Впрочем, конечно, с судьбой не спорят, и платить тоже иногда бывает необходимо. Жюсье даже гордился собой немного — суметь набрать столь солидную сумму английской монетой! И без предупреждения! Хорошо хоть, что гостю не понадобились рупии… Или рубли… Мэтр пожевал губами. Губернатор Блад, конечно, известный авантюрист, но все же зря он отказался от предложенной охраны. Ох, зря… Впрочем, бывает, что тайна важнее безопасности. Мэтр понимал в таких вещах. Хотел бы он знать…
Звон колокольчика, возвестившего, что в переднюю, предназначенную для приема рядовых посетителей, явился клиент, прервал размышления мэтра. Подождав для приличия пару минут и уверив гостя, что он ненадолго, месье Жюсье направился в переднюю часть дома.
Диего увидел, как из неприметной двери позади конторки появился невысокий, одетый в солидный, правда, слегка старомодный, темный костюм человек лет шестидесяти, с острым носом и цепкими глазками. По почтительно напрягшейся спине клерка он понял, что это и есть обещанный мэтр Жюсье. Мэтр внимательно взглянул на Диего и на чистейшем испанском сказал:
— Слушаю вас, молодой человек.
Диего вздохнул и потянул за завязку мешочка.
Мэтр Жюсье почувствовал, что раздражение на идиота-клерка, оторвавшего его от важного разговора в задней комнате ради рядового посетителя, улетучилось без остатка. Более того, мэтр даже укорил себя за поспешность суждений, совершенно недопустимую в делах. Ну в самом деле, вот явился тощий высокий юнец, в потрепаннейшем суконном камзоле испанского покроя, и сам, несомненно, испанец. Совершенно безнадежный посетитель. А принес — глядите-ка! — розоватую антильскую жемчужину редкостного оттенка и размера. Мэтр Жюсье великолепно разбирался в жемчуге. Эта жемчужина стоила того, чтобы показать ее важному гостю, сидевшему в задней комнате. Удивительно было и то, что жемчужина вряд ли была краденой: в ворах мэтр разбирался не хуже, чем в жемчуге. Размышляя о превратностях судьбы, доставившей сей редкостный перл отъявленнейшему оборванцу, мэтр Жюсье привычно-равнодушным тоном на безукоризненном кастильском объяснял мальчишке, что жемчужины неправильной формы вышли из моды, что мужчины сейчас вообще не носят непарных жемчужных серег, а для того, чтобы переделать вещицу в брошь или какое-нибудь другое дамское украшение, придется искать жемчужины такого же оттенка, что все это вместе взятое, к его, мэтра Жюсье, величайшему прискорбию лишает жемчужину значительной части ее стоимости и, таким образом, он может дать за нее… — мэтр кинул быстрый взгляд на потертую шляпу Диего, украшенную мокрыми слипшимися перьями, — тридцать пять пистолей.
— Как! Это невозможно, сеньор! По самым скромным оценкам такая жемчужина стоит не менее восьмидесяти!
— Молодой человек, если бы вы пожили с мое, вы бы поняли, что цена винограда определяется урожаем и погодой…
— Но мы говорим о жемчуге!
— Не торопитесь, молодой человек… Цены на хлопок — Торговой Севильской палатой, столь же своевольной, как погода…
— Но жемчуг!…
— Не спешите. А цены на подобные безделушки определяются модой, столь же непредсказуемой, как обе вышепомянутые…
— О сеньор! Продавать такую жемчужину за столь низкую цену — просто кощунство!
— Неплохо, молодой человек, неплохо. Поживите с мое — и, может, лет через пятьдесят вы научитесь торговаться. Однако все, что я сказал вам, — правда…
— Что ж, придется попытать счастья в другом месте…
— И вот опять вы торопитесь! Ох, молодежь, горячая кровь, должно быть, карточный долг или…
— Моя сестра больна, — выдавил Диего, попытавшись выхватить жемчужину из рук почтенного мэтра. Мэтр проворно уклонился.
