Генерал Сергеев вступил в должность с тем же, что и Родионов: он заявил о необходимости сократить и «оптимизировать армейские структуры». Вскоре в высоких арбатских кабинетах заговорили о переходе от формулы «армия-дивизия» к формуле «корпус-бригада», о ликвидации Главкомата Сухопутных войск и создании на его месте Главного управления, подчиняющегося напрямую Генштабу, о слиянии Ракетных войск стратегического назначения, Военно-космических сил и Войск ракетно-космической обороны, а также ВВС с ПВО.
И снова вставал главнейший вопрос — где брать средства на финансовое обеспечение военной реформы? Было ясно, что в условиях дряхлеющей экономики, низкой собираемости налогов, грозящего секвестирования военного бюджета и непредсказуемого поведения доллара «крестные отцы» стихийного российского рынка загнаны в угол и ищут один из выходов в экономии на оборонной системе страны.
Их стратегия оставалась неизменной — сокращать, сокращать, сокращать. Но сокращение армии тоже требовало колоссальных денег.
Прожект военной реформы, который Сергеев представил президенту уже вскоре после назначения на должность министра, был очень похож на ловкую попытку перехитрить обстоятельства. Ельцину он понравился. Особенно в том месте, где говорилось, что предлагаемые на утверждение президента меры «позволят значительно сэкономить оборонные расходы».
Летом 1997 года Россию вновь оповещали о том, что теперь-то военная реформа начнется всерьез. А мне вспоминалась Коллегия Минобороны, которая состоялась ровно пять лет назад, летом 1992 года. Там звучали такие же бравые и решительные декларации…
И становилось понятно, что кипучая деятельность новых военачальников была лишь эффектной формой изображения реформы, но не самой реформой.
Артисты в лампасах
Еще до того дня, когда Сергеев стал министром обороны, он уже хорошо знал, что больше всего Ельцина раздражало отсутствие докладов с Арбата о реальных позитивных переменах в армии, хотя бы о каких-нибудь положительных сдвигах, которые можно было бы назвать началом действительной военной реформы.
Кремль ждал от Сергеева докладов о «прорыве фронта».
Новый министр собрал большую группу генералов и офицеров, которая в лихорадочном темпе, с утра и до ночи, в субботы и воскресенья, готовила новую (уже никто не знал, какую по счету за последние пять лет) концепцию военной реформы. В этой группе стал сразу выделяться генерал-полковник Валерий Манилов, бывший сотрудник газеты «Красная звезда», бывший начальник управления информации МО (при Язове и Шапошникове), который при весьма странных обстоятельствах оказался затем заместителем секретаря Совета безопасности РФ и еще при более загадочных (уже при Родионове) — заместителем начальника Генерального штаба.
Столь стремительный служебный рост Манилова и его высокая должность в Генштабе заставили многих недоумевать: офицеры-генштабисты всегда настороженно относились к начальникам, которые вызывали у них сомнения по части профессионализма. А ветви служебной «родословной» Манилова были сильно спутаны с журналистикой и спичрайтерством. В Генштабе к генералам, не прошедшим по крутым ступеням «положенных» командных и штабных должностей, всегда относились с подозрением.
И для меня появление Манилова в Генеральном штабе было чем-то сродни тому, если бы, скажем, журналиста Минкина назначить председателем Центробанка.
И хотя, казалось бы, за многие годы службы на Арбате, давно бы пора было смириться с появлением «парашютистов» (так у нас называли назначаемых со стороны), тем не менее в мои полковничьи мозги никак не укладывалось, как может человек, никогда не командовавший не то что дивизией или полком, а даже батальоном и ротой, сумел вдруг стать, как писали газеты, «главным идеологом военной реформы».
Но какой была кадровая политика в Российской армии, такой была и военная реформа. Мне не один раз приходилось встречаться с Маниловым и говорить с ним, видеть его со стороны, читать документы, к которым он приложил руку. Он произвел на меня впечатление человека весьма скромных военно-стратегических способностей, но умеющего очень талантливо скрывать это. И в этой игре, на мой взгляд, он зашел так далеко, что некоторые министры и их заместители искренне верили в его полководческий интеллектуальный потенциал. На фоне других он действительно выделялся грамотностью и способностью очень четко формулировать мысли. По этому поводу один уважаемый московский журнал весьма остроумно подметил, что Манилов умел «не только говорить сложноподчиненными предложениями, но и писать их».
Мне кажется, что только Александр Лебедь, ставший секретарем Совета безопасности России летом 1996 года, учуял удивительную способность Манилова удерживаться на плаву при любом повороте политических событий.
