Выбор пал на нее не случайно. Отец Филлис — тогда ее, разумеется, звали по-другому — был в большом почете у правителя страны и считался одним из самых храбрых и преданных военачальников. Но жизнь при дворе непредсказуема и полна интриг. Случилось так, что его обвинили в заговоре против короля, арестовали и казнили, а всю семью продали в рабство. Вместе с другими несчастными их заковали в шейные колодки и гнали больше сотни миль по лесам и болотам до побережья Гвинейского залива. Их всех распродали поодиночке разным торговцам, погрузили на разные суда и отправили в разные страны. Никого из родных с тех пор Филлис не встречала и ничего о них не слышала.— Но я не плакала. Никогда не плакала. Ни разу и слезинки не пролила. Ни тогда, ни после. Я дева-воительница королевского дома Дагомеи, и мне не пристало проявлять слабость!Минерва смотрела на нее с гордостью и обожанием. Лишь узнав ее поближе, я смогла оценить, до какой степени обязана она матери, сумевшей воспитать в дочери отвагу и бесстрашие. Да и впоследствии у меня было немало поводов возблагодарить небеса за текущую в ее жилах кровь многих поколений женщин-воинов.Филлис купил португальский работорговец. Она немного говорила по-португальски, научившись у отца, и при пересечении Атлантики находилась в сравнительно привилегированном положении, выступая в роли посредницы и толмача. Судно направлялось в Бразилию, но сильным штормом его отнесло далеко от намеченного курса, и оно вынуждено было бросить якорь в гавани Сент-Китса Сент-Китс — один из островов Карибского бассейна.

.Капитан принял решение распродать груз на месте, справедливо рассудив, что лучше сразу получить хоть какую-то прибыль, чем продолжать путь в Южную Америку, рискуя потерять все. Филлис в составе крупной партии невольников приобрел англичанин по фамилии Шарп. Он привез их на Ямайку и выгодно перепродал отцу. Заканчивалась ее повесть появлением на свет Минервы, хотя о том, кто был ее отцом, Филлис предпочла умолчать.Я тоже внесла свою лепту, поведав им о Роберте. Оказалось, он был в той же партии с Сент-Китса, попал на плантацию одновременно с Филлис, и они вместе прожили несколько лет, прежде чем отец забрал Роберта с собой в Бристоль. Узнав об этом, я решила, что именно он является отцом Минервы, и потому постаралась припомнить как можно больше о своих детских годах, когда мы были с ним неразлучны. Я взахлеб рассказывала о всяких забавных случаях, о том, как он заботился обо мне, учил читать, ездить верхом и многому другому. Не забыла упомянуть также, что Роберт теперь свободный человек и получил немалую сумму денег по отцовскому завещанию.Слушая меня, Филлис умилялась, светлела лицом и даже — редкостный случай! — иногда улыбалась.— Роберт хороший человек, добрый, — приговаривала она. — Сам детишек любит, и они к нему тянутся. Отец ваш тоже был хорошим человеком и справедливым хозяином. Мы все горевали, узнав о его кончине. Это он научил нас с Робертом говорить по-английски. И не только разговаривать, но и читать, и писать. А я обучила Минерву всему, что знала сама. Теперь она сможет учиться у вас. — Услышав свое имя, девушка встрепенулась, подняла голову и с улыбкой посмотрела на меня. — Она будет читать ваши книги и научится правильному произношению, чтобы не быть похожей на других рабов. Это ведь ваш отец дал нам имена и мне, и Минерве. Он всегда был добр с нами. С обеими. — Филлис на минуту замолчала, а когда заговорила снова голос ее звучал так тихо, что я с трудом разбирала слова. — Мы ждали его год за годом в конце каждой зимы. Но приходила весна, приходили его суда, а сам он так больше и не появился. Очень плохо. А еще хуже, что он доверил управлять «Источником» человеку недостойному и равнодушному, которому ни до чего нет дела.Она не стала уточнять, кого имеет в виду — Дьюка или моего брата. Впрочем, я и сама прекрасно видела, с какой изощренной жестокостью обращается с чернокожими старший надсмотрщик. Однажды я не выдержала и решила поговорить с ним. Отозвала в сторонку и напрямик, в лицо, высказала все, что я думаю о его методах. После чего приказала немедленно прекратить наказывать рабов без повода и веской причины. Он выслушал меня со скучающим видом, презрительно ухмыляясь, а когда я пригрозила пожаловаться Джозефу, молча повернулся и ушел. Мой выговор он пропустил мимо ушей и продолжал бесчинствовать.— Этот Дьюк совсем как таракан, — заметила Филлис. — Наступишь на него, а он все равно вынырнет где-нибудь в другом месте.