И то была сущая правда. Москва и Минск нашли общий язык при подписании соглашений о российских военных объектах в этой республике, о координации разведывательной деятельности и многих других.
Во время встречи Ельцина и Лукашенко в Кремле в 1995 году российский президент поставил даже вопрос о разработке общих для двух республиканских армий воинских уставов, что явно указывало на готовность российской стороны сделать беспрецедентно широкий шаг к дальнейшему углублению военного сотрудничества.
С другой стороны, и Минск демонстрировал готовность к этому, создавал для Москвы режим наибольшего благоприятствования, когда возникала необходимость решать общие оборонные вопросы. Но, пожалуй, самое большое значение для военно-стратегических интересов России имело то, что с момента создания СНГ Белоруссия проводила честную и четкую военную политику, без спекуляций и «игры на два фронта», как делала это, скажем, та же Украина, лавируя между Россией и НАТО. Такая позиция Белоруссии стала играть для Москвы еще более важную роль, когда Североатлантический блок стал расширяться на восток.
У нас в Генштабе в условиях нависания НАТО над западными границами России хорошо понимали, что и территориальное положение Белоруссии, и ее военный потенциал, и оборонная политика имеют для России стратегическое значение.
Понимали это и наши недруги. Я часто убеждался в этом, имея возможность знакомиться с секретными донесениями и аналитическими материалами нашей (а порой и белорусской) разведки. Создавалось такое впечатление, что для западных спецслужб вопросом жизни и смерти были подрыв стабильности в Белоруссии, расшатывание власти Лукашенко, его дискредитация и устранение.
Информация, которой располагали разведывательные органы России и Белоруссии, все больше свидетельствовала о том, что США и другие страны Запада разворачивают политику тотального сопротивления интеграционным процессам между Москвой и Минском. В том числе, разумеется, и в военной области — решению этих задач было подчинено все. Количество иностранной агентуры НАТО в Белоруссии было раз в 20 больше, чем в любой другой постсоветской республике.
Зарубежные резиденты щедро оплачивали антипрезидентские акции белорусской оппозиции. Колоссальные суммы отваливались различным фондам и средствам массовой информации, которые исповедовали откровенно антилукашенковскую идеологию, стравливали народ с президентом. Радиостанция «Свобода» открыла специальную рубрику, под которой целенаправленно появлялись материалы откровенно антипрезидентского толка.
В эту работу систематически вносили свою лепту и некоторые российские СМИ. Долгое время, например, репортажи постоянного корреспондента НТВ по Белоруссии Ступникова исходили ядовитой желчью. Почти все его материалы о республике подавались в России исключительно в негативном ключе. Во время поездки в США я был уди-влен, узнав о том, что некий фонд поддержки свободы слова намеревался отвалить «чернушнику» солидную премию. Белорусские власти справедливо вытурили его из республики «на историческую родину» — журналист имел израиль-ский паспорт…
А потом был искусственно раздутый на ОРТ скандал с его корреспондентом Павлом Шереметом: журналист вызывающе нарушил пограничный режим и обязан был понести за это ответственность. Но вокруг этого случая поднялся нарочито громкий, но дешевый шум, принесший немало вреда российско-белорусским отношениям (это «по достоинству» оценили на Западе, наградив Шеремета какой-то малоизвестной премией, явно имевшей натужно-популистский характер)…
На этом фоне нередко подвергались нападкам со стороны белорусской оппозиции и некоторые важные шаги Минска и Москвы, направленные на углубление военной интеграции. Когда, например, было подписано межправительственное соглашение, согласно которому Россия получила в пользование на 25 лет станцию предупреждения о ракетном нападении в Барановичах и станцию слежения за подводными лодками в Балтийском море (Вилейка), белорусские националисты расценили это как «продолжение советской оккупации». Лидер белорусского национального фронта Зенон Позняк увидел в этом «признаки национального предательства».
Для России это соглашение было крайне выгодно: оно строилось на принципах «национального режима», т.е. российские войска и объекты находятся в Белоруссии на тех же условиях, что и белорусские. Они пользуются имуществом объектов и земельными участками, на которых расположены, без взимания налогов (за исключением налогов, связанных с хозяйственной деятельностью). К тому же ввоз на белорусскую территорию материальных средств, необходимых для функционирования этих объектов, осуществляется на беспошлинной основе. Естественно, наше военное присутствие в Белоруссии предусматривает и решение оборонных задач в общих интересах.
