Если ваши тепличные территории дойдут до Полярного океана, это даст человеку многое».
Затем Поллинг перешел к более узким вопросам увеличения урожайности. Он говорил о том, что пока еще лишь половина всей высеваемой пшеницы – кустистая, а остальная – одностебельная, и что нужно скорее повсюду переходить на самые рациональные способы обработки земли.
Доклад окончился. Обсуждение его не заняло много времени – любители говорить речи только для того, чтобы что-то сказать, давно перевелись. Было принято решение о том, что каждый участник совещания должен продумать вопросы, изложенные Поллингом, и затем, если у него появятся дельные, по его мнению, мысли, изложить их на Совете молодых.
После совещания Павел отправился домой. Он мог проехать к себе в метро или в теплой машине, но пожелал пойти пешком. Иногда на ходу легче и плодотворнее думается. Сибирская ночь приняла его в свои объятия, они были не слышны, но жестки. Кругом стояла почти полная тишина, и огромный город-парк казался уснувшим. Воздух был неподвижен, и темные ели не отряхивали с себя снежных нарядов. Но все леденело вокруг. Выдыхаемый воздух, еще не отделившись от губ, Превращался в облачко мелких кристаллов.
Павел не замечал мороза. Он равнодушно проходил мимо изящных станций метро, дышавших теплом. В его сознании вновь проходили картины, нарисованные Пол­лингом…
«Как это совпадаете моими мыслями, – думал он, – с тем, что говорил я Герде. Поллинг, конечно, прав, надо начать немедленные поиски новых путей. Но не все, что говорилось в Совете молодых, Павла удовлетворяло. Если рассчитывать на тепличное северное земледелие, то это палка о двух концах. В этом случае придется снести с лица земли огромные лесные массивы, а они очень нужны народам – это бумага, шелк, спирт и многое другое, а главное – основной обогатитель и регенератор воздуха».
«Видимо, – думал Павел, – единственно правильный путь – резкое увеличение урожайности. Если за последние полсотни лет урожайность поднялась в три раза, почему же не поднять ее еще в два–три и больше раз?»
С этими мыслями он и явился в свой отель. В его уютной комнате с кондиционированным, или, как теперь говорили, улучшенным воздухом, с рядами книг в длинном шкафу, с мягким синтетическим ковром под ногами он почему-то почувствовал себя одиноким. Вспомнил о Гарде, и она представилась ему далекой звездой. Спать не хотелось. Он достал книгу и начал читать. Это была книга об Арктике. Об истории ее освоения.
Один за другим перед глазами Павла проходили полярные исследователи далекого прошлого: Нансен, Амундсен, Седов, затем деятели эпохи дрейфующих станций – Папанин, Зубов, Сомов, Трешников. Интересное было время! Люди месяцами находились на неверном льду и вместе с ним проплывали громадные расстояния. А почему, собственно говоря, назвал я этот лед неверным, подумал Павел. В Арктике лед покрывает целый океан и достаточно надежен. Сковывая свободную поверхность океана, он не дает разрушать себя. В сущности для него опасна только высокая температура. Эх, если бы он мог существовать и в теплых морях, тогда сказка о цветах в снегу стала бы былью.
Тут Павел, пораженный своей мыслью, отложил книгу в сторону и задумался. Ведь известно, размышлял он, что производство искусственной клетчатки освоено теперь полностью, полимерные материалы производятся в таких колоссальных масштабах, что превзошли выпуск металлов. Их просто не знают куда девать. «Нашли применение, – усмехнулся он, – делать из них покрытие дорог. А что если полимеры использовать на другое, очень важное дело: изготовлять большие понтоны с искусственной почвой. Эти понтоны можно будет размещать в соответствующих климатических поясах океана и тогда… Тогда, – ответил он себе, – появятся обширные искусственные острова, а на них урожайные поля… Масштабы!»
Да и в самом деле, в тех местах нашей планеты, где живительная солнечная энергия наиболее интенсивна, раскинулись, в большинстве случаев, обширные водные пространства. Пространства. Полезная производительность их зачастую очень мала, а иногда и ничтожна, как например той части Атлантического океана, которая известна под названием Саргассова моря. А между тем, размышлял Павел, если построить понтоны со стороной в 1 километр и потом сплотить их, окажем, в первичную систему из 100 штук, то образуется десять тысяч гектаров полезной площади. При средней урожайности в сто центнеров с гектара мы будем иметь миллион центнеров зерна. Понятно, что в просторах океана таких систем можно разместить великое множество.
