Флот будет способен действовать только в прилегающих к территории страны водах и не сможет обеспечивать сдерживание потенциальных агрессоров на океанических и морских театрах военных действий…
В середине января 1996 года неожиданно прорвало помощника президента по национальной безопасности Юрия Батурина. В своем интервью «Интерфаксу» (15.01.96.) он заявил:
«В военной области к наиболее существенным реальным внутренним угрозам следует отнести отставание в проведении военной реформы от потребностей страны, в том числе и по обеспечению ее внешней безопасности… Нельзя допускать, чтобы снижение военно-промышленного потенциала страны упало до уровня, за которым не обеспечивается функция обороны страны по отражению любого вероятного агрессора и любой военной агрессии…»
Создавалось впечатление, что Батурин свалился в Кремль с Луны. Уже шел пятый год военной реформы, а мы топтались на месте и делали вот такие «открытия».
Среди сотен разрозненных голосов авторов предложений, прожектов и планов все упорнее пробивался голос человека, который словно раздвигал бесплодно суетящихся у постели больного врачей и давал рецепт непростого, но единственно верного излечения. Это был главный военный эксперт правительства России генерал-полковник Валерий Миронов:
— Без государственного руководства военным строительством, координации действий всех государственных и общественных институтов, без единого механизма реализации общегосударственной политики в сфере обороны и безопасности реформа просто не состоится. Система руководства Вооруженными силами и другими войсками должна базироваться на принципах жесткой централизации и единоначалия, на всех уровнях исключать параллелизм и дублирование. Поэтому целесообразно резко поднять роль Генштаба, который оказался на задворках армейского комплекса. Сейчас главное — перейти к практической совместной работе всех ветвей власти и осуществлению планов военного строительства.
Когда Ельцин в феврале 1996 года выступал в Кремле перед депутатами парламента по случаю своего очередного Послания Федеральному собранию, он во многом повторял Миронова:
— Можно ли говорить об успехах реформы, если Вооруженным силам остро недостает внимания государственной власти, если порой не удовлетворяются их самые элементарные нужды. Военная реформа — это прежде всего повышенное внимание государства к армии, к людям в погонах. Это оснащение Вооруженных сил современным оружием и военной техникой. В общем, то, как проводится военная реформа до настоящего времени — бессистемно и непоследовательно, — настоящей реформой назвать нельзя…
Вслед за своим помощником по национальной безопасности президент тоже делал «открытие»: «Строительство Вооруженных сил на новой основе — это общегосударственная, общенародная задача, а не дело лишь одного военного ведомства».
Из этого следовал вывод, что все эти годы реформой занималось только МО, а государство лишь наблюдало со стороны за его бесплодными усилиями.
Наверное, больше ни в одной стране мира не говорится об армии так много правильных слов, и нигде так много не делается неправильно…
И что мы вообще все эти годы делали?
Уже, вероятно, предчувствовавший свою отставку Павел Грачев летом 1996 года давал интервью «Огоньку». Его спросили, что он считает самой большой проблемой реформирования армии. Грачев говорил:
— Я много лет прослужил в армии и не настолько наивен, чтобы не понимать, что никакой серьезной реформы без надежного финансового обеспечения не бывает…
Кремлевский прожект
…В конце 1996 года по кабинетам Минобороны и Генерального штаба стал разгуливать странный документ. В нем содержался новый, наверное, уже сотый после 1992 года, план военной реформы. Адрес его принадлежности не был указан. Потом выяснилось, что план родом из Совета обороны, но говорить вслух об этом почему-то запрещалось. Приемчик был известный: к нам на Арбат запустили пробный шар, чтобы проверить реакцию.
Рабочий документ (проект)
«1. Военную реформу осуществить поэтапно, в рамках единого, скоординированного в масштабе государства процесса военного строительства как комплекса военных, экономических, социальных, политических и других мероприятий, имея конечной целью приведение в соответствие боевых возможностей Вооруженных сил и других войск как существующим, так и потенциальным военным угрозам и вызовам безопасности России и ее союзников, так и экономическим возможностям страны…»
Слова были правильные. Но в Кремле по-прежнему боялись устранить опасную глупость, в 1993 году закрепленную в Конституции. Многих в Генштабе, где привыкли к исключительной точности формулировок, давно бесило выражение «Вооруженные силы и другие войска».