Однако было бы необъективным утверждать, что российско-белорусские отношения в военной области складывались так уж безоблачно. Время от времени возникали проблемы, которые вызывали серьезную озабоченность сторон. В частности, у нас на Арбате одно время с большим возмущением говорили о том, что белорусы «подсунули нам свинью», когда затеяли тайную продажу за рубеж секретных частей и блоков зенитного ракетного комплекса С-300. Но зреющий скандал официальный Минск быстро загасил. Потом началась возня с квартирами наших офицеров в Белоруссии — они жаловались, что жилье у них отбирают. Дело дошло до суда.
В свою очередь, у белорусов были серьезные и спра-ведливые претензии к Москве: она нерегулярно перечисляла деньги за содержание своих военных объектов. Но и при этом, в отличие, например, от Казахстана, белорусские власти никогда не допускали того, чтобы в отместку отключать электричество от российских военных баз.
Мне не однажды приходилось бывать в самых высоких натовских штабах и слышать там откровенные признания генералов, что они придают «должное» значение и российско-белорусскому военному сотрудничеству, и геостратегическому положению Белоруссии в условиях расширения Североатлантического альянса на восток. Хорошо понимали важность этого фактора и в российском Генштабе.
К сожалению, Кремль, МИД и правительство РФ нередко упускали возможность извлечь военно-политические выгоды из всего этого.
Поздней осенью 1996 года в российском Генеральном штабе многие специалисты говорили о том, что Кремль теряет великолепную возможность использовать к своей выгоде «белорусский ракетный фактор».
В условиях объявленного руководством НАТО расширения блока на восток в головах наших генштабовских стратегов не однажды мелькала мысль о том, что в качестве контр-меры Москва и Минск могли заявить о готовности пересмотреть свое отношение к Договору, в соответствии с которым российские части Ракетных войск стратегического назначения, дислоцирующиеся в Белоруссии, должны были выводиться на территорию РФ. Что конкретно имелось в виду и почему ситуация требовала такой постановки вопроса?
С самого начала реализации натовского плана о расширении альянса на восток Кремль, правительство, МИД только и делали, что «выражали несогласие». Но натовское руководство не обращало на это внимания и упорно шло к намеченной цели, игнорируя озабоченность России. Ритуальные вздохи Москвы не возымели действия. Но шанс переломить такую ситуацию был. И заключался он именно в том, чтобы на жесткость ответить жесткостью, ввести в «бой» козыри, которые заставили бы наших оппонентов остыть и продолжать поиск компромисса.
Шанс этот заключался в том, чтобы в условиях расширения НАТО на восток и приближения его к границам РФ приостановить вывод оставшихся в Белоруссии частей РВСН в Россию.
Кстати, президент Белоруссии Александр Лукашенко несколько раз давал понять Кремлю, что мыслит именно в таком направлении. К сожалению, он не встретил понимания. Позицию Лукашенко поддержал тогдашний министр обороны РФ Игорь Родионов. В том же духе высказывались и некоторые другие высшие генералы.
Однако наш МИД к этой идее отнесся почти паниче-ски, — это-де приведет к резкому обострению ситуации в Европе. Получалось, что НАТО обострять ее можно, а России — нет. Такая позиция и привела, в конце концов, к тому, что и Россия, и Белоруссия оказались в крайне невыгодном положении.
Генштаб — фирма всезнающая. У нас в Кремле и на Смоленской площади всегда было достаточно своих «агентов», которые и сообщили, что мидовские причитания об «обострении ситуации» — лукавство. Кремль и МИД боялись огрызаться потому, что опасались финансовых контрмер со стороны правительств стран НАТО. Без их поддержки российские «реформы» (а значит, и режим) могли рухнуть (американцы открыто заявляли, что в случае агрессивного поведения Москвы они ее в «восьмерку» и на пушечный выстрел не подпустят).
Ситуация была идиотская: власть пыталась удержаться на плаву за счет уступок чужестранцам, а интересы собственного государства и его ближайших союзников при этом шли по боку.
Когда из Белоруссии в Россию 27 ноября 1996 года вывозилась последняя ядерная ракета и по этому поводу были организованы проводы в Лиде, Лукашенко не прибыл на это мероприятие. И его можно было понять.
