Я не имею в виду – ждать. Я имею в виду – за пять лет наши доктора научатся содержать мозг в изоляции. Психологические проблемы – твердый орешек, который еще предстоит раскусить. Скажите, П'тери, а если мозг начнет сходить с ума в изоляции, как в каменном мешке? Ведь они люди – и мы имеем право знать, что ждет наших… собратьев.
– Мы не собираемся причинять вред своей собственности. Все мозги будут иметь сенсорные связи с внешним миром. Конечно, они будут находиться в неподвижном состоянии. Но при этом они не будут оставаться без дела. До помещения в Языковую Луну им предстоит изрядно поработать. Вас волнуют проблемы их отдыха и сна? Для них будет предусмотрено все, в чем нуждается человеческий мозг. Учтите: мы, сферцы, имели дело с разумами тысяч цивилизаций – обитателей космоса, воды, воздуха и земли. Развлечения? У нас достаточно записей вашего телевидения, передач, которые будут демонстрироваться перед их глазами…
– У них останутся глаза?
– Глаза обычно являются неотъемлемой частью мозга – так обстоит дело с представителями семейства гоминид. Разве вы исключение? Мы должны проверить мертвеца. Перенесите его к трапу.
– Конечно, П'тери. Но все же, думается, труп стоит осмотра корабля.
– Почему вы, люди, не можете честно вести сделку? Если бы у вашей цивилизации существовал культ мертвых, как у пылевых китов Ксоргиля, тогда другое дело. Эти пылевые киты – представители живых существ, обитающих в тончайшей пыли яркой туманности, буксируют своих умерших в область звездного сжатия, гравитации, где их мертвецы могут окончательно переродиться в материю звезды и возродиться звездным светом. Поскольку они соблюдают такой культ, их мертвецы стоят дороже. Но ваша культура не заботится о трупах. И лучшее тому подтверждение – ваши передачи! А то, что не имеет ценности для вас, не может иметь ее и в сделке. Разве не ясно?
Шавони крикнул через головы внимавшей этим словам толпы:
– Эй, там, выносите тело к подножию трапа! Они сами заберут его.
– Что ж тут ясного? – пробурчал какой-то русский ученый. – Выходит, мы самые последние в космосе? С кем можно торговать стеклянными бусами, как с вашими утыканными перьями индейцами, которые меняли на бусы драгоценные кожи и скальпы. Как же мы примитивны, в самом деле! Какая ирония диалектики! И все же как естественно, что человеческий дух противостоит такой эксплуатации, такому обирательству, видя перед собой звезды и владычество над природой!
– Похоже, другие существа уже овладели природой и эффективно используют ее в своих целях, – вздохнул американец. – Так что, может, мы еще должны быть благодарны им за то, что им потребовались наши мозги. Даже если они покупают их, точно яблоки в уличном ларьке.
– Напоминаю вам, почтенная публика, – вмешался Шавони, – что ценник, который мы прикрепим к человеческому мозгу, может стать билетом к звездам.
– Это если что-нибудь выгорит на Амазонке, – хмыкнул пожилой астроном из Калифорнии.
Мешковидные уши П'тери вновь раздулись, внимательно профильтровывая этот обмен информацией.
– Сколько еще ждать этого супермозга самовнедрения? – придирчиво поинтересовался он.
– Скоро, скоро, – успокоил его Шавони.
П'тери вновь вскинул руку – с властным и безапелляционным жестом. Было это иллюзией – или ладонь действительно светилась в темноте?
– Что за проволочки? Я слышал такое земное выражение «пудрить мозги». Вы не этим занимаетесь перед их продажей?
– О господи!
Глаза Шавони забегали по толпе в поисках тихони из Управления национальной безопасности, который отвечал за связь с Бразилией.
– Мистер Сильверстон, изложите, пожалуйста, ситуацию, согласно последним сводкам.
Сильверстон смотрелся низкокалорийным сухариком среди румяных русских караваев. Явно смущенный числом присутствующих, он докладывал:
– Ниагара еще не пала, мистер Шавони. Согласно нашим подсчетам, понадобится по крайней мере двадцать часов после взрыва для эвакуации группы из Франклина. Самолет и сейсмографы в состоянии готовности… – Он замялся. – Вероятно, следует упомянуть, что активность партизан в этом районе резко повысилась в последнее время. Остается только ждать последствий…
– Как видите, П'тери, мы делаем все, что в наших силах, – с вызовом заявил Шавони.
Уши П'тери вновь изменили форму, когда он сосредоточился на алых проводках.
– Сфера предлагает премию. Вам будет позволено подняться на наш корабль со своим записывающим оборудованием. Но только в том случае, если супермозг самовнедрения прибудет в течение сорока восьми часов земного времени. Ну а теперь, как мы решим вопрос с обычными мозгами?
– Об этом позаботятся, и немедленно. Вам будут предоставлены английские, русские, японские, эскимосские, вьетнамские и персидские языковые экземпляры – в соответствии со списком доктора Соула.