А ведь достаточно иметь их хотя бы десять тысяч, и человечество получит дополнительно миллиард тонн зерна. Понтоны можно будет перемещать по широте и, следовательно, они смогут давать не только зерно, но и все остальное – кофе, фрукты, кокосовые орехи и все виды овощей. Таким образом, полное изобилие продуктов питания для населения более десяти миллиардов человек может быть достигнуто. Нужно только привлечь к этому океанографию и химию синтетических материалов.
Павел засел за работу.
Глава вторая
ГОЛУБАЯ ЦЕЛИНА
Совет молодых был взволнован. После того, как на очередном заседании проект Павла был рассмотрен во всех подробностях, его полностью одобрили и отправили в Совет старейшин. Только этот последний мог утвердить его и передать в Координационный центр науки и техники, который бы занялся его осуществлением. Но неожиданно консультант Совета старейшин Штамм вернул проект с коротким заключением: «Малообоснован».
В здании Совета молодых Павла окружили знакомые и незнакомые.
– Ах, Павел, – почти кричал грузин Рамишвили, – ты придумал замечательную вещь, у тебя все правильно, но разве этот старый гриб может что-нибудь понять? Он живет идеями девятнадцатого века!
Очень уравновешенный, спокойный и, видимо, очень сильный молодой человек Виктор Филиппов, не принимавший до сих пор участия в беседе, вдруг оказал:
– Мы, конечно, этого дела оставить не можем. По нашему общему мнению, предложение Павла – одно из лучших решений проблемы. И нужно, чтобы Совет старейшин познакомился с ним. Мы имеем на это право, потому что продуктовый баланс мира – дело всего человечества. Пусть Павел идет в отдел новых проектов Совета старейшин и выяснит, в чем дело.
Виктора поддержали и тут же уполномочили Павла отправиться в Совет старейшин. Когда, наконец, стих­ли крики и жаркие споры, послышался задорный голос Наталии Эрастовой:
– Ну, довольно, пойдемте потанцуем!
Все зашумели, поднялись и отправились в зал отдыха. Он был совершению круглый, обрамленный амфитеатром сидений. Один известный химик создал для этого зала уникальный полимер. Пол блестел, как зеркало, и непрерывно менял свой цвет в зависимости от угла падающего на него света. Это радовало глаз. У проходов амфитеатра стояли автоматы, где можно было выпить на выбор прохладительные напитки, соки или легкое вино. Из невидимых репродукторов полились плавные звуки вальса, и все закружились в танце. Только Павел, никогда не танцевавший, сел в уголок и стал смотреть на веселые нарядные пары и радугу, вспыхивающую на полу. Вдруг он почувствовал на своем плече чью-то жаркую руку. Он обернулся. Это была Наташа Эрастова.
Ее большие глаза блестели.
– Послушай, Павел, ты знаешь, я ведь химик, а в твоем проекте плоты изготовляются из полимеров, верно? Так слушай, у нас получены близкие к ним, но гораздо более дешевые материалы. Знаешь, Павел, если ты хочешь, – она немного смутилась, – если ты хочешь, я буду тебе помогать. Во всем, во всем я… Ну, в общем, хочу тебе быть полезной…
Она замолчала и покраснела. Растроганный Павел горячо поблагодарил Наташу. Такая помощь ему действительно была нужна. Но в глазах Наташи он ничего, кроме интереса к новому делу, не увидел. И это потому, что все его мысли были в этот момент заняты Гордой.
На следующий день Павел отправился в Совет ста­рейшин. Если Совет молодых занимал современное, к тому же специально построенное здание, то Совет старейшин размещался в двадцатипятиэтажном здании постройки прошлого века. Оно было просто по архитектуре, но отличалось сложным внутренним устрой­ством. Бесконечные коридоры и эскалаторы образовали настоящий лабиринт. «Ну и строили же когда-то!» Павел потратил целых двадцать пять минут, чтобы отыскать нужную ему комнату. Это был большой просторный кабинет со стенами, обшитыми светлым дубом. Одна стена представляла собой сплошной книжный стеллаж. В кабинете стоял письменный стол. За столом в мягком кресле сидел хорошо выбритый человек лет пятидесяти. Это был Штамм. Он поднял от бумаг немного усталые серые глаза и спокойно сказал:
– А, это вы, Светлов! По поводу вашего проекта? Понимаю, – улыбнулся он. – Садитесь, пожалуйста.
Подумав немного, он мягко оказал:
– Ваш проект действительно не очень-то обоснован. Ну, вот, например, находите ли вы разницу между океаническим климатом и климатом материковым или хотя бы островным?
– К чему такой вопрос, – изумился Павел, – об этом знают и пятиклассники…
– Но мы с вами должны знать много больше… Повышенная влажность и постоянные ветры, как это нам известно по ряду островов и прибрежий, не дают возможности растениям развиваться нормально, и очень возможно, что на ваших искусственных плавучих остро­вах мы, кроме соломы, ничего не получим. В новых условиях растения меняют свои свойства, и с этим мы должны считаться.