В тот пасмурный день и настроение министра обороны России Игоря Николаевича Родионова соответствовало погоде (я сопровождал его во время визита в Белоруссию). В самолете Родионов вызвал меня в свой салон и попросил дать ему еще раз взглянуть текст предстоящего выступления на проводах последнего эшелона наших ракетчиков. Меня это насторожило — текст был идеально «вылизан». Тем более что речь в нем шла о ракетах, а в таких материалах каждая буква многократно «берется на зуб», проверяется до той степени, когда с нее, как говорили у нас в Генштабе, начинала «мука сыпаться».
Родионов несколько раз перечитал текст. Потом взял ручку и вписал несколько строк. Затем возвратил текст мне. Дополнение состояло всего лишь из одного предложения. Суть его сводилась к тому, что народ Белоруссии должен быть всегда уверен, что даже если его страна стала безъядерной, верная Договору о коллективной безопасности СНГ Россия никогда не оставит Белоруссию в беде.
В тот день не видел я радости и на лицах пришедших на проводы белорусов. И только лишь физиономии много-численных западных военных атташе излучали какое-то злорадное торжество. Когда под торжественно-грустный марш «Прощание славянки» и жалобный гудок электровоза последний вагон с ракетой покатил на восток, белорусские военные пригласили гостей в палатки, где были столы, щедро накрытые снедью и выпивкой. Водка быстро развязала всем языки.
Было много тостов, но я никак не мог понять, за что же мы пьем. Иностранные атташе говорили какие-то слова о новом мире, о конце холодной войны, о прозрении политиков. Звучало:
— За новую Европу!
А мне слышалось:
— За слабую Россию!
Не лезла в глотку водка. Болтливый и хвастливый польский военный атташе с жирными губами лез целоваться к американцу и даже будучи в сильном подпитии смотрел на меня, как царь на блоху.
Венгр в это время услужливо подкладывал в тарелку американца холодец и хрен.
А когда-то на учениях армий Варшавского договора он послушно мотался по моей просьбе за водкой…
Теперь я знаю, что самое страшное для офицера — когда твою страну перестают уважать. Сила порождает уважение. Слабость — пренебрежение. Слабая страна быстро теряет союзников. Они бегут к сильным. Остаются только самые преданные. Как белорусы. Но мне при этом почему-то было стыдно смотреть в глаза белорусам. Было такое чувство, что мы, русские, их предали…
* * *
Еще до отлета Родионова в Белоруссию я знал, что во время своего кратковременного визита в Москву на нерекламируемых встречах с российскими политиками, дипломатами и генералами Лукашенко призывал их с максимальной выгодой для военно-стратегических интересов обеих республик разыграть «ракетную карту» в условиях продвижения НАТО на восток.
Насколько мне было известно, поначалу речь шла о переносе времени вывода оставшихся в Белоруссии частей РВСН на более поздний срок. Эта идея у нас в Генштабе многим понравилась.
Безусловно, такой шаг наверняка вызвал бы дружный волчий рык со стороны Запада. Но, с другой стороны, такая жесткая белорусско-российская позиция могла существенно повлиять на политику расширения Североатлантического альянса, которая наибольшие опасности создавала для Минска и Москвы.
Но Кремль отказался поддержать идею Лукашенко. Видимо, для Ельцина гораздо важнее было то, чтобы Запад не отказался от финансовой поддержки его режима.
Ельцин думал о себе.
Лукашенко думал о Белоруссии и России.
Судя по всему, даже через два года после вывода последней ядерной ракеты с территории его республики, Александр Григорьевич не оставил намерений самостоятельно использовать «ракетный фактор» в противостоянии рвущемуся на восток НАТО. Минобороны Белоруссии провело инвентаризацию стартовых площадок бывших частей РВСН (к тому времени была взорвана только одна из 81 площадок ракет СС-25). Как только такой сценарий развития событий пошел не по американскому варианту, штатовцы запаниковали. Помощник министра обороны США Эдвард Уорнер докладывал начальству: «Несмотря на многочисленные попытки, мы не смогли добиться от руководства Белоруссии доступа к этим стартовым площадкам и начать работы».
Меня часто поражала наглая самоуверенность, с которой американцы уже долгое время хозяйничали не только в Белоруссии, но и во всех бывших республиках СССР. Они напоминали мне чем-то «новых русских», которые регулярно появляются на Тверской, чтобы купить себе подходящую проститутку. Наличие толстой пачки баксов не допускает и тени мысли о том, что желающие потрахаться могут получить по зубам. Но кто сегодня будет отрицать, что многие десятки политиков СНГ уже долгое время с готовностью ложатся под штатовцев?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69