Татьяна Виноградова, Георгий Виноградов
Дети капитана Блада
Куда ты скачешь, мальчик?
Кой черт тебя несет?
Ю.Ким.
Пролог
Питер Блад, губернатор острова Ямайка, закурил трубку и склонился над горшком с геранью, которая цвела на подоконнике его кабинета, выходившего окнами на залив в городке Порт-Ройял. Эту герань он выписал из Англии двенадцать лет назад, на третий год своего губернаторства — в память о той, что, наверное, так и засохла на подоконнике в Бриджуотере в приснопамятном 1685 году. Вряд ли кто поливал ее после той безумной ночи, когда Фортуна увела его из дома прочь — чтобы сделать каторжником, потом пиратом, и, наконец, губернатором. Питер Блад вздохнул. Что-то будет теперь с этой геранью? Подняв голову, он вновь увидел в гавани мачты фрегата, с которым пришла последняя почта из Англии. Теперь фрегат собирался в обратный путь, и каюта, предназначенная для Его Превосходительства губернатора Ямайки, должно быть, была уже готова. Блад отвернулся от окна.
Военный фрегат появился здесь три недели назад. И с ним появились два письма. Первое, под официальной печатью, содержало уведомление, что Его Превосходительству губернатору Ямайки надлежало по получению сего с первым же судном явиться в Лондон, где он приглашался на заседание Звездной палатыnote 1 с целью лично прояснить ряд вопросов. На время отсутствия ему предписывалось сдать дела командиру гарнизона Порт-Ройяла. Блад подозревал, что у капитана фрегата имеются инструкции помочь губернатору преодолеть нерешительность, буде у того возникнут сомнения в необходимости этой поездки. Питеру Бладу были прекрасно известны случаи, когда губернаторы и адмиралы, отправившиеся в Лондон по подобному вызову, кончали очень и очень плохо.
Второе письмо было личным. В нем министр колоний Англии Его Светлость лорд Джулиан Уэйд делился со своим старым знакомым, капитаном Бладом, сплетнями о том, что лорды Звездной палаты, в которой он, кстати сказать, состоит, желая доказать свою полезность недавно воцарившейся королеве Анне, обратили свои взоры на заокеанские владения короны с похвальной в общем-то целью навести там порядок. Вот только кое-кто из лордов обнаружил прискорбное свойство придираться к совершеннейшим мелочам. В частности, им не дает покоя мысль, что губернатор Ямайки, по слухам, мог финансировать некие мероприятия неких лиц, находящихся не в полной гармонии с законом. Ну, Вы знаете, Питер, морские походы, рейды сквозь джунгли к испанским городам и прочая романтика. Мало того, слухи утверждают, что оный губернатор использовал для помянутых целей казну вверенного ему острова, а также позволял авантюристам использовать склады Порт-Ройяла, что крайне огорчает упомянутых членов Палаты. Их рвение не охлаждает даже тот факт, что начавшаяся в Европе война на многое заставляет взглянуть иначе… Впрочем он, лорд Джулиан, равно как и многие его друзья, этим слухам абсолютно не верит, и только рад будет помочь губернатору рассеять их. Да и в самом деле, мало ли сплетен ходит по старой доброй Англии? Вот недавно один осел на полном серьезе уверял лорда Джулиана, что капитан Блад погиб при штурме Санта-Каталины… В конце письма сообщалось, что если тень Питера Блада вдруг вздумает навестить Лондон, то лорд Джулиан надеется видеть ее у себя в гостях.
Питер Блад задумался. Будучи человеком разумным и предусмотрительным, он никогда не стремился к решительному и бесповоротному искоренению каперства в Карибском море. В деле управления колониями он считал себя учеником своего старого друга — французского губернатора д'Ожерона, а позже — де Кюсси. Однако пример обоих ясно показал, что попытка чересчур добросовестного исполнения своих обязанностей ведет — в лучшем случае — к смерти на убогой больничной койке. Как врач, Блад мог бы поставить д'Ожерону диагноз задолго до кончины последнего: «застарелая язва желудка, происшедшая вследствие переутомления». Существовал еще и пример одного из предшественников Блада на посту губернатора Ямайки, некоего сэра Генри Моргана, прославившего себя бездарным походом на Панаму. Став губернатором Ямайки, этот Морган неоднократно обманывал доверие правительства, злоупотребляя данной ему властью, наконец, был вызван в Лондон для разбирательства, в течение трех лет усердно посещал все пирушки и оргии высшего света, в результате опроверг воздвигнутые против него обвинения — и, вернувшись на Ямайку, вскоре скончался. Как врач, Блад мог поставить диагноз и ему: «Разрушение печени, происшедшее вследствие неумеренного потребления горячительных напитков». Управление островами было нездоровым занятием.
