О походах в порт пришлось забыть, так же как и о возне с лягушками, щенками и цыплятами. Правда, осталась верховая езда. Как-то вдруг она стала единственной областью, где гувернантка теряла свою власть. Кроме того, бывало забавно, обмахиваясь пропахшими лошадиным потом перчатками, ввалиться в пыльной амазонке в гостиную, где маменька как раз угощает супругу майора Мэллэрда кофе со сливками, где деликатно позвякивают чашечки драгоценного китайского фарфора и где идет бесконечный и неспешный разговор о воспитании детей. «Боже, Бесс, скорей иди переоденься! — Извините ее, дорогая, я же говорила вам, что…» — «Не стоит извиняться, дорогая, я так хорошо понимаю ваши трудности!..» Конюшней заправлял отставной кавалерист и бывший пират Джон Рэй, знавший Блада еще со времен рейда на Маракайбо. В дальнем конце длинного ряда денников размещались четыре громадных вороных жеребца — парадный выезд Его Превосходительства. В ближнем же от входа конце стояла караковая кобыла мамы и маленькая лошадка Бесс. С некоторых пор мама почти не выезжала верхом, предпочитая легкий экипаж, в который запрягали пару гнедых. На караковой же Джон каждое утро сопровождал Бесс на прогулке. Кроме того, не менее трех раз в неделю он давал ей уроки на заднем дворике, устланном соломой.
Однажды папа вышел во дворик, где она уже больше пятнадцати минут раз за разом поворачивала по команде Джона, заставляя лошадку менять ногу.
— Мягче повод. Ниже руки. Энергичнее. Мягче. Мягче!!! Еще раз. Плечи свободнее. Корпус назад. Мягче повод!!! Еще раз. Ша-гом!
Распаренная Бесс пустила лошадь шагом, пытаясь восстановить дыхание. Папа повернулся к Джону.
— Девочка хочет всего лишь научиться ездить верхом, а ты муштруешь ее, как драгуна.
— Вы сами приказали мне позаботиться о безопасности мисс, Ваше Превосходительство, — сказал Джон, дерзкой улыбкой уничтожая всю почтительность своего обращения. — А безопасность всадника — в его умении, умение же достигается только муштрой. Вам ли того не знать?
— Тебе виднее, но ведь она же еще ребенок!
— Сто-ой! Соберите лошадь, мисс. Галопом — марш!
Бесс прекрасно знала, что у нее не получится. Она подобрала поводья и тронула лошадь хлыстом — та пригнула голову и ударила задом. Лошадка была готова продолжать в том же духе, однако Джон ловко достал ее длинным бичом. Кобыла, прижав уши, понеслась по кругу, а Бесс, откинувшись назад, изо всех сил повисла на поводе.
— Ваша дочь, сэр, достаточно энергична и тверда, чтобы справиться с лошадью, когда та сопротивляется, — пояснил старик как ни в чем не бывало, — но ведь главное в езде — умение не вызывать лошадь на сопротивление, когда в том нет нужды. Правильное сочетание побуждающих и сдерживающих мотивов, сэр! Если хотите, это даже не искусство, это — философия. Шаа-гом!
— Я запомню, — сказал отец.
— Вот, скажем, майор Мэллэрд…
— Позволь напомнить тебе, — холодно произнес отец, — что майор — жеребчик не из твоей конюшни. С милейшим майором я как-нибудь разберусь сам, и, надеюсь, у меня хватит и энергии, и твердости.
— Ну-ну. Вы отчитали его — воля ваша, конечно — но…
— Интересно, почему весь дом в курсе этой истории?
— Это все потому, что в вашем кабинете большое французское окно. С таким же успехом вы могли бы публично высечь майора на площади перед церковью. Теперь он клянется, что никогда вам этого не забудет.
— Ну что он может сделать? — с досадой в голосе спросил отец.
— А вы уверены, что сами-то чисты перед законом?