Поразительно точное сравнение! Он даже походил на таракана, особенно со спины. Блестящие от масла темные волосы надкрыльями нависали над засаленным панцирем коричневой рабочей куртки, а до блеска начищенные черные кожаные ботфорты вносили последний штрих в портрет противного насекомого. Я невольно рассмеялась, мысленно представив таракана с физиономией старшего надсмотрщика, но ни мать, ни дочь меня не поддержали.— Он всегда меня ненавидел и ненавидит до сих пор, — продолжала Филлис и обреченно вздохнула, как будто Дьюк был не просто человеком, а неизбежным злом, вроде кусачих мух, скорпионов и ядовитых змей. — Он всех подозревает и никому не доверяет. Ест только приготовленную его женщиной еду, да и ту заставляет ее сначала попробовать. Боится до одури, что его отравят. А чего ему бояться, когда он сам до мозга костей пропитан ядом! Господи, как же от него воняет! — Она брезгливо поморщилась и помахала рукой перед носом. — Да любая змея подохнет, стоит только ему на нее дыхнуть! — На этот раз они засмеялись вместе со мной, но я не увидела веселья в глазах Филлис. — И все-таки зря вы с ним так, мисс. Дьюк — опасный враг. Остерегайтесь.— Чего мне остерегаться? Это моя плантация! — возмутилась я. — Мне он ничего не посмеет сделать.Филлис промолчала и через несколько минут удалилась, сославшись на то, что ей пора готовить ужин. Минерва последовала за матерью. Я осталась на веранде одна, преисполненная самодовольной уверенности в полной безопасности и неприкосновенности собственной персоны, и даже не помышляла о том, что мое безрассудное поведение может поставить под удар других.Однако предупреждение Филлис не выходило у меня из головы. Я решила поговорить с братом по поводу Дьюка и, если получится, убедить его расстаться со старшим надсмотрщиком. Удобный случай представился на следующий день за завтраком. Джозеф только проснулся и к выпивке еще не притрагивался.— Да-да, — рассеянно кивнул Джозеф, выслушав мой взволнованный и оттого несколько сбивчивый монолог, — я тоже давно собираюсь обсудить с тобой эту тему, сестренка.Сердце мое радостно забилось. Неужели мы наконец хоть в чем-то придем к согласию? Мне следовало заранее знать, что такого быть не может, потому что не может быть никогда.— Дело касается… э-э… — Он смущенно откашлялся. — Короче говоря, меня не совсем устраивает твое отношение к черномазым.— Что?! — Такого поворота я никак не ожидала. — И чем же оно тебе не нравится?— Ты с ними либеральничаешь. Слишком либеральничаешь, — подчеркнул Джозеф, срезая макушку вареного яйца. — Так не годится, Нэнси. Им только дай послабление, сразу на шею сядут.— А ты, я вижу, Дьюка наслушался?— При чем тут Дьюк? — промямлил он с набитым ртом. — Я и сам так считаю. Ты здесь недавно и еще не успела во всем разобраться. Взять тех же Филлис и Минерву. Вместо того чтобы сохранять дистанцию, ты ведешь себя с ними запросто, если не сказать фамильярно. Еще куда ни шло, если бы это были белые слуги, но они же негры. Они другой породы, пойми! Им нельзя доверять. Я знаю, тебе не хватает женского общества. Дома были миссис Кингтон, ее подруги, твои подруги, а здесь никого нет. Я все понимаю…— Ничего ты не понимаешь!— Да уж побольше, чем ты думаешь, — обиделся брат. — В конце концов, я же не зверь какой. Но я абсолютно убежден в одном: они никогда не смогут стать твоими подругами. Ничего не выйдет, как бы ты ни старалась и какие бы поблажки им ни делала.— Почему?— Потому что они рабы. — Эту фразу он произнес медленно и раздельно, повысив голос. Так, будто я была глухой или умственно неполноценной.— Прежде всего они человеческие существа! — с горячностью возразила я. — Такие же люди из плоти и крови, как мы с тобой. А если я тебе скажу, что не верю в право белого человека обращать в рабство представителей других рас?Мое последнее высказывание шокировало Джозефа и вывело его из себя.— Глупая девчонка! Я запрещаю тебе так говорить! — в ярости стукнул он кулаком по столу. Немного успокоившись, брат продолжил нравоучение, но уже более мирным тоном: — Позволь напомнить, дорогая сестричка, что именно рабы обеспечивают тебе пищу, кров и одежду. Более того, рабство существует испокон веку и столь же естественно для человеческой природы, как инстинкт самосохранения или борьба за выживание. Вот ты говоришь: белые обращают в рабство другие расы. Это не совсем так. Африканцы сами порабощают своих же соплеменников, собирают их в фортах на побережье и дожидаются прихода наших судов. Мы же просто пользуемся сложившимся положением вещей, чтобы извлечь свою выгоду. Так было и так будет, Нэнси, уясни себе это раз и навсегда! Да, Дьюк человек жесткий, в чем-то даже жестокий, — снова заговорил Джозеф после короткой паузы, — но он нам нужен. Ты можешь не одобрять его методы, но они необходимы, поверь. Управлять плантацией без железной дисциплины невозможно, так что мой тебе совет: лучше не вмешивайся. Изменить ты все равно ничего не изменишь, можешь только доставить массу хлопот и неприятностей другим, включая твоих любимчиков. — Он на миг задумался и энергично кивнул. — Да-да, им в особенности. Учти, ты сама распускаешь их, внушая идеи и взгляды, которые бывают чрезвычайно вредны для здоровья. Рабов, разумеется, — хохотнул Джозеф. — Прошу тебя, не упрямься, Нэнси. Тебе только кажется, что ты помогаешь им, тогда как на самом деле лишь отягощаешь их участь.