Все эти полезные уроки не прошли для Блада даром. Как губернатор, он никогда не пытался обманывать доверие правительства, что не мешало ему поддерживать некоторые перспективные авантюры — как частному лицу. Это способствовало росту популярности Блада на островах. В то же время губернатор Блад преследовал и искоренял различный сброд, забывший уже о законах «берегового братства», как это было, например, в печально известном 1692 году.
Так, счастливо избегая Сциллы и Харибды, Блад управлял вверенным ему островом в течение добрых пятнадцати лет — ему самому теперь казались наивными давние мысли о «недолгой отсрочке перед возвращением в Англию», какой сначала представлялось ему внезапно предложенное губернаторство. Однако всему хорошему приходит конец. Теперь Англия с ее яблоневыми садами ждала его, чтобы принять в свои материнские объятия.
Тянуть с решением больше было нельзя. Питер Блад еще раз взвесил все «за» и «против». Что касается использования казенных денег, то здесь он был чист, и, доказав это, можно было попробовать опровергнуть и все остальное. Например, прихватить с собой пару свидетелей, которые никогда не видали чужаков в гавани Порт-Ройяла… (нет-нет, только своих…). Особенно если лорд Джулиан и вправду решил сыграть на его стороне. Но письмо лорда могло оказаться ловушкой — в их общем прошлом были моменты, которые вряд ли оставили Его Светлости приятные воспоминания. Однако Блад все же надеялся, что это не так. В свое время новость о назначении лорда Джулиана на пост министра колоний заставила его поволноваться, но потом до него дошли слухи, что у нового министра он на хорошем счету. А в прошлом году адмирал ван дер Кейлен прислал ему с оказией в подарок бочонок сидра и письмо, в котором со смаком рассказал анекдот, как лорд Джулиан в день своей (весьма удачной) женитьбы излагал приятелям, что климат тропиков крайне опасен — например, лично лорду этот климат настолько вскипятил мозги, что он чуть было не предложил руку и сердце племяннице захолустного плантатора, и до сих пор благодарен судьбе, спасшей его буквально в последний момент. Судя по некоторой фривольности изложения, милейший ван дер Кейлен явно не знал, о ком идет речь. Помнится, тогда Блад поздравил себя с тем, что вновь сыграл роль Провидения, и решил, что гадостей от лорда Джулиана ему ожидать не приходится.
Так что, похоже, шанс отвертеться действительно был. Впрочем, не отвертеться — тоже. С другой стороны, ясно, что проигнорировать вызов было бы опасной ошибкой. Значит, надо рискнуть и поехать. И сегодня же приказать секретарю подготовить все финансовые документы. А самому действительно заняться подбором свидетелей.
Блад поморщился. Он давно уже не питал иллюзий по поводу лучших творений Господа Бога и хорошо представлял себе, во что выльется попытка оправдаться. Тем более, что любому понятно, что интерес лордов вызвали не столько его связи с беспокойным миром авантюристов, сколько слухи о том, что благодаря этим связям он сколотил неплохое состояние. И это сильно уменьшало шансы на легкое окончание дела. Так что, пожалуй, ему стоит взять с собой в Лондон Джереми Питта и еще кое-кого из стариков. Не как свидетелей, о, нет. Более того, высокие члены комиссии не должны знать об их существовании. Старине Джерри он поручит особое дело. В конце концов, нужна же ему страховка.
Блад расправил поникший листик герани. Домашним он пока не говорил ничего. Впрочем, похоже, Арабелла чувствовала, что что-то неладно. Она всегда чувствовала. Но до отхода фрегата оставалось меньше недели, и молчать дальше было нельзя. Сегодня же он сообщит жене и дочери грустные новости.
Часть 1
Глава 1
Детство Бесс проходило в большом губернаторском доме на Ямайке. У нее были няня-негритянка, собственный пони и щенок. Еще у нее был свой маленький садик, где росли дикие перцы с крупными сердцевидными листьями и муравьиное деревоnote 2. Против муравьиного дерева мама почему-то возражала, и вскоре его вырубили.
Больше же всего Бесс нравилось слушать страшные и чудесные сказки дядюшки Нэдаnote 3, который частенько навещал ее отца. В этих сказках храбрые и сильные моряки плавали на далекие острова, переправлялись через бурные реки в коробах, сделанных из лошадиных шкур, с одной-единственной пушкой разгоняли многотысячное вражеское войско. Должно быть, это была волшебная пушка, и она непременно должна была говорить со своим бравым канониром человечьим голосом. А как же, ведь понятно, что на самом деле так не бываетnote 4.
Когда Бесс стала немного старше, она узнала, что многое в этих сказках было правдой. Дядюшка Нэд приносил папе множество портовых новостей — все, что можно услышать в кабачках, куда стекаются моряки со всего света. Дядюшка Нэд и сам был хозяином такого кабачка и знал все новости на свете.