— В конце-то концов, главное, чтобы в этом было уверено мое начальство, — с легким раздражением заметил отец.
— Вот в том-то все и дело, — протянул Джон.
— Слушай, Джон, уж не поменяться ли нам местами? Я вижу, что ты лучше моего знаешь, как управлять этим островом.
— Это было бы ужасно, сэр… — с чувством произнес Джон.
— Ну то-то!
— …я про лошадей, сэр… Мисс, р-рысью! Короче повод…
Отец призвал чуму на голову Джона, однако Бесс не услышала в его голосе обычного воодушевления, и ушел он с весьма задумчивым видом.
Потом Бесс часто вспоминала этот разговор. Когда ей было четырнадцать, папа внезапно уехал в Лондон. Делами теперь заправлял тот самый Мэллэрд, теперь уже полковник. Через год после этого у Бесс исчезла гувернантка, а еще через полгода — и пони. Бесс с матерью по-прежнему жили в губернаторском доме, однако со временем пришлось рассчитать большую часть слуг, расстаться с китайским фарфором и столовым серебром. Конюшня стояла пустая. Барбадосские плантации давно — со времен смерти дедушки Вильяма — почти не приносили дохода, и денег на содержание дома постоянно не хватало. Бесс повзрослела. Больше всего ей хотелось вернуть отца — тогда бы все беды кончились. Однако папа прочно заштилел за океаном, и редкие письма лишь ненадолго рассеивали ее тревогу.
Она частенько забегала проведать Волверстона — его кабачок «У одноглазого Нэда» был по-прежнему популярен в городе. Разумеется, она заходила не через общий зал, но и так эти визиты были, с точки зрения дам Порт-Ройяла, вопиющим нарушением приличий. Однако Нэд оставался ее единственным другом. Сидя с ним в задней комнатке, куда едва доносился гомон общего зала, Бесс рассказывала старому пирату о своих проблемах или, гораздо чаще, расспрашивала об отце. Нэд понимал, в чем тут дело: девочка выросла, и ей не хватало уже детских воспоминаний. Ей хотелось знать что-то еще, а что — она бы и сама не сказала. Ну и, конечно, она скучала по отцу и волновалась за него. Отсутствие писем пугало ее все больше. Нэд, как мог, успокаивал ее, хотя и сам не очень-то верил своим утешениям.
— Не горюй, Бесс, — говорил он. — Твоего отца не так-то просто пустить ко дну. Лондон, конечно, место гнилое, да только даже плантации проклятого Бишопа — то есть, извини, твоего двоюродного дедушки, — и те не свели его в могилу. Или тогда, в девяносто втором: все же его уже, считай, и похоронили, так ведь выбрался он, через две недели вышел и людей вывел. Ты-то, наверное, этого не помнишь, совсем малышкой была…
Бесс ненадолго успокаивалась, но через день-другой прибегала снова.
Арабелла старалась скрывать от дочери свою тревогу. Совершенно напрасно, — думала Бесс. Мама не хотела пугать дочь, — а ведь Бесс и сама прекрасно все понимала. Насколько было бы легче, если бы можно было поговорить, тихонько поплакать вместе. Но Арабелла замкнулась, и говорить с ней об отце было невозможно.
Наконец, настал день, когда денег не стало совсем, их едва хватало на существование. Слуги разбегались, и дикие перцы в саду больше никто не поливал. Мать заложила все, что смогла. Дальше была нищета. И Бесс решилась.
Деньги на поездку ссудил тот же дядюшка Нэд: его кабачок, в отличие от барбадосских плантаций Арабеллы, процветал.