— О! Быть может, я мог бы предложить вам… к примеру… сорок пистолей?
— Учитывая состояние моего костюма и прочие обстоятельства, я согласен на шестьдесят, — Диего попытался улыбнуться, но внутри у него все сжалось. Шестьдесят, и даже сорок, пистолей были немалой суммой для него, но продавать матушкин талисман за полцены! Диего храбрился, но на душе у него скребли кошки.
Жюсье опять взглянул на парня, и вдруг ему показалось, что он только что проглядел что-то важное. Ощущение это мешало, как ноющий зуб. Впрочем, беседу все равно пора было закруглять.
— Право же, молодой человек, вы делаете успехи. Мне очень хочется пойти вам навстречу. Знаете… Как раз сейчас у меня гостит знакомый ювелир, и я попрошу его оценить вашу вещицу. Мое слово твердо, и я обещаю вам, что постараюсь добиться для вас максимальной цены — при условии разумных комиссионных. Вы видите, что при таких условиях я и сам заинтересован в наибольшей сумме сделки.
Честный и искренний взгляд мэтра Жюсье не оставлял места для подозрений. Да он и не собирался обманывать юношу. Молодость тороплива, пусть посидит в приемной, подумает, через пятнадцать минут будет рад продать жемчужину за пятьдесят. А он тем временем покажет вещицу гостю — ах, какая вещица! Она заслуживает внимания, если только мэтр Жюсье что-нибудь понимает в антильском жемчуге…
Однако Диего не пришлось слишком долго ждать. Мэтр появился вновь не более, чем через пять минут, и предложил Диего пройти внутрь «для личных переговоров о вашем товаре». И если бы за ними наблюдал человек, знавший Жюсье десять-пятнадцать лет, то он заподозрил бы, что мэтр озадачен.
* * *
Мэтр Жюсье провел Диего темным коридором и отодвинул портьеру, жестом предлагая пройти в комнату. Сам он туда не пошел. Крайне заинтригованный, Диего переступил порог. В удобном кресле у камина сидел высокий человек лет пятидесяти c небольшим (ноги с табуретки Блад убрал). У этого человека было узкое горбоносое лицо и внимательные ярко-синие глаза. Камзол глубокого василькового цвета, не новый, но безукоризненно пошитый, обрисовывал тонкую талию профессионального фехтовальщика. Батистовый шарф был обшит нежнейшим кружевом. На ювелира незнакомец, во всяком случае, не походил — скорее уж на остепенившегося бретера. Диего слегка растерялся. Незнакомец покачивал жемчужину за ушко. Пальцы у него были сильные и ухоженные.
— Я согласен заплатить вам за нее истинную цену, но при условии, что получу некоторую дополнительную информацию, — заявил он тоном, не подразумевающим отказа. — Дело в том, что я… знаком с этой вещицей, и мне было бы интересно проследить ее судьбу. Позвольте узнать, от кого она вам досталась?
— Мне дала ее моя матушка. Я думаю, что она владела ею давно — она говорила мне, что это — талисман.
— И вы решились продать его? — удивился Блад. Диего покраснел.
— Я не сделал бы этого без необходимости, — сказал он.
— О, прошу прощения. Я мог бы и сам догадаться. Кто же ваши почтенные родители?
(«Должно быть, его мать — та самая девчонка из Картахены… Вышла замуж, мать многочисленного потомства, отяжелела от бесчисленных родов… И хранила жемчужину. Ну надо же!»)
— Моя мать — донна Мария-Клара-Эухения де Сааведра. Мой отец… — Диего помедлил, затем сказал то, что, по его мнению, должно было прекратить дальнейшие вопросы, — умер, когда мне было около года. Моя семья живет в Картахене — не знаю, правда, чем это может вам помочь.