Термин «другие войска» изначально вносил бардак в теорию и практику вопроса. Во-первых, получалось, что президент был Верховным Главнокомандующим только Вооруженных сил, а на «другие войска» его власть вроде бы не распространялась. Во-вторых, понятие «другие войска» было настолько аморфным, что, казалось, никто в России не мог дать исчерпывающее толкование его содержания. В-третьих, власть Генштаба при наличии «других войск» распространялась только на Вооруженные силы, и это значило, что единого центра оперативного управления всей обороной страны по-прежнему нет.
Новая кремлевская концепция вносила некоторую определенность в эту проблему:
«…Одновременно создать целостную систему управления всеми вооруженными формированиями в стране с единым планированием подготовки и ведения боевых действий Вооруженными силами и другими войсками».
Генштабисты придирчиво «брали на зуб» новый документ. Приговор был такой: «Смесь трезвоумия, иллюзий и маразма…»
«…Первый этап — 1997-2000 годы.
Учитывая ограниченные экономические возможности государства в этот период, основные усилия направить на оптимизацию существующей структуры центральных органов военного управления, объединений, соединений, частей и учреждений видов Вооруженных сил и других войск, сокращения их состава и численности за счет комплексирования задач, решаемых в области обороны и военной безопасности.
Второй этап — 2001-2005 годы.
С учетом прогнозных оценок развития экономики государства предусмотреть проведение глубоких структурных изменений в Вооруженных силах и других войсках, переведя их полностью на комплектование только военнослужащими, проходящими службу по контракту, с созданием системы подготовки военнообученных резервистов.
В этот период завершить формирование единой в стране системы подготовки военных кадров и комплектования ими Вооруженных сил и других войск, а также реорганизации военно-промышленного комплекса, обеспечив выпуск в потребном количестве современных вооружения и военной техники (ВВТ) для нужд обороны Российской Федерации и ее союзников…»
Планы были масштабные.
Но опять вставал роковой вопрос: откуда будем брать деньжата? Ну, хотя бы на расчеты с увольняемыми офицерами и прапорщиками? Вот как отвечали на этот вопрос чиновники Совета обороны:
«5. Социальное обеспечение и переподготовка по гражданским специальностям офицеров и прапорщиков, увольняемых из Вооруженных сил и других войск в связи с сокращением, предусматривается в рамках специально разрабатываемой общегосударственной программы, финансируемой отдельной строкой бюджетных расходов государства, а также за счет внебюджетных поступлений от реализации (приватизации) высвобождаемых при сокращении Вооруженных сил и других войск предприятий, объектов, имущества и земельных участков».
Все это уже было: и специальная госпрограмма, и внебюджетные поступления… За годы существования Российской армии мы уже столько всего распродали, что можно было одеть и обуть не одну, а три армии численностью 2 млн человек. А деньги где? Нет деньжат.
Опять деньги. Опять проклятые деньги!
В МО и Генштабе посчитали и пришли к выводу, что на планируемое сокращение армии в 1997 году надо не менее 40 трлн рублей.
В Кремле посчитали и пришли к выводу, что на это надо всего 10 трлн рублей.
Слишком разная арифметика. Власти был милее тот, кто обещал реформировать армию дешевле.
Дешевле обещал Батурин. Дороже — Родионов. И министра в Кремле стали обвинять в том, что он идет по «чрезмерно затратному пути реформирования армии».
Столкновение
…Когда летом 1996 года Игорь Родионов стал министром обороны, он уже имел наметки своего плана реформирования армии. Главным положением этого плана было то, что надо отказаться от попыток реформировать армию в отрыве от реформы всей оборонительной системы государства. Ключевая формула — меньшим количеством войск создать более надежную систему защиты государства.
Родионов намеревался поэтапно сокращать армию. Но только при гарантированном финансировании этого процесса, особенно по части денежных компенсаций увольняемым офицерам, прапорщикам и мичманам. В своем первом же выступлении перед членами Коллегии Минобороны он сказал:
— Люди, которые снимают погоны, должны получить все, что им положено, — деньги, квартиры, льготы. Ибо преступно выталкивать военнослужащих за ворота частей, не обеспечив их всем необходимым. Если мы говорим, что армия должна соответствовать экономическим возможностям государства, то и ее сокращение обязано быть адекватным этим возможностям.
