— Вы, поняли: я хочу поговорить о «Фаэтоне».
Саша машинально сжал в руках сумку с прибором.
Мужчина опять замолчал, вероятно, ожидая ответной реплики, но говорить было пока не о чем. И так ясно, что о «Фаэтоне». Дальше что?
— Я хочу обратиться к вашему благоразумию, — выдавил он из себя.
И тут не выдержал Ваня:
— Не надо о высоких материях. Давайте по делу!
Незнакомец болезненно сморщился от такой бестактности, и ребята вдруг поняли, что он не время тянет и не кривляется, а ему действительно тяжело говорить, у него беда какая-то… Ване сделалось неловко.
— «Фаэтон» может принести вам много неприятностей, — незнакомец подбирался всё ближе и ближе к тому главному, что хотел сообщить.
— Мы это уже поняли, — спокойно ответила Аня.
— Отдайте его мне, и все ваши проблемы исчезнут, — выпалил он, наконец.
— Как это — отдать его вам? — заморгал глазами Ваня.
— Да Вы, собственно, кто такой? — в свою очередь налетела Аня, с вызовом глядя в глаза мужчине.
— И с какой стати мы должны отдавать прибор вам? — спокойно, но твердо задал свой вопрос Саша.
— Вы хотите знать, кто я? — незнакомец спрашивал удивленно: то ли его все должны были узнавать сразу, как телезвезду, то ли — наоборот, он был глубоко засекречен и права не имел раскрывать свою личность кому попало. — Да я же…
Но фраза так и повисла в воздухе. Таинственный человек вдруг как-то весь напрягся и замолчал, словно его выключили. Глаза внезапно потухли, и это было страшно. Он смотрел мимо ребят, в сторону выхода.
И тогда Аня, Саша и Ваня, не сговариваясь, посмотрели туда же.
В дверях стояли те двое, от которых они совсем недавно с таким блеском улизнули.
— Мы попали, — тихо сказал Ваня.
— Быстро отвернитесь! — зашептал Саша. — Они ещё не видят нас. Тут мало света… Пусть у нас будет хоть пять секунд лишних на раздумья.
Незнакомец сидел всё так же неподвижно, скованный ужасом, и Саша вдруг понял, отчего потухли искорки в его глазах. Как-то он заходил к маме, в её отделение урологии, там лежал больной с почечной коликой — у него были такие же нереально черные глаза со зрачками во всю радужку. Но Саша только слышал раньше, что от страха бывает так же, как и от боли.
Потом незнакомец медленно встал и, будто сомнамбула, двинулся в сторону, противоположную входу. Конечно же, там была другая дверь. И не привлекая ничьего внимания, мужчина скрылся, растворился, исчез — как привидение, просочившееся сквозь стену.
Ребята заворожёно следили за этой сценой, и все трое думали об одном и том же: не повторить ли им самим подобный трюк? Переглянувшись, они поняли друг друга без слов: нет, слишком опасно, там может быть ловушка. Они ведь даже не успели узнать, кем он был, этот чудаковатый незнакомец…
Тем временем двое «знакомцев» уже шли по залу в их сторону…
— Заметили? Похоже, заметили, — то ли подумала, то ли вслух прошептала Аня. — Что делать?
И тут Ваня поднялся, покачиваясь, как пьяный, и громко крикнул заплетающимся языком:
— Офисант! Быстр сюда, офсант!
Все сидящие за столиками обернулись на этот неожиданно громкий призыв и затихли, сгорая от любопытства.
И монолог, произнесенный Иваном, не оставил публику равнодушной. Но пощадим нравственность наших читателей и не станем приводить его здесь. Поверьте, запас весьма специфических слов и идиоматических конструкций оказался у Оболенского намного богаче, чем могли предположить его друзья, привыкшие в последнее время общаться между собой исключительно на «великом и могучем». Досталось и обслуге, и повару, и хозяевам этого… совсем некудышного заведения.
Официант, мирно беседовавший с барменом, сначала вздрогнул, напрягся, потом присмотрелся, оценил масштаб бедствия, и начал готовиться к достаточно привычной операции.
Поддержал друга и Саша. Он был не так артистичен, но шума и некоторой оригинальности в выражениях добавил. Аня поняла, что пора и ей включаться в игру, правда с лексиконом было у нее тяжеловато, зато с криками и визгами вышло совсем неплохо.
Еще бы чуть-чуть, и участниками скандала стали практически все посетители, но тут официант, наконец, посчитав деньги, оставленные ребятами на столике, и получив сигнал готовности от помощников, громко скомандовал:
— Борька, Вадим! Вперед!
Два здоровенных бугая с угрюмыми лицами проследовали пружинистой походкой к столику разбушевавшихся клиентов. Такие в разговоры не вступают. Доступна ли им вообще человеческая речь? На работе — уж точно нет.