— Конечно, было бы проще сесть на какое-нибудь английское или голландское судно, — сказал Нэд. — Да только сезон кончается — все они уже на полпути домой. Есть, правда, выход: испанский флот, как всегда, запаздывает, можно перехватить какой-нибудь галеон в Картахене, или Порто-Белло, или Гаване. А на рейде как раз стоит «испанец» — комендант разрешил ему заменить здесь треснувшую мачту. Надо думать, не задаром. Кстати, они уже кончают. Так вот, этот их сторожевик везет почту и груз в Порто-Белло, и испанский галеон будет его дожидаться. Оно и к лучшему: их караваны хорошо охраняются. Попробуй поговорить с капитаном.
Да, думала Бесс, направляясь к гавани. Подумать только — «испанец» гостит в Порт-Ройяле! Видно, после смерти их Карла в Еевропе заварилась такая каша, что комендант уже сам не знает, кого куда можно пускатьnote 7… Или ему попросту все сходит с рук? Что бы подумал папа!
О месте пассажира Бесс договорилась легко. Оставалась, однако, еще одна проблема. Арабелла наотрез отказалась отпустить дочь без сопровождения. Сама она то и дело болела, и Бесс понимала, что дорога будет для нее слишком тяжела. Нужна была компаньонка, но просить у дяди Нэда денег еще и на «дуэнью» она не хотела, да и не чувствовала себя нуждающейся в присмотре. Возвращаясь домой из порта, Бесс лихорадочно размышляла.
Размышления эти, однако, не помешали ей заметить в конце улицы знакомую фигуру. Бесс приветливо помахала рукой. Навстречу ей, держась в тени стен и тщательно прикрывая лицо от солнца белым ажурным зонтиком, семенила мадемуазель Дени, очередная гувернантка двух дочерей полковника Мэллэрда. Поприветствовав мадемуазель, Бесс поинтересовалась здоровьем милых деток.
— Я оставила это место, — объявила француженка, решительно взмахнув зонтиком и возвращая его в прежнюю позицию. — Нет, с детками я спг'авлялась, пускай они и не подаг'очек. Однако сам полковник…
— О! Неужели он был невежлив?!
— Пг'едставьте, милочка, этот нахал вообг'азил, что его внешность и положение делают его неотг'азимым — по кг'айней мег'е, для тех, чьи услуги он оплачивает. Пока это касалось кухонной пг'ислуги, я могла лишь возмущаться вульгаг'ными манег'ами этого солдафона. Но вчег'а он осмелился пег'енести свое внимание на меня. Mon Dieu! На меня! Пг'авнучку одного из сог'атников добг'ого ког'оля Анг'и!!! Дог'огая, я нанималась пг'исматг'ивать за его детьми, а не потакать гнусным пг'ихотям этой скотины! Я съездила ему по мог'де, забг'ала месячное жалование и ушла.
— И что же вы намерены делать? — заинтересованно спросила Бесс, увернувшись от очередного выпада зонтика.
— Попг'обую поискать что-нибудь еще. К счастью, гувег'нантки нужны даже в этой ваг'ваг'ской части света. Моя сестг'а великолепно устг'оилась в Гаване, и даже пг'иглашала погостить.
— А вы не хотели бы уехать прямо завтра?
— Куда?!
— Ну, разумеется, в Гавану. Только с заходом в Порто-Белло. Вы когда-нибудь бывали в Порто-Белло во время золотой ярмарки? Говорят, это нечто неописуемое!
— Но, дог'огая, лишний кг'юк мне все-таки не по каг'ману! К тому же я слышала, что в Пог'то-Белло свиг'епствует желтая лихог'адка… Конечно, чудеса Пог'то-Белло стоит посмотг'еть, но я лучше дождусь пг'ямого г'ейса.
— Но, дорогая мадемуазель, я хочу предложить вам оплатить вашу дорогу до Порто-Белло. Видите ли, у меня возникло небольшое затруднение…
Объяснение отняло считанные минуты. Мадемуазель Дени умела не только говорить, но и — когда это бывало нужно — внимательно слушать. Щепетильность мадемуазель была побеждена парой симпатичных сережек, а также несколько авантюрным складом ее собственного характера. Домой Бесс вернулась уже в сопровождении компаньонки. А о том, что компаньонка была нанята лишь на срок, достаточный для ухода «испанца» из Порт-Ройяла, они никому говорить не собирались.