Уже на следующий день американская газета «Вашингтон пост» сообщала: «Новый министр обороны России Родионов намерен сокращать Вооруженные силы, ставя во главу угла надежную социальную защиту увольняемых». Ей вторила английская «Санди таймс»: «Перед министром Родионовым стоит труднейшая задача — сократить армию и повысить ее боеспособность. Он обречен, если не получит серьезной финансовой поддержки со стороны Кремля и правительства».
Некоторые российские газеты назвали нового министра, согласившегося принять армию в условиях гигантских долгов, «благородным камикадзе».
Побывав во многих ближних и дальних гарнизонах Российской армии, Родионов каждый раз возвращался в Москву с еще большей убежденностью, что предложенные ему в Кремле темпы сокращения войск нереальны. Без дополнительных финансовых расходов государства такие темпы попахивали авантюрой. Скажем, содержание одного мотострелкового полка обходилось государству в 2 раза дешевле, чем его сокращение. Этот и другие подобные примеры министр огласил на пресс-конференции. Газеты затрубили: «Родионов не спешит радикально сокращать армию», «Родионов игнорирует указание Ельцина кардинально ослабить военное бремя государства».
Неугодный
«…Сегодня совершенно очевидно, — говорилось в одном из документов Пентагона, — что недееспособность российской военной системы является своеобразным симптомом провала всей политической системы страны»…
Сказано очень верно. Ведь у нас все ставилось с ног на голову: армия строилась не с учетом того, какие потенциальные внешние угрозы ей нужно быть в готовности отразить, а в расчете на хиреющий уровень экономических возможностей государства. Но государственный сектор экономики (в том числе и военно-промышленный) постоянно сворачивался, приватизировался, перепрофилировался и таким образом сокращались и возможности обеспечения Вооруженных сил всем необходимым.
При Грачеве роптание Арбата на продолжающийся развал армии по вине высшей исполнительной власти был не столь сильным, чтобы вызвать раздражение Кремля. Тут очень сказывалась личная нежная расположенность Павла Сергеевича к Борису Николаевичу. Грачев всегда помнил из чьих рук получил жезл министра и почти никогда не давал поводов президенту усомниться в его преданности.
При Родионове многое стало меняться. Не отрицая установку Верховного Главнокомандующего на кардинальное сокращение армии, Родионов уже с первых своих публичных выступлений стал доказывать, что уменьшение численности войск потребует серьезных дополнительных расходов. В своих документах, направленных президенту через Совет обороны РФ, глава российского военного ведомства приводил конкретные расчеты. Аргументация Родионова была беспощадной. Своими расчетами он публично «раздевал» сторонников радикально-авантюрного сокращения армии.
Особенно резкое неприятие родионовская концепция вызывала у секретаря Совета обороны Юрия Батурина, который назвал ее однажды «затратной» и упрекнул руководство Минобороны в том, что оно свои реформаторские взгляды строит по старинке, не учитывая потепления международного климата и значительного снижения внешних военных угроз.
Вторя своему шефу, сотрудник аппарата СО Владимир Клименко в одном из интервью «Интерфаксу» весьма желчно проехался по концепции МО, делая особый упор на «старые подходы» руководства военного ведомства к оборонным проблемам. Чем глубже вопрос реформирования армии уходил в плоскость идеологических диспутов, тем сильнее вопрос загонялся в тупик.
С первого дня работы Родионова в качестве министра обороны России все его установки и практические шаги по реформированию армии стали предметом особо пристального внимания штабов и аналитических центров западных армий и спецслужб. На Арбат от наших людей за границей поступали материалы, подтверждающие это.
Первое же мое знакомство с такими материалами создало впечатление, что назначение Родионова вызвало в НАТО серьезную настороженность. Иногда в натовских документах звучала почти паническая мысль: дескать, Родионов — не Грачев, он никогда не был «человеком Ельцина», явно тяготеет к национал-патриотическим силам России, водится с антизападно настроенными политиками типа Лебедя и Рохлина, не способен на конъюнктуру, занимает крайне жесткие позиции по отношению к планам расширения Североатлантического блока на восток.
Все это во многом соответствовало истине. Иностранные резиденты в Москве не ели свой хлеб зря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69