Оставались последние секунды, и небывалое вдохновение накатило на Ваню. Он влез на стул, подбоченился, гордо поднял голову и стал похож на императора Нерона, который во время страшного пожара в Риме стоял вот так на высокой горе недалеко от города и просто наблюдал. Поговаривали, что Нерон сам поджёг Рим лишь для того, чтобы испытать чувства троянского царя Приама в момент гибели Трои и правдоподобнее сыграть его роль на сцене. Нерон был не только тираном, но и прекрасным актёром. Перед смертью, закалывая себя мечом, он воскликнул: «О боги! Какого великого артиста теряет в моем лице человечество!»
«Как похож!» — думала Аня.
Ассоциация была не случайной: однажды еще в школьном театре они делали попурри из классических сцен от античности до наших дней, и Ваня изображал как раз Нерона.
Когда вышибалы уже сняли дебошира со стола и быстро понесли к выходу, он кричал:
— О, жалкие, ничтожные свиньи! Какого артиста вы хотите выбросить на помойку!
Публика аплодировала.
— Никогда еще не слышала более восхитительной отсебятины! — успела шепнуть Аня Саше, и тут вернувшиеся добры молодцы, подхватили под белы руки их обоих и вышвырнули на улицу следом за Ваней.
К счастью никто не пострадал, падая на тротуар — успели сгруппироваться, а потом, обернувшись к вышибалам, дружно сказали:
— Спасибо!
Здоровяки ничего не поняли, но объясняться было решительно некогда, ребята только еще успели услышать, как подошедший официант говорил охранникам:
— Я сразу понял, что это психи. Еще и Германа зачем-то спрашивали…
А позади в дверях толпились поклонники Ивана Оболенского, и прорваться сквозь их заслон тем двоим было совершенно невозможно. Скорей всего, преследователи уже выбрали обходной путь — через служебный вход.
Счет опять пошел на секунды.
Глава 16
ОТПЛЫТИЕ
Солнце клонилось к закату. Возле причала на Ниле стоял большой корабль-ладья. С высоко поднятыми носом и кормой он был похож на полумесяц. Всю его обшивку украшал разноцветный орнамент, а в передней части таращились два глаза удлинённой формы — по одному с каждого борта — главный оберег судна от возможных опасностей. Этот величественный корабль принадлежал лично Нефертити. И сейчас люди на нём готовились к отплытию. Вокруг шла обычная суета: рабы тащили на плечах запасы продовольствия, кормчий проверял, всё ли в порядке с рулевым управлением и вёслами, расторопные слуги заводили лошадей в денник. За работой зорко следил капитан. Он периодически покрикивал на тех работников, которые вдруг начинали медлить, и давал ценные указания слугам.
Но вот приготовления закончены. Гребцы заняли свои места у боковых вёсел, кормчий — у рулевого весла, а капитан взобрался на верхнюю рею, чтобы осмотреть перед отплытием водный простор и прикинуть правильтный маршрут. Разлив реки начался совсем недавно, и кое-где ещё оставалось мелководье. В любое время года, а в это особенно, капитану часто приходилось взбираться на мачту и оттуда наблюдать за рекой. Также во время путешествия он постоянно должен был следить за глубиной, чтобы не сесть на мель. Пока судно двигалось по Нилу, капитан то и дело стоял на носу и длинным шестом промерял глубину.
Великую реку Нил, текущую с юга на север и впадающую в Средиземное море, египтяне называли Итеру, что означало просто «река». Судам, двигающимся по течению, не нужно было поднимать паруса: течение само несло судно в нужном направлении, а для скорости использовались ещё и гребцы. Корабли, шедшие в обратном направлении, обязательно поднимали паруса, а ветер здесь почти всё время дул с севера на юг.
Судно, на которое поднялись Джедхор, Апуи и еще несколько слуг, подняло огромный прямоугольный парус, чтобы направиться в сторону столицы. Слуги разместились в маленьких каютах в кормовой части корабля, а Джедхор и Апуи направились в большую центральную кабину-каюту, специально предназначенную для знатных пассажиров. Просторное помещение состояло из нескольких комнат. Одну из них занял Апуи, другую, наиболее богатую, — Джедхор. Третья комната служила столовой. Там, на красивом резном столике уже стояли напитки и еда.
Капитан отдал команду об отплытии, и корабль тронулся в своё долгое путешествие по Нилу. Джедхору и его слуге предстояло провести на этом судне не один день, ведь от Меннефера до столицы было очень-очень далеко.
Глава 17
ПОГОНЯ
Двух красавцев-жеребцов сирийских кровей вывели с корабля и запрягли в богато украшенную колесницу. Кони стучали копытами и встряхивали гривами. Им не терпелось размять затёкшие мышцы. Долгое путешествие на корабле в тесном деннике было весьма тяжёлым для них испытанием. Джедхор и Апуи взошли на колесницу. Хозяин взял в руки поводья и, взмахнув золотой плетью, направил лошадей к большому городу, что стоял на возвышенности.