Первое путешествие Нобору Ицанами, моряка торгового флота, из родного дома на японских островах привело его прямиком в Сан-Франциско. Он прошел через Золотые Ворота, где стояли, в последний раз оборачиваясь лицом к городу, самоубийцы. Это показалось ему великим «тори» у входа в гробницу американской мечты.
Нобору сел в подъемник до Бухтовой Башни и отмотал половину барабана до самого верха. Затем он направил стопы в район японской резиденции, попутно умиляясь тесным улочкам и пестрым магазинчикам. Его приводило в восторг, что американский город столь многим напоминает Японию. Он съел чашку жареной лапши «соба» в ресторане «Терико», в витрине которого разместилась целая выставка пластиковых муляжей блюд японской кухни. Покинув гостеприимный «Терико», он почти тут же встретил двух земляков. Один из них оказался эмигрантом не то второго, не то третьего поколения, который чудесным образом нe забыл еще японский язык.
– Ээго сукоси мо вакаранаи? Нет, Ллойд, ни хрена не понимает по-нашему. Ано нэ, кицуке но тамэ ни иппай йяро, йоши? Я спрашиваю его, не хочет ли он пройтись с нами, погулять по городу? Тиетто сокорахен мадэ.
Нобору забеспокоился, не будет ли он помехой двум гостеприимным сан-францисцам, желавшим показать ему город.
– Не берите в голову. До-иташимашитэ. Аната но кейкен но оханаши га кикитаи но дэсу. Говорю, мы бы очень хотели послушать рассказ о его путешествиях. Такой же, как и те, Ллойд, все они из одного теста!
Нобору представился с коротким учтивым поклоном.
– Ватакуши ва Ицанами Нобору дэсу. Дооцо йорошику!
Они свернули в восточном направлении, на Постстрит, то и дело расплываясь в улыбках.
– Гайкокунго ва дамэ дэсу кара нэ! – Нобору сморщил нос, принося извинения.
– Похоже, он ни черта не смыслит в иностранных языках, Ллойд. Короче, наш парень.
Приземистая машина «Скорой помощи» пробивалась по утопавшим в снегу улочкам Вальдеца, что на Аляске, торопясь к аэропорту. «Дворники» на ветровом стекле обозначили два четких веера в снежном пуху. Плосколицая, с пухлыми эскимосскими губами, женщина лежала на носилках, тяжело дыша раскрытым ртом.
– И на что понадобилось везти ее в такую погоду? – ныла медсестра. – Тем более она ни слова не понимает по-английски.
– Нашли какую-то переводчицу в Анкоридже, – бросил через плечо шофер.
– Да, вот еще проблема – ее муж. Как ему объяснить, что ее унесла железная птица? Туда, где не с кем поговорить и откуда она, может быть, уже никогда не вернется?
– Появился шанс достать искусственную почку. Это единственное, что может ее спасти.
– Даже не представляю, как эта несчастная выдержит все, что выпало на ее долю. К тому же искусственная почка – дорогое удовольствие.
– Может, это ее звездный шанс. Скажешь мужу, что все это – для ее спасения. Кто он? Простой рыбак?
– Да, рыбак. Ох, даже не знаю…
«Скорая помощь» мягко скользила сквозь снегопад.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Ночью женщины племени вновь развели небольшие костры на платформах. Огни замерцали над водой. Забегали по волнам, словно легкие стопы танцующих на воде существ.
Пьер по-прежнему не вылезал из общей толкотни вокруг хижины – тело его казалось белым призраком в мерцании ночи.
Тьма приникла к земле, и вместе с ней – насекомые. Три трезвых наблюдателя ощутили на себе зуд и покалывание. Том Цвинглер отыскал в своей сумке тюбик репеллента.
– Готов поклясться, что эти твари ползут у меня по ногам, – поежился Соул. – Вы видели пиявок на Пьере? Вы что, не чувствуете?
– Они не могут прокусить одежду, – возразил Честер, которому не улыбалась перспектива быть искусанным пиявками. – Это просто вода прокатывается по ногам, и все.
– Но отчего?
– Все танцуют.
– Похоже, мошкара их мало беспокоит. Может, это из-за костров? Женщины и дети держатся поближе к огню.
– Давайте и мы подойдем поближе. Индейцы все равно сейчас ничего не соображают.
– Слушайте, а разве не странно – не обращать внимания на чужаков? И допускать к участию в ритуале какого-то иностранца, туриста? Судя по записям Пьера, они довольно скрытный народец.
– Так нас же не существует, – фыркнул Честер. – Ничего, подождем развития событий. – Он ткнул пневматической винтовкой в небо.
Похоже, ожидание – это все, что им оставалось. Пока в небе не было ни единого признака вертолета.
Перед ними мелькали освещенные пламенем костра лица, на которых застыл восторг, экстаз. Они ждали, в то время как Брухо с окровавленным индюшачьим носом водил индейцев вокруг хижины. Казалось, этому ритуалу не будет конца.