Закончив завтрак, он заперся в своем кабинете, приказав Томасу принести туда графин с ромом. Как бы он ни отговаривался, я ни минуты не сомневалась, что Дьюк опередил меня и первым нажаловался брату на мое якобы возмутительное поведение. Тогда я еще не знала, что он настоятельно рекомендовал Джозефу как можно скорее избавиться от обеих служанок и продать непременно раздельно. Филлис — на отдаленную плантацию в другом конце острова, а Минерву — в кингстонский бордель, который держит одна его знакомая.Конечно, будь я в курсе его интриг, то вела бы себя осторожней. Но я была молода, нетерпелива, упряма и не привыкла прислушиваться к чужому мнению — тем более мнению Джозефа, беспутного транжиры и беспробудного пьяницы. К тому же я жутко на него разозлилась, поэтому начисто проигнорировала все его советы и наставления и продолжала гнуть свое со свойственным юности эгоистичным максимализмом. Знай я тогда, на какое подлое коварство способны мужчины, все могло бы сложиться по-иному. Но человек предполагает, а бог располагает, и в моей истории найдется немало тому подтверждений.Дьюк почти в открытую следил теперь за каждым моим шагом. Я старалась не обращать на него внимания, все еще наивно полагая, что он не в состоянии причинить мне вреда, но его постоянное присутствие действовало на меня угнетающе. Рассчитывать на брата или ждать от него поддержки не приходилось: слабохарактерный Джозеф хоть и не приветствовал чрезмерно жестокое обращение с рабами, но легко поддавался постороннему влиянию, в результате чего Дьюк совсем распоясался. Кандалы на дереве в центре базарной площади больше не пустовали и заскорузли от крови заковываемых в них жертв. Наказывать провинившихся старший надсмотрщик предпочитал собственноручно. Его знаменитая плетка свистела без устали; свинчатка на ее конце наносила несчастным, попавшимся под горячую руку, ужасные раны, вырывая клочья мяса из их спин и боков. Дьюк пускал ее в ход по малейшему поводу, не делая различий между серьезными проступками и мелкими прегрешениями.Я снова пожаловалась брату, и опять он приказал мне не вмешиваться.— У него большой зуб на твоих служанок, — предупредил меня Джозеф. — Если хочешь, чтобы с ними не случилось ничего дурного, держись подальше от Дьюка и не лезь в его дела.Филлис и Минерва вели теперь себя в моем присутствии, как в первые дни после моего приезда на плантацию. Они сразу почуяли нависшую над ними угрозу и вновь сделались тихими, молчаливыми и неприметными, как мышки. Они усердно выполняли все свои обязанности, но избегали смотреть мне в глаза и отвечали только на прямые вопросы. Я не понимала, что происходит, и чувствовала себя уязвленной и беспричинно обиженной.Сейчас трудно сказать, сколько бы еще длилось это противостояние и чем закончилось, нашла бы я в себе силы продолжать борьбу или смирилась, но настал день, когда решительно все изменилось. Я хорошо его помню, потому что в тот день мне исполнилось шестнадцать лет. Но не только по этой причине.Начался он с того, что поздним утром на великолепной гнедой лошади на плантацию прискакал гонец — красивый молодой негр, весь в черном и сам черный, как эбеновое дерево, с коротко подстриженной курчавой шевелюрой. Порывшись в седельной сумке, украшенной вензелем «Б» с невообразимым количеством завитушек, он достал оттуда конверт с такой же печатью. Я с первого взгляда поняла, кто послал письмо, потому что видела этот вензель еще в Бристоле.Бразилец Бартоломе, бывший буканьер и наш ближайший сосед. 13 В адресованном брату письме содержалось приглашение к ужину для нас обоих, но об этом я узнала чуть позже. Джозеф незамедлительно ответил согласием. Он сам вышел на веранду — бледный и небритый, но почти протрезвевший, — и вручил нарочному сложенный и запечатанный конверт, надписанный немного неряшливо, однако вполне разборчиво. Мне он ничего объяснять не стал, но приказал Томасу срочно его побрить, а Филлис и Минерве велел достать и погладить мое лучшее платье, а потом заняться моей внешностью.— Если мисс Нэнси не будет выглядеть настоящей леди, продам вас обеих в болота Суринама, -пригрозил Джозеф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50