубку, а потом — через кухонный комбайн. Голова разламывалась от боли в висках.
Надо мной стояли два милиционера. В одном из них я узнал своего старого знакомого Мишу.
Прямо перед моим носом обнаружилась грязная урна, из которой воняло нечистотами. А лежал я на грязном бетоне, точнее — на ворохе старых газет.
— Достали уже эти бомжи! — пожаловался Миша своему напарнику в чине лейтенанта. — Стоило похолодать — и они со всего города стекаются в метро. Взять бы их всех да вывезти куда-нибудь подальше, в чисто поле!.. — Он замахнулся на меня дубинкой. — Ну, поднимайся, кому говорю? А то разлегся тут, как в Крыму на пляже!..
Я с трудом сел. Потом кое-как встал. По телу пробежала болезненная судорога, но я ее превозмог.
Оглядел себя — ну, так и есть: типичный бомж. Живописные лохмотья, дырявые грубые башмаки — явно со свалки, руки, покрытые многодневным слоем грязи. И какой-то на редкость вонючий перегар изо рта. Неудивительно, что Миша меня не узнал, даже если в этой реальности наши с ним пути пересекались.
— Давай-давай, шагай отсюда! — ткнул меня в спину дубинкой сержант. — Пробздись на свежем воздухе!..
С противоположного конца бетонного туннеля тянуло стылым сырым воздухом. Шаркая подошвами, я побрел туда без особой спешки. Было раннее утро, и навстречу мне попадались лишь редкие прохожие, спешившие в метро. Они шарахались от меня, как от чумного, скользили по мне презрительными взглядами и отворачивались, морща нос. Видимо, от меня разило, как из помойной ямы. Хотя — почему «как»? В этом мире мне было суждено стать ходячей помойкой, без имени, фамилии и крыши над головой. Бомж — вот все, что могли бы сказать обо мне окружающие, и этого им было достаточно.
Ну и плевать! Круговерть по-прежнему не хочет меня отпускать из своих цепких липких объятий. Ей не важно, как я себя веду, что чувствую и делаю в каждом варианте самого себя. Вот уже полтора года она вертит мною как хочет, гадина! И, скорее всего, намерена продолжать измываться до бесконечности.
Круговерть лишила меня остатков человечности, благодаря которым в моей душе жила надежда на лучшее. Она отняла у меня и любовь, и ненависть, и страх, и смелость, и надежду, и отчаяние. Только отупляющая усталость — вот что у меня осталось.
Сейчас я отдал бы все за возможность умереть. Но мне не дают умереть. Этакий Вечный Жид в новой интерпретации неизвестного автора-садиста — вот кто я такой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61