– Но, послушайте! – воскликнул Павел. – Посмотрите на Гавайские острова – это затерявшиеся точки на громадной карте Тихого океана, а между прочим на них производится немалое количество самых разнообразных продуктов. А коралловые атоллы!
– Ну, уж не такие это точки, их площадь равна 10 400 квадратным километрам, и они обладают собственным микроклиматом, который во многом отличается от климата открытого океана…
– Но мы же сплотим отдельные понтоны в большие массивы, и там возникнет также свой микроклимат.
– Это было бы хорошо, но такие массивы для нормального развития тропических и субтропических куль­тур нужно держать строго на одной широте, иначе говоря, они должны стоять на якорях. Что ж, в настоящее время технически даже очень большой понтон можно поставить в Mope на якорь. Капрона, нейлона и прочих материалов тоже хватает. Один, пять, десять понтонов, стоящих вместе, это ничего, но когда их будут тысячи, и они будут, подобно полярным льдам, закрывать значительные водные пространства, то дело осложнится; внутри такого массива в результате неравномерного давления ветра на его площадь и действия течений возникнут такие же явления, как и в полярных льдах.
То есть сжатие и разрежение. Льды, как вы знаете, в этих условиях торосятся, а ваши сплоченные понтоны просто разрушатся, и, конечно, в этих условиях весь массив будет сорван с якорей, его остатки разбросает по океану и уничтожит штормом.
– Растения мы переделаем, – сказал Павел, – и в новых условиях они станут расти и плодоносить не хуже, чем в старых. Современная генетика и селекция, как вы знаете, делает чудеса. А что касается штормов, то океанология обеспечит нам безопасность.
– Возможно, – согласился Штамм, тонко улыбнувшись, – но зачем это?! В общем-то продуктов сельского хозяйства пока на нашей планете хватает.
– Вы… Вы, видимо, не ясно себе представляете, что такое настоящее изобилие. Это полное удовлетворение всех потребностей всего человечества, а для этого нужно добиться гигантской производительности. Я могу вам привести пример из нашей же истории. В свое время, еще при социализме, в нашей стране были люди, которым казалось, что продуктов у нас достаточно. Но партия рассудила иначе – силы страны были скон­цен­три­рованы и брошены на освоение целины, на развитие всех отраслей сельского хозяйства. И в результате люди стали жить много лучше! Теперь мы сделаем то же: океан-это наша голубая целина.
Во время этой горячей тирады Павла Штамм через плечо холодно смотрел в окно, а затем раздельно и спокойно оказал:
– Вы смешиваете две социальные структуры – социализм и коммунизм, хотя одна вытекает из другой, но их производительные силы несравнимы. Зачем нам, сибирякам, такое неспокойное дело, как океан?! Пусть этим занимаются народы, живущие на берегах океана, а вам достаточно изложить свои идеи в статье и продолжать заниматься ботаникой в наших прекрасных теплицах. По всем вышеизложенным причинам наш отдел решил дать отрицательную рекомендацию Совету старейшин. Ваш проект малообоснован и… – он немного помедлил, – не представляет практического интереса.
Сказав это, Штамм углубился в бумаги, и лицо его приняло холодное, задумчивое выражение. Павел растерянно молчал до тех пор, пока его собеседник не оторвал глаз от бумаг и не сказал вежливо:
– Нам говорить больше не о чем.
В коридоре в голове Павла внезапно вспыхнули возражения. Он захотел вернуться, но, увидев на двери светящуюся надпись «Сектор общих проблем. Тов. Штамм», махнул рукой и отправился к лифту.
После этой беседы Павел забрался к себе в лабораторию и целыми днями занимался экспериментами, далекими от вопросов урожайности. Так, например, ему пришла в голову идея создать черные розы. При этом оказалось, что если само растение поставить в хорошие условия, а бутонам давать очень много света, но холодного, то цветы потемнеют. Это было понятно. Они должны стремиться уменьшить свою отражательную способность, чтобы накапливать больше тепла.
Вечерами Павел продолжал читать об океане, отрываясь только для того, чтобы включить телевизор, когда можно было на сцене увидеть Герду. В танце она призывно улыбалась, и Павел верил, что она улыбается только ему, совершенно забывал о своей неудаче и чувствовал себя счастливым.
Прошло немало времени, Павел продолжал жить лишь своей напряженной работой и ожиданием Горды.
Но однажды у него зазвонил телефон, и веселый, бойкий голос протараторил:
– Товарищ Светлов, академик Ржеплинскнй просит вас зайти к нему завтра в семнадцать часов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29