Теперь они появлялись отовсюду и были везде. Иш жалел, что его познаний в энтомологии явно недостаточно, чтобы понять происходящее и разобраться в истоках этого небывалого муравьиного нашествия. Несмотря на предпринятые усилия, он так и не смог с уверенностью определить: или муравьи распространяются из какого-то центра, или размножаются равномерно по всему городу. Их разведчиков можно было теперь встретить повсюду. Неожиданно для себя Иш стал дотошным аккуратистом, так как мельчайшая крошка еды или дохлая муха мгновенно осаждалась муравьиной колонной в дюйм шириной, которая в считанные секунды покрывала шевелящейся массой самую ничтожную свою жертву. Они разгуливали в шерсти Принцессы, словно блохи, но, судя по безмятежному состоянию собаки, в отличие от блох не кусались. Иш постоянно находил их в собственной одежде. Однажды утром он проснулся от ощущения кошмара: ниточка муравьев ползла по щеке и спускалась вниз на подушку, стремясь к какой-то, так и не ставшей понятной человеку цели. Но человеческий дом был для муравьев все-таки враждебной территорией, куда они совершали свои разбойничьи рейды. Основные же силы размещались вне дома. Муравейники теперь встречались на каждом шагу. Иш не мог отвернуть ком земли, чтобы не увидеть, как тысячами суетливо поднимаются муравьи на поверхность по глубоким подземным ходам и переходам, казалось насквозь пронзившим всю землю. Кажется, они должны были уничтожить всех прочих насекомых, и если сделать это не прямым насилием, то по крайней мере лишив их корма, а значит, средств к существованию. Он натащил в дом, намереваясь превратить его в неприступный бастион, банок с аэрозолями и дихлофосом, но силы оказались неравными, и экспансия извне, несмотря на отраву, продолжалась по трупам своих же сородичей. Отрава действовала безупречно, но гибель даже миллиона этих существ никоим образом не могла отразиться на общем количестве. Иш пытался приблизительно подсчитать, сколько муравьев может существовать только в его ближайшем окружении. Получилась немыслимая цифра, в которую не хотелось верить, — миллиарды! Неужели у них не было естественных врагов? Неужели они нарушили все законы саморегуляции? С уходом человека не суждено ли им стать властелинами Земли? А по большому счету, это ведь были просто суетливые маленькие муравьишки, способные лишь раздражать, доводя до истерик, чувствительных калифорнийских домохозяек. Предприняв некоторое расследование, Иш пришел к заключению, что муравьиная зараза не вышла за пределы города. В своем роде муравьи, как собаки, кошки и крысы, оказались домашними животными, зависящими от результатов деятельности и существования человека. Это заключение вселило в него надежду. Если он прав, можно в любой момент уехать из города, но все же, принося в жертву собственное благополучие и комфорт, он решил остаться и продолжать наблюдение за ходом событий. Но одним прекрасным утром Иш понял, что не видит ни одного муравья. Тогда он не поленился и тщательно обшарил весь дом, но не обнаружил даже их разведчиков. Он бросил на пол кусочек какой-то еды и пошел заниматься собственными делами. Когда через несколько минут вернулся, на поле натурного эксперимента не было ни одного муравья, и еда лежала нетронутой. Сгорая от любопытства, понимая, что произошло нечто, пока необъяснимое, он вышел на улицу. Перевернул земляную глыбу, и ни один муравей не показал носа из своего подземного убежища. Тогда он начал настоящую охоту. Кое-где он находил бессмысленно суетящихся муравьиных индивидуумов, но было их настолько мало, что он мог пересчитать их поодиночке. Тогда охота на муравьев продолжилась с еще большим рвением. Ни одного дохлого муравья. Они словно испарились. Если бы Иш обладал муравьиным искусством рыть глубокие норы, то спустился бы под землю, нашел их гнезда, а в них, наверное, миллиарды погибших муравьев. Но он мог только пожелать себе побольше знать о муравьином образе жизни и продолжать бесплодные расследования. Тайны муравьиного исчезновения человек не раскрыл, но тем не менее вывод о причинах случившегося напрашивался сам собой. Стоит любому виду достигнуть критической количественной концентрации, как карающий меч Немезиды мгновенно опускался на головы существ этого вида. Вполне возможно, что муравьи просто сожрали тот запас еды, который являлся основным фактором столь стремительного, превосходящего все границы разумного роста их количества. Более вероятно, что они пали жертвой какого-нибудь заболевания, в одночасье уничтожившего весь муравьиный род. И еще несколько дней Иш чувствовал, или ему казалось, легкий, всепроникающий запах гниения разлагающихся