Когда генерал Манилов еще при Лебеде и Родионове появился в Генштабе, я спросил у Игоря Николаевича, какой такой «стратегической необходимостью» вызвано это кадровое решение, ведь у начальника ГШ уже было несколько заместителей, а появление еще одного выглядело нонсенсом (к тому же на Арбате в то время было немало генералов, назначение которых на эту должность ни у кого не вызвало бы сомнений). Родионов ответил, что его об этом «не сильно спрашивали».
Наблюдая за Маниловым в первые месяцы его работы в ГШ, я слышал от генштабистов немало колючих реплик по поводу того, что функциональные обязанности Валерия Леонидовича «пока непонятны», что он «изобретает» какую-то «суперструктуру», которая будет заниматься информационно-аналитической работой, хотя в ГШ уже и без того были подразделения, выполняющие аналогичные функции.
Мне думается, что все же самым сильным и, пожалуй, уникальным качеством Манилова было то, что он умел «западать в душу» большим военачальникам.
Сергеев не стал исключением, сразу поручив Манилову роль координатора в разработке новой концепции военной реформы. Эта концепция была сварганена с необычайной быстротою, и приходилось только удивляться, насколько же «тупыми» были наши Минобороны и Генштаб, если в течение почти пяти лет не могли родить толковую концепцию, которую при Сергееве создали за несколько недель. Она была тут же принята в Кремле к великому ельцинскому восторгу.
Та фантастическая скорость, с которой был протащен сей документ, у многих профессионалов вызвала большие подозрения. Было совершенно очевидно, что и Сергеев, и Манилов изо всех сил стремились продемонстрировать президенту начало «реальной реформы». И самое опасное здесь заключалось в том, что сергеевско-маниловские прожекты так и не подверглись обстоятельной критической экспертизе в широком кругу профессионалов.
И было понятно, ради чего все это делается: стоило вынести новую концепцию на взыскательный суд кадрового и отставного генералитета, провести ее через все ведающие вопросами безопасности государственные инстанции (Совбез, комитеты Думы и т.д.), она бы вряд ли появилась на свет. Слишком много было скороспелых, слабо обоснованных и недостаточно просчитанных решений.
Создавалось впечатление, что Сергеев страшно торопился победно отрапортовать Кремлю о начале реформы. И уже вскоре президент с большой похвалой отозвался о работе военного министра.
Но многое делалось поспешно, непродуманно, даже авантюрно. Некоторые генералы и офицеры в войсках и штабах костерили такое положение дел, писали рапорты об увольнении.
Ничего, кроме новой системы переподчинения «слитых» войск и продолжающегося сокращения офицерского корпуса, не менялось в армии. Наоборот, некоторые проблемы обострялись: больше становилось «пострадавших» от сокращения, бесквартирных, не прекращались многомесячные задержки выплат денежного содержания.
Все еще не было выплачено единовременное денежное вознаграждение за 1997 год. Около 7 млрд рублей государство оставалось должным военнослужащим за компенсацию по продпайку. В общей сложности долги армии к лету 1998 года составляли уже около 40 млрд рублей (при Родионове — около 30). Кроме того, неизвестно, откуда могли взяться деньги, необходимые для дальнейшей реорганизации армии.
Даже сам Сергеев однажды был вынужден пессимистично заявить: «В связи с экономическими трудностями в ближайшее время вряд ли государство будет способно рассчитаться с армией».
Но президент снова высоко отзывался о реформаторской деятельности нового министра. На одном из наших флотов случилось ЧП при запуске ракеты. Вскоре ракетчик генерал армии Сергеев получил маршальские погоны…
Но то был не единственный знак уважения Сергееву, который подавал ему Ельцин. В апреле 1998 года маршалу исполнялось 60 лет. Об этом хорошо помнили в Кремле. В марте появился на свет новый Федеральный закон «О воинской обязанности и военной службе». В соответствии с ним особо заслуженным военачальникам разрешалось продление службы до 65 лет. В соответствии с этим Законом Ельцин продлил службу Сергееву на один год.
Генерала Родионова в дни его 60-летия президент уволил из Вооруженных сил, «с оставлением на посту министра обороны». Некоторые депутаты Госдумы типа Сергея Юшенкова заявили, что сделан крупный шаг в направлении демократизации армии. Когда же Сергеева оставили на том же посту и в мундире, они же без зазрения совести твердили, что «он даже в кителе маршала очень похож на гражданского».