— А потом, нагруженные золотом, они плыли к проливу Дрейка, и по дороге часть матросов спустила все свое золото в кости своим товарищам. И вот — представляешь, Питер? — они стали требовать от капитана, чтобы он разворачивался и снова вел их грабить Панаму. А те, кто выиграл, кричали, что они устали и хотят законно прокутить свои кровные денежки. И тут — ты ни за что не догадаешься! — они встречают другой корабль, находящийся в том же положении. И они меняются — все выигравшие переходят на один корабль, а все проигравшие… так сказать, овцы от козлищ… — Нэд закатился хохотом и оборвал рассказnote 5.
— Да, в наше время это было бы невозможно, — сказал отец. — Помнишь — «Игра на деньги в кости и карты на борту во время похода карается…»
— А женщины! — воскликнул Нэд. Помнишь — «А ежели простой матрос или офицер проведет на корабль переодетую женщину или мальчика, наказание ему определяется — смерть».
— Дисциплина была строже. Я помню, как сам приказал расстрелять двоих по жалобе, поступившей от населенияnote 6, — отвечал отец. — И правильно, нечего не вовремя ронять имя флибустьера.
— Ну, ты-то сам никогда не был пай-мальчиком, — говорит Нэд, что-то припоминая.
— Положим, никто из нас не был пай-мальчиком, — говорит папа и почему-то оглядывается, — но — видишь ли, Нэд, мне никогда не поступало жалоб на меня, а это, согласись, меняет дело.
— Ну еще бы, — говорит Нэд, и его единственный глаз округляется.
— Ты, кажется, смеешся надо мной? — добродушно интересуется папа.
— Да ни в жисть! — клятвенно произносит Нэд. — Если кто над тобой когда и смеялся, так только твоя любимая госпожа Фортуна. Это не ее, случайно, древние изображали с завязанными глазами, в одной руке — розги, в другой — топор?
Папины руки, набивающие трубку, замирают. Отсмеявшись, он говорит:
—Ну что ж, ты прав — в конечном итоге я получу от нее либо то, либо это. Но не сейчас еще, я надеюсь. А сейчас, извини, у меня дела. Можешь взять Бесс и прогуляться в город — обратно я жду ее к восьми склянкам.
— Папа, а что такое пай-мальчик? — спрашивает Бесс.
— Это такой мальчик, который пищит от любой царапины, как ты, — не задумываясь, отвечает папа.
Да, ясно, что папа не может быть пай-мальчиком. Бесс твердо решает, что и она никогда не будет пай-мальчиком.
Порт был наполнен запахами разогретого солнцем дерева, смолы, фруктов, перца и ванили, сухого табака, шкур, свежей и вяленой рыбы, водорослей и многого-многого другого. Крытые пальмовыми листьями склады никогда не пустовали. Оживленная суета большого порта нравилась Бесс. Здесь грузились и разгружались разнообразные суда и суденышки: барки, флейты, каракки, иногда даже огромные галеоны. И, конечно, почти всегда здесь находилось два-три военных фрегата. На одном из них иногда плавал отец, и тогда на нем поднимали его личный флаг. Нэд частенько водил сюда Бесс, ведь он здесь был почти свой. Здесь штурманом служил его старый приятель, Джереми Питт, а старшим канониром был второй его друг — тоже Нэд, Нэд Огл. Мама без страха отпускала Бесс с дядей Нэдом. «Я уверена, что с малышкой ничего не случится, когда она с вами», — говорила она. -«Будьте спокойны, мэм»,
— отвечал Нэд.
Конечно, мама не была бы столь спокойна, если бы видела свою дочурку. К десяти годам не осталось такого места на корабле, где бы Бесс не побывала. Даже папа иногда говорил дяде Нэду: «Ты знаешь, мне всегда казалось, что молодая леди должна получать какое-то другое воспитание». -«Да, но вот беда — ты не знаешь, какое,» — отвечал тот. А уж звучные словечки морского лексикона были для Бесс совершенно естественны: «Кулеврина», «Пиллерс», «Шпигат».
— Вот посмотри, — говорил Нэд, — этот флейт построен в Голландии: видишь, какие короткие реи? Осадка у него небольшая, и это очень хорошо для голландских портов; но и у нас есть места, где только такой утенок и проскочит.
Сам отец научил Бесс латыни, испанскому, французскому и основам хирургического искусства. «Вот уж точно не занятие для молодой леди», — замечал Нэд. Практиковалась Бесс, конечно, только на домашних животных, но уж зато ни один покусанный собачий бок и ни одна сломанная лапа не миновали ее рук.
К десяти годам вся эта свобода кончилась — папа выписал из самой Англии настоящую гувернантку, которая знала, какое воспитание должна получать молодая леди. Теперь все время Бесс оказалось заполнено по минутам. Оказывается, настоящей леди быть не менее трудно, чем портовым грузчиком или ловцом жемчуга. Впрочем, у Бесс никогда не было возможности провести качественное сравнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21