— Я продам барбадосские плантации, и это позволит мне протянуть какое-то время, — говорила Арабелла Бесс тем же вечером. — Неизвестность — страшнее всего. Даже если случилось самое ужасное, ты, по крайней мере, будешь знать…
— Что за мысли, мама! Мы знаем, что он жив и пока еще не смещен с должности — иначе бы королева назначила нового губернатора.
— Ты права… права. Я и сама все время себе об этом напоминаю. Но все же мне страшно…
— Послушай, мама, мне только сейчас пришло в голову: ведь если папа не смещен, должно быть его жалование…
— Да. Весь первый год полковник передавал мне деньги, причитающиеся Питеру. Потом он сказал, что деньги перестали поступать… У меня, правда, сложилось впечатление, что… что он просто… но у меня не было возможности проверить. Возможно, мне следовало просить…
— Еще чего! Не вздумай унижаться! Ох, с каким удовольствием я посмотрю на физиономию полковника, когда папа вернется!
— Поезжай, дорогая… Но, прошу тебя, будь благоразумна. Надеюсь, мадемуазель хорошо за тобой приглядит — все-таки, у нее такой опыт. Но я все равно не отпустила бы тебя, если бы не думала, что, быть может, я больше никогда…
— Глупости! — Бесс почувствовала легкую неловкость по поводу мадемуазель.
— Лучше скажи: «Тр-ридцать тр-ри доххлых акулы!» Вот увидишь — сразу станет легче.
Арабелла слабо улыбнулась.
Так Бесс оказалась на борту испанского сторожевика, а затем заняла место на галеоне «Дон Хуан Австрийский». Все ее имущество составляли благословение матери, небольшой узелок с вещами и второй — с мемуарами отца. По слухам, мемуары были в большой моде в Европе, и Бесс рассчитывала в случае чего превратить рукопись в какие-нибудь деньги.
3 сентября 1707 года «Дон Хуан» покинул Порто-Белло.
Глава 2
Уходили с ночным отливом. Как это было заведено у испанцев, часть полагающихся по штату тяжелых пушек осталась на берегу, и их вес возместили пассажиры с вещами, тюки с товарами, ящики. Пассажирам была выделена верхняя из орудийных палуб. Вообще-то галеон должен был перевозить только государственные грузы; ни людей, ни частных товаров на нем официально не было. Порядка на золотом флоте не прибавилось даже после того, как пять лет назад англо-голландская эскадра подстерегла у берегов Испании очередной караван, и, хотя и не сумела его захватить, пустила ко дну семнадцать груженых золотом галеонов. В колониях об этих событиях в бухте Виго говорили много, но невнятно — точно никто ничего не знал. Вернее, знали многие — но все почему-то по-разному.
«Будем надеяться, что нынешний караван обойдется без подобных приключений» — подумала Бесс и тихонечко усмехнулась про себя: «Это ж надо! Желать удачи испанцам!» Пути Господни, воистину, были неисповедимы. Лежа с открытыми глазами в чернильной темноте, Бесс прислушивалась к звукам. Вокруг дышали, храпели и бормотали люди, временами слышался топот крысиных лапок, писк и возня. Качка усиливалась и отчетливее слышался шорох волн. Дыханию людей вторил ритмичный и протяжный скрип переборок. Теперь Бесс понимала, почему моряки считают свой корабль живым существом. Старый галеон кряхтел, ворчал и жаловался на прожитые годы, трудную службу и заплаты в обшивке. Ему было тяжело.
В кормовой части, где размещались более состоятельные, чем Бесс, пассажиры, с помощью растянутой парусины были выделены крохотные каютки. Впрочем, и там, и здесь люди спали не раздеваясь, лишь распустив слегка шнуровки неудобных платьев или положив под голову мятый камзол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21