Когда Родионов подал Кремлю идею из десятков полувооруженных, полуукомплектованных дивизий сформировать полтора десятка опорных — с ним не согласились.
Когда маршал Сергеев с огромными потугами соорудил по такому же принципу с горем пополам одну дивизию на Гороховецком полигоне, лишив другие соединения МВО горючки, ему в Кремле дружно зааплодировали…
Работа над документами
В конце июня 1997 года в Кремле состоялся традиционный торжественный прием выпускников военных академий и училищ. Верховный Главнокомандующий на прием не прибыл. Он в очередной раз приболел, но военным объявили, что он не смог прийти на прием «из-за очень большой занятости». Генералы и офицеры, уже давно привыкшие к такому циничному лукавству кремлевских чиновников, плутовато ухмылялись и ехидно поговаривали, что президент в Горках-9 «работает над документами».
Маршал Сергеев, выдав подчиненным, нетерпеливо поглядывающим на водочные бутылки, дюжину банальных мыслишек типа «именно на ваши плечи ляжет основной труд по обновлению и укреплению Вооруженных сил», стал говорить о военной реформе, как о чем-то отдаленном:
— В ХХI век мы должны войти с четко сформулированной концепцией военного строительства и военных реформ, детально проработанной моделью нового образца Вооруженных сил.
До начала будущего века предстояло прожить еще два с половиной года. Генералы и лейтенанты хотели знать, как армия будет реформироваться уже завтра.
Я был на таком же приеме в Кремле летом 1992 года. Тогда в этом же зале звучали такие же ельцинские и грачевские сказки об армии будущего. Прошло пять лет. Сказки не стали былью.
Под священными кремлевскими сводами звонко звякали фужеры с водкой.
Офицеры были натужно-радостными.
Погоны были золотыми.
Фужеры были хрустальными.
Водка была горькой…
И было такое впечатление, что люди отмечали день рождения и поминки одновременно.
В середине июля 1997 года Ельцин подписал указ «О первоочередных мерах по реформированию Вооруженных сил РФ», хотя ранее объявлялось, что он сделает это после обсуждения этого документа на Совете обороны, заседание которого планировалось на 25 июля.
Снова создавалось впечатление, что премьер правительства и министр обороны очень торопятся показать президенту, что реформа пошла. Проект первоочередных мер быстро обсудила Коллегия Минобороны в настолько засекреченной обстановке, что даже для комитета Госдумы по обороне суть обсуждения осталась тайной.
Некоторые Главкомы видов Вооруженных сил, выйдя с Коллегии, высказывали недовольство тем, что «одним заседанием такие серьезные государственные вопросы не решаются».
Но министр добился главного: документ приняли за основу.
Сергеев торопился доложить Черномырдину.
Черномырдин торопился доложить Ельцину, что работа закипела. Проект указа «о первоочередных мерах» Черномырдин привез Ельцину в Карелию. Ельцин подписал его в промежутке между рыбной ловлей и попыткой подержать в руках теннисную ракетку на специально построенном для него (самом дорогом в Европе) корте.
Чубайс, который отвечал за финансовое обеспечение ельцинского указа по реформе армии, был в отпуске и катался на машине по Дании. Он мог лишь догадываться, каких денег стоит новый указ.
Секретарь Совета обороны Юрий Батурин неожиданно публично признался, что последнего варианта президентского указа не видел, чем явно намекал, что умывает руки. При Родионове он не раз говорил, что «военная реформа запаздывает». При Сергееве он заметил, что «мы начинаем слишком торопиться», поскольку-де не принята новая военная доктрина, основа концепции военной безопасности, а затем и реформы.
Батурин был, безусловно, прав. Но в случае провала президентского военного указа, он мог с полным основанием сказать, что «предупреждал».
Скорость, с которой готовился и был принят ельцинский указ о первоочередных мерах по реформированию армии, не позволила толком разобраться в нем даже чиновникам аппарата Совета обороны. Их это оскорбляло. При Родионове они позволяли себе публично ехидничать над минобороновскими и генштабовскими проектами реформы, а иногда и откровенно измываться над ними, не скрывая своих имен. Сейчас же один из них, попросивший не называть своей фамилии, в интервью корреспонденту газеты «Сегодня» признался:
— То, что подписано, — кошмар! Предложенные меры не обоснованы, не подготовлены и не продуманы. Единственное, что можно сделать, — это попытаться в ходе осуществления указа выправить очевидные глупости.
И в Кремле, и в Генеральном штабе многие говорили, что крайне нужен серьезный, обстоятельный разговор на Совете обороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69