миллиардов муравьиных тел… Однажды вечером, через несколько дней после конца муравьиного нашествия, Иш проводил покойный вечер за книгой, пока не ощутил легкий приступ голода. Вспомнив, что в холодильнике завалялся кусок сыра, отправился на кухню, а там, случайно взглянув на стенные часы, с удивлением обнаружил, что всего лишь тридцать семь минут десятого, хотя ему казалось, должно быть гораздо больше. Возвращаясь в гостиную, на ходу откусив сыра, он без особенного смысла взглянул на наручные часы. Стрелки показывали девять минут одиннадцатого, а ведь он совсем недавно ставил их по стенным. «Старая вещь не может служить вечно, — подумал Иш. — Ничего удивительного». И сразу вспомнил, как испугался стрелок этих часов, когда вернулся в свой дом. Он устроился поудобнее и продолжил прерванное чтение. Слегка дребезжали стекла — это бушевал северный ветер, неся с собой густой дым лесных пожаров. Он уже привык к запаху дыма, привык не обращать на него внимания, хотя порой наступали такие моменты, когда из-за дыма становилось трудно различать предметы. Вот и сейчас он поморгал, потер глаза и слегка напряг зрение, потому что буквы на листе бумаги начали странно расплываться, принимая малопонятные очертания. «Это глаза слезятся от дыма, — решил он.— Я стал плохо видеть из-за дыма». Но стоило лишь поднять голову и оглядеться кругом, он понял, что не только белая книжная страница, а все кругом, потеряв ясность линий, потускнело. Вздрогнув, он метнул взгляд на свисающую со стены лампу. А еще через мгновение вскочил с кресла и, с отчаянно бьющимся сердцем, стоял на ступенях дома и смотрел на замерший у подножия холмов город. Как и прежде, продолжали гореть огни уличных фонарей. По-прежнему цепочка желтых бусинок высвечивала силуэт великого моста, по-прежнему тревожно вспыхивали и гасли красные точки на его высоких башнях. Человек, напрягая зрение, вглядывался в эти огни. Ему казалось, что свет потускнел; или ему действительно казалось, или это медленно плывущий дым застилал огни и делал свет тусклым. Он вернулся в дом, снова уселся в кресло, поднес к глазам книгу и, пытаясь читать, старался забыть обо всем — забыть то, чего так боялся. Опять устали глаза, и он сильно сжал веки, потом еще раз сжал. Недоумевая, посмотрел на висящую перед ним лампу. И вдруг вспомнил… часы. Ну конечно же, стенные кухонные часы! «Вот и все, — мелькнула отчаянная мысль. — Это должно было случиться!» Его часы показывали десять пятьдесят две. Он пошел на кухню — на стенных часах было десять четырнадцать. Он быстро прикинул в уме разницу хода. Результат получился отвратительный. Если он прав, часы здорово отставали. Он знал, что маятники электрических часов приводятся в действие импульсами электрического тока, определенными строгой последовательностью шестьдесят импульсов в минуту. Теперь же частота их становится все меньше и меньше. Инженер-электрик, наверное, без труда мог бы подсчитать, насколько меньше. Иш сам предпринял попытку подобных вычислений, но, понимая никчемность занятия, испытывая чувство досады и беспомощности, оставил его. В любом случае, если электроэнергетическая система начала разваливаться, процесс развала будет ускоряться с неизбежной быстротой. Вернувшись в гостиную, он уже без сомнения мог сказать, что еще более тусклым стал окружающий его свет. Осмелев, поползли из углов, из-за спинки кресла длинные черные тени. «Гаснут огни! Свет мира!» — подумал он и ощутил себя ребенком, оставленным в темноте незнакомой комнаты. А Принцесса дремала, растянувшись на полу у его ног. Угасание света не имело для нее никакого значения, но нервное состояние человека передалось ей, и собака, вскочив, обнюхивая углы и тихонько поскуливая, суетливо забегала по комнате. И снова стоял человек на ступенях своего дома, и смотрел, как, с каждой новой минутой, тускнел, из яркого, переливающегося становясь желтым, свет уличных фонарей. И думал человек, что, наверное, сильный ветер помогает погасить свет — обрывая провода в одном месте, нарушая контакт в другом… И огонь бушующих, вышедших из-под контроля человека лесных пожаров, пожирая опоры линий электропередач и даже целые электростанции, тоже помогает погасить свет. Через какое-то время перестал тускнеть свет, но, однажды потеряв свою силу, остался таким же желтым и слабым. Иш вернулся в дом, придвинул к креслу еще одну лампу, и теперь при свете двух, а не одной, как прежде, смог, не напрягая зрения, продолжать читать свою книгу. Принцесса успокоилась, растянулась рядом и снова задремала. Было поздно, но ему совсем расхотелось идти спать. У него было такое чувство, будто сидит он у постели умирающего — самого близкого, самого дорогого друга. И еще он вспомнил великие слова: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». Но оказывается, есть у истории и другой конец. Немного погодя, он снова пошел на кухню взглянуть на стенные часы. Они остановились, и стрелки симметрично относительно друг друга замерли на одиннадцати и пяти. А наручные упрямо показывали, что время неумолимо отсчитывает начало нового дня. Свет, наверное, проживет еще много часов, а может быть, медленно угасая, еще несколько дней. Но он не мог и не хотел идти в постель. Он снова пытался читать, но вскоре книга выпала из ослабевших пальцев, и он заснул, сидя в своем кресле.