Город располагался на правом берегу Нила и был окружён высокими стенами, с множеством каменных входов. Он носил название Опет, что означало «святилище». Позднее Гомер назовёт его стовратными Фивами. А в более древние времена, когда он ещё не был столицей и назывался Уасет, как IV Ном Верхнего Египта, на территории которого располагался. Затем, в эпоху Нового царства сделался столицей Египта и получил громкое и достойное имя — Опет. Здесь возвышались два огромных храмовых комплекса в честь главного бога Та-Кемет — Амона-Ра.
Опет был поделён на две части: Опет Амона и Южный Опет. В Южном Опете Аменхотеп III, отец Эхнатона, приказал возвести огромный храмовый комплекс, посвящённый Амону-Ра на месте маленького полуразрушенного храма Амона. А в Опете Амона стоял древний храмовый комплекс Амона, построенный ещё Тутмосом III. Оба комплекса, старый и новый, были соединены между собой аллеей сфинксов, по обеим сторонам которой стояли официальные здания и дворцы, окружённые пышными садами.
Вообще, отец Эхнатона очень активно занимался строительством, особенно здесь, в Фивах. Он превратил столицу в цветущий сад с множеством деревьев и цветов, среди которых возвышались дворцы, храмы и золотые обелиски.
На противоположной стороне Нила, на левом его берегу, расположилась Долина царей и Долина цариц, где нашли успокоение бывшие властители Великой Та-Кемет. Там же, на левом берегу, раскинулся ещё один город, окружённый огромной кирпичной стеной, высота которой составляла около двадцати метров, а ширина у основания — около пятнадцати. Стена почти полностью скрывала всё, что было за ней. Этот город выглядел как неприступная крепость. За мощными воротами находились три царских дворца, построенные Аменхотепом III. Свою резиденцию он приказал возвести к югу от своего же огромного заупокойного храма. Один из дворцов принадлежал его царственной супруге Ти, матери Эхнатона. И у других членов семьи были свои дворцы и дома. Роскошные виллы визиря, царского казначея и главного управляющего стояли чуть поодаль. Резиденцию Аменхотепа III обрамлял пышный сад, где росли пальмы, платаны, ивы, акации, гранаты, многие другие деревья. Тут же раскинулось живописное озеро, поражающее размерами: ведь это был пруд, вырытый по приказу владыки для его супруги Ти. Всего за пятнадцать дней строители сотворили настоящее чудо: три тысячи семьсот локтей в длину и семьсот в ширину. Работы велись во время разлива Нила, и глубокий канал соединял озеро с рекой, а высокие плотины удерживали в нём воду. Аменхотеп III, чтобы доставить удовольствие великой царственной жене Ти, объявил праздник по окончании работ. Большая процессия двинулась к озеру, и после официальной церемонии открытия Аменхотеп III и Ти взошли на великолепную барку под названием «Отблеск Атона», построенную специально для царицы, и торжественно поплыли. По берегу за баркой следовали музыканты и танцоры с весёлыми песнями и танцами. Событие это Аменхотеп III решил сделать ежегодным, объявив, что отныне все жители Великой Та-Кемет 4 октября будут отмечать праздник Озера, непременным атрибутом которого станут пир и развлечения.
Аменхотеп III почитал солнечного бога Атона. Вот почему барка, подаренная Ти, носила его имя. Да и царица около своего дворца поставила небольшой храм в честь Атона, который тогда ещё не мог сравниться с Амоном. Скромные храмы, посвящённые ему, разительно отличались по красоте, убранству и величию от огромных храмовых комплексов Амона. Однако царская чета явно благоволила Атону, и не случайно именно его Эхнатон, сын Ти выбрал в итоге для поклонения.
Недалеко от новой резиденции Аменхотепа III высился величественный заупокойный храм, выстроенный по приказу владыки, где поклонялись бы властителю и после его смерти. Сам Аменхотеп III называл храм «вечной крепостью, владением вечности». Это сооружение было также великолепно, как и новый дворец. К главным воротам вела аллея из каменных изваяний бога Анубиса в виде шакалов. Перед самим заупокойным храмом гордо восседали две гигантские статуи правителя, высеченные из цельных глыб песчаника. Позже греки назвали их колоссами Мемнона — так они величали Аменхотепа III. Высокие двери храма на бронзовых петлях были изготовлены из дорогого ливанского кедра, отделаны листовой бронзой, по которой выбили огромную фигуру Амона, украшенную золотом и серебром. Внутри храма также возвышались статуи Амона, стелы и обелиски из драгоценных металлов, инкрустированные сверкающими камнями. На одной из стел Аменхотеп III повелел сделать надпись: «Владыка Двух Земель возвёл этот храм, чтобы он существовал миллионы лет, и я знаю, он переживёт всё, что бы ни случилось».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62