Вот, скажем, эти…
«Фрегат „Куин Элизабет“ готовился выйти в море для патрулирования. На этот раз мне хотелось самому принять в нем участие, и капитан Томас Клэнси заметно волновался. Однако за два дня до отплытия его свалила жестокая лихорадка, и я объявил, что возьму на себя обязанности капитана. По-христиански сочувствуя ему, я, тем не менее, не был слишком удручен таким оборотом дел. Чувствовать себя на корабле пусть высокопоставленным, но все-таки пассажиром, мне изрядно надоело. Итак, мы вышли…» Бладу можно было и не перечитывать листы — он прекрасно помнил, что было дальше. В тот раз, недели через три после выхода в море, когда он начинал уже подумывать о возвращении к своим основным губернаторским обязанностям, им встретился невзрачный бриг без флага, направлявшийся в сторону Наветренного пролива.
«В ответ на наше требование корабль лег в дрейф, и вдоль его мачты медленно поползло белое полотнище французского военного флага. Вскоре к нам направилась шлюпка — и мне показалось, что я уже видал человека, сидящего на ее корме. Так оно и оказалось: это был мой старый знакомый, капитан Ибервиль. Он нисколько не изменился за те шесть лет, что прошли с нашей последней встречи.
— Здоруво, капитан! — он приветствовал меня так, словно мы расстались только вчера, а сегодня собрались обсудить очередной пиратский набег. — Вот видишь, теперь и я на государственной службе. Так высоко, как ты, я не залетел, но, однако, мне доверили корабль.
— У меня ты командовал куда более крупным кораблем, — смеясь, сказал я. — А не скажешь ли ты мне, по старому знакомству, что это ты, находящийся на государственной службе, тут делаешь? Вольного охотника я бы, пожалуй, пропустил, но военный корабль державы, с которой у нас нынче война…
— Да разве я стал бы шкодить в твоих водах? — удивленно спросил он. — Меня никто не мог бы обвинить в трусости, но я ведь и не совсем сумасшедший! Я хотел лишь тихо-тихо, как мышка, проскользнуть мимо. А то обходить вас — это такой крюк…
Его тон был совершенно непринужденным, однако напрашивался законный вопрос, откуда и куда надо было идти, чтобы пришлось ОГИБАТЬ Ямайку? При всем богатстве воображения я не мог представить такого маршрута. Тем не менее, мне совсем не хотелось проявлять излишнюю суровость к старому приятелю.
— Тебе повезло, Филипп, что ты встретил именно меня. Другой на моем месте не был бы столь покладист.
— Ну, с другим бы и я не стал миндальнчать, — весело откликнулся он. — Но вот увидел твой флаг — и так, знаешь, захотелось навестить! Вот она, государственная служба! Их Величествам всегда виднее, с кем нам пить, а кого топить…
Мы прошли в мою каюту, и я велел принести старого французского вина.
— Вот это я понимаю, настоящее бордо! А какой букет! Это куда лучше того кошмарного пойла, которое производят на твоем острове.
— Говорят, это пойло помогает при лихорадке…
— Ну, если ты именно это снадобье прописал капитану Клэнси, неудивительно, что бедняга не смог выйти в море…
— Я посоветовал ему отвар коры хинного дерева, — машинально отвечал я. Ибервиль был не из тех, кто проговаривается случайно. Вежливость за вежливость: я его пропускаю, а он говорит, что здесь делал. И, прошу заметить, не выдает этим никакого особенного секрета — ведь вполне естественно, что французы интересуются состоянием крупнейшей во всем Карибском море эскадры.
— А я ведь прекрасно помню старого Тома, — говорил тем временем Ибервиль.
— Ведь это именно он потопил мою посудину у испанского берега Эспаньолы. Он дал нам шлюпку и велел убираться к дьяволу — ну, мы и убрались… прямо к испанцам в лапы. Ты еще нас потом выкупбл. Вот после этого инцидента я и подался от греха на государственную службу…
— Ну, зато теперь вы с испанцами союзники, — поддел я его. Ибервиль скривился.
— Как говаривал капитан Грейnote 25, моря кишат пиратами и большой политикой, — ответил он. — Только если от первых еще удается иногда улизнуть, вторая достанет всегда. Поверь, дружить с испанцами мне еще более