Они прислушивались к непонятным распевам шемахойских мифов.
– Чувствуете, опять что-то зашевелилось, там, под водой. Том!
– Слушай, заткнись ты со своими пиявками! Да, чувствую, только не надо больше об этом!
– Думаешь, это плотина, Крис?
– Возможно.
– Черт возьми, чтобы здесь все высохло, понадобится несколько дней!
Том Цвинглер поразмыслил и сказал:
– Мы рядом с одним из притоков Амазонки. Но его должно осушить в минуту, чтобы мы сразу начали ощущать последствия.
– Разве вы не сказали, что дамбу сорвет, как ленточку с сигаретной пачки?
– Ну, может, и сказал. А что?
– Если это чувствуется даже здесь, что же творится ниже по течению?
– Может, немного сильнее, чем у нас. Но если все уже случилось, то где Чейз и Билли?
– Может, вода, наоборот – прибывает? – хмыкнул негр. – Все же лучше это, чем пиявки.
– Честер, а какой завод у этих бомб? Ну, в смысле, на какое время?
– Пятнадцать минут, мистер Соул. Они должны просто сбросить чемоданы с вертолета.
– А как же тогда вертолет?
– Как только сбросят, сразу полетят за нами. Они уже должны быть в нескольких километрах от места взрыва.
Когда второй стальной чемодан скрылся под водой, Жиль повел вертолет в сторону от плотины к находившимся на расстоянии четырех километров деревьям.
Как только они поднялись над первой стеной растительности, в плексигласовом стекле вертолета появилось несколько отверстий размером с монету.
Нижняя челюсть пилота отвалилась.
Разлетелась брызгами крови и осколками костей.
Он рухнул всем грузным телом на рычаг контроля высоты. Из того, что осталось на месте его рта, донеся булькающий всхлип, схожий с блеяньем овцы.
Подобно воде, переполнившей кувшин, машина устремилась к земле.
Билли перехватил тело Жиля, но деревья были уже слишком близко. Ударившись, пропеллер срезал несколько ветвей и разлапистых листьев, прежде чем они перевернулись и повисли.
Разбитая машина повисла в лианах, истекая горючим. Бензин еще не вспыхнул. Но во всем теле вспыхнула боль.
Билли справился с нахлынувшей тошнотой, вызванной видом раздробленных костей, и распахнул аварийный люк. Он посмотрел вниз, в бесконечные ярусы и переплетение ветвей. Ярко-красные макао расплескались по листве, точно пятна крови.
Сжигаемый москитами, голодом и тропической лихорадкой, Раймундо, третий из партизан, выполз из-под прикрытия леса к надводной глыбе плотины.
Он пытался разглядеть, куда упал вертолет этого подонка Пайшау. Но так и не смог.
Зато он услышал шум в вышине, на вершинах деревьев, который вскоре смолк. И угрюмая улыбка осветила его лицо.
Автоматическая винтовка дрожала в руках. Он повернулся спиной к лесу, направляясь в сторону дамбы, к ее бетонной полосе, бесконечно простиравшейся на восток.
Как же он ненавидел ее. Какой горькой, чистой, беспримесной ненавистью. Все эти дни, продираясь сквозь джунгли, он стремился к ней неустанно, – и только она, конечная цель последнего путешествия, светилась в сознании партизана оранжевым, раскаленным барьером. Даже черви, копошившиеся в ранах, не значили сейчас ничего, не отвлекали его от этой ненависти.
Уже издалека вытягивалась она, плотина. По одну сторону затапливая мир, по другую – удушая его.
Затем произошло то, что должно было произойти, но чего Раймундо никак не ожидал: у него на глазах дамба расцвела ослепительно-золотым солнцем, на которое было больно смотреть.
Он инстинктивно отвернул голову.
И золотое солнце передвинулось вместе с его головой, хотя свет на самом деле уже исчез в клубящейся туче грязи и пены.
Землю вырвало из-под ног, и сокрушительный удар вихря швырнул его навзничь.
Раймундо вскочил, бросаясь назад к лесу. Испуг и удивление овладели им. В лесу он рухнул, теряя последние силы. В глазах так и остался стоять огненный цветок – он сиял энергией его ненависти и таял по мере угасания сил.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
И вот в конце концов наступила неизбежная развязка.
Когда первые тела уже стали тереться прямо о мокрую стену соломенной хижины, Брухо произвел своим птичьим носом звук, который, верно, мог издать бык, страдающий астмой. Таким образом он дал танцам отбой. Затем покрытый татуировками старик возвысил голос до предела. Даже Соул, незнакомый с языком шемахоя, понял, что слышит гранд-финал мифологического эпоса индейцев.
Последовало молчание: толпа стихла. Прощально взмахнув кустиком оранжевых перьев на лобке, Брухо исчез в хижине.
Остальные индейцы осадили дверной проем, при этом француз остался где-то на периферии. Крепкие ягодицы-альбиносы ярко белели среди дубленых коричневых задниц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31