Каждая мелочь была тщательно продумана в электроэнергетической системе и потому не требовала постоянного участия и заботы человека. И когда заболел человек, продолжали мощные генераторы посылать по проводам свои точно выверенные во времени пульсации электрического тока. И продолжал гореть свет, когда закончились короткие муки агонизирующего человечества. И так продолжалось неделями. И если выходила из строя мощная линия, снабжающая энергией целый город, отключала ее система из своей сети еще до того, как падали стальные провода на землю. И если целая электростанция прекращала работу, остальные, отдаленные друг от друга на сотни миль, подхватывали ослабевшее звено и, увеличивая собственную мощность, посылали по проводам столько электроэнергии, сколько было нужно. Но, как и на бетонной автостраде, даже в такой совершенной системе есть свой слабый участок, уязвимое звено. (Это неизбежная, роковая отличительная черта, присущая каждой системе.) Так бы и продолжала непрерывно течь вода, продолжали бы мерно крутиться, посаженные в наполненные маслом гнезда подшипников валы генераторов, и шли бы годы… но существовало слабое место, и скрывалось оно в регуляторах, управляющих генераторами. Никому не пришла в голову мысль сделать их полностью автоматизированными. Каждые десять дней приходилось человеку проверять их состояние, наверное, раз в месяц пополнять масло. Через два месяца без всякого ухода уровень масла снизился, а время шло — неделя за неделей — и тогда один за другим начали выходить из строя регуляторы. Изменился угол наклона, и побежала вода, не попадая на лопасти турбины. И тогда замедлял свое вращение генератор и переставал отдавать в систему часть своей энергии. А когда один за другим выключались они из общего круга, нагрузка на оставшиеся возрастала и возрастала, и развал всей системы был предрешен.А когда он проснулся, то увидел, что еще более тусклым стал свет электрических ламп. Из режущего глаз накал нити стал оранжево-красным, и теперь он спокойно мог смотреть на нее, не прикрывая глаз ладонью. И хотя он не выключил ни одной лампы, унылый полумрак поселился в его доме. «Гаснет свет! Гаснет свет!» Как часто во все века произносились эти слова человеком: иногда это была ничего не значащая, мельком брошенная фраза, иногда ее шептали помертвевшие губы, иногда в буквальном, иногда в переносном смысле, подразумевая некий символ. Ведь как много значил свет в истории человечества! Свет мира! Свет жизни! Свет знаний! Дрожь пробежала по телу человека, но подавил он страх. Несмотря ни на что, великая система энергии и света поразительно долгое время продолжала жить, и вся ее автоматика, когда не стало человека, тоже продолжала свою работу. И он вспомнил тот день, когда, не зная ничего о случившемся, спустился с гор. Тогда смотрел он на электростанцию и чувствовал, как уверенность и покой возвращаются к нему, потому что ничего не могло случиться в Мире, где продолжала стремительно уходить в решетку плотины вода и, как прежде, слышен был приглушенный, непрекращающийся гул вращающихся генераторов. И снова гордость за родные места поселилась в его душе. Наверное, нигде так долго не продолжала жить система. Возможно, он видит последние электрические огни, горящие на этой земле, и когда погаснут они, долгое, бесконечно долгое время пройдет, пока вспыхнут они и снова озарят эту землю. Сон оставил его, и сидел Иш, выпрямившись в кресле, и чувствовал, что не имеет он права сейчас спать, и желал лишь одного, чтобы быстрее наступил конец и чтобы был наполнен гордостью и достоинством, не растянулся в долгую агонизирующую муку ожидания. Снова, еще раз мигнув, стал слабее свет, и тогда Иш подумал: «Все… это конец». Но еще жил свет, лишь темно-вишневой стала нить в хрупкой оболочке стекла. И снова начал меркнуть свет. Словно катящиеся с горы сани — сначала медленно набирая скорость, а потом все быстрее, все стремительнее, несясь вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60