(«Вздор, конечно, но мальчишка мог бы быть моим — если он не младше семнадцати. Впрочем, если так, он вряд ли об этом знает. Однако почему он запнулся? Вздор, не может быть!»).
— Есть ли у вас братья или сестры?
— Нет, сеньор, я единственный сын.
— И ваша матушка отпустила вас путешествовать в столь юном возрасте? Должно быть, вам нет и шестнадцати?
— Мне уже семнадцать, сеньор, и она, конечно, боялась меня отпускать, но я убедил ее — мне хотелось увидеть Европу.
(«Это уже более, чем забавно. Даже чересчур»).
Блад подумал и решился сыграть ва-банк.
— Когда-то это была моя жемчужина, — сказал он. («Где же ты, мое флибустьерское счастье?») — Я подарил ее — давно. Нет ли среди знакомых вашей матушки подруги, которая отвечала бы следующему описанию: невысокого роста — не более пяти футов, очень стройная… впрочем, как все испанки… прямой нос, длинные брови, большие глаза. Я понимаю, что это описание может подходить ко многим, к тому же она могла сильно измениться. Ее тоже звали донья Мария. Сейчас ей должно быть около тридцати пяти лет.
У Диего расширились глаза.
— Вы — капитан Блад, — произнес он севшим голосом.
Блад почувствовал, как растягивается время, но его улыбка была безмятежной.
— Удивительно — мое имя еще кто-то помнит.
Диего расправил плечи и задрал подбородок. Удары судьбы следует встречать с открытым лицом — даже если они смахивают на пощечины.
— Я сказал вам неправду, сеньор, — произнес он, и его взгляд был гневным и гордым. — Моя матушка отвечает вашему описанию — и у меня никогда не было отца.
Блад задохнулся. Он — подозревал. Но сказанное было подобно удару шпаги.
— Так! — сказал он. — Значит — ты мой сын. Я… я рад познакомиться с тобой.
Голос Диего зазвенел.
— А я — ну что же, я хотел увидеть вас. Мне было любопытно поглядеть на человека, которому я обязан существованием. Я — удовлетворил свое любопытство.
Блад фыркнул — скорее одобрительно.
— Ну, а я — нет. Мне, например, любопытно, как ты оказался именно здесь.
Тут Диего вспомнил, какие настоятельные причины его сюда привели.
— Бесс — ваша дочь — она…
— Бесс — здесь?! И — с тобой?
— Мы плыли с ней вместе на галеоне. Она…
— Невероятно! Но почему…
— Она болеет. Мне нужны были деньги — у Бесс был этот адрес — и…
— Бесс больна?! Так что ж ты молчал? — возмутился Блад. — Подай-ка мне плащ, и пойдем.
Диего машинально выполнил распоряжение. Он был слишком ошеломлен. Блад поправил шляпу и взял у ожидавшего за дверьми клерка тяжелый саквояж.
— Мне, право же, неловко, дорогой мэтр, — сказал он вошедшему с клерком Жюсье, — но, боюсь, наш разговор нам придется закончить завтра. И я должен извиниться, но парень раздумал продавать…
— Что поделать, дорогой капитан. Конечно, вы привыкли торопиться, ведь вы добывали деньги, а не растили их, но в наше суетное время торопливости в мире хватает и без… — Мэтр запнулся, и взгляд его скользнул с Блада на Диего и обратно.
В глазах Питера Блада вспыхнули смешинки.
— Забирай свою жемчужину, сын, и впредь не швыряйся талисманами матери, — сказал он. — Да, кстати, а как тебя зовут?
* * *
— Удалось ли тебе что-нибудь раздобыть? — жалобно спросила Бесс.
— Не совсем то, на что я расчитывал, но выбирать мне не приходилось, — ответил Диего, пропуская Блада в комнату.
— А я-то считал, что сыновняя почтительность у испанцев в крови, — заметил Блад.
— Она передается только по мужской линии, — буркнул Диего.
— Папа?! Диего, кажется, у меня бред… Ой, папа! Это и правда ты! Диего, ты бессовестный, но я тебя все равно люблю.
— Не вскакивай, сейчас я сам подойду, — Блад встряхнул плащ перед камином и протянул руки к огню. — Почему ты здесь?! Что-нибудь случилось? Что-нибудь с…
— С мамой все в порядке. Но…
Диего отступил к двери. Наверняка, если бы у Бесс были силы, она визжала бы сейчас, как девчонка, и прыгала бы, как щенок. А вот ему никого не придется так встречать. Он сделал шаг, чтобы незаметно выскользнуть за дверь, но был остановлен.
— Диего, если ты не совсем замерз, сходи в порт, найди там посудину по имени «Ночной мотылек» и забери с нее мои вещи. Их немного. Постой — вот, возьми, расплатись с капитаном и скажи, что в Лондон я сегодня не плыву. Потом закажешь здесь ужин — настоящий ужин, — добавил Блад, с отвращением глядя на остатки луковой похлебки в тарелке, стоящей у изголовья Бесс. — И возвращайся скорее, ты можешь понадобиться.
Диего возмутился той легкостью, с которой Питер Блад взялся отдавать ему приказы, но спорить у постели больной сестры не стал. Блад озабоченно считал пульс Бесс, вцепившейся в его руку.
Когда он вернулся, Бесс дремала, а Блад мрачно глядел на огонь камина.
— Большое спасибо, малыш, — сказал он рассеянно. — Пойдем поужинаем.
Диего понял, что он не сможет высказать все заготовленные фразы — не сейчас.
Ужинали почти молча — и Диего не мог бы сказать, что именно он ест. Наконец он спросил:
— Как Бесс?
— М-м-м… Не слишком хорошо. Нам придется здесь задержаться. А мне как раз нельзя задерживаться — мое отсутствие будет дурно истолковано господами из комиссии. Ну — посмотрим. Пока — иди отдохни. Я буду в комнате Бесс — в этой дыре нашлось вполне приличное кресло. А ты спи.
Когда Диего зашел в свою комнату, он обомлел. В камине ярко полыхал огонь, раскрытая постель белела свежими простынями, а, откинув одеяло, он обнаружил грелку. До сих пор хозяин почему-то не проявлял к нему подобного внимания.
В ту ночь Диего приснилось, что он болен. Когда ему было десять лет, он очень сильно болел, и мать почти две недели не отходила от его постели. Поэтому он знал, что, открыв глаза, увидит мать, сидящую рядом. Однако, когда он их открыл, он не увидел матери — зато обнаружил отца, который сидел в дальнем углу в удобном кресле, положив ноги на табуретку. Он перелистывал томик «Назидательных новелл», хмуро глядя сквозь страницы. Затем Диего услышал шаги матери и почувствовал прикосновение маленькой прохладной ладони. «Иди отдохни, ты устала», — нежно сказал отец. Диего проснулся. Ему хотелось плакать.
Утром гостиничный слуга, почтительно помогавший ему натянуть сапоги, сообщил, что если «молодой господин» желает завтракать, он может присоединиться к отцу. «К отцу». Диего стиснул зубы и кивнул. Пусть только Бесс поправится — и он выскажет этому человеку все, что о нем думает, а потом уйдет.
А пока Бесс больна, придется общаться с этим человеком. Что же, раз так, он будет предельно вежлив, разделит с ним завтрак и даже поддержит светский разговор. Диего спустился вниз.
— С добрым утром, сеньор.
— С добрым утром, Диего.
Молчание.
— Джему?
— Спасибо, да.
— Не могли бы вы мне сказать, как провела ночь Бесс?
— Она сильно кашляла. А как ты? Я вчера боялся, что ты промерз.
Диего вспомнил свое вчерашнее удивление.
— Что вы сделали с хозяином? Я и представить себе не мог, что здесь есть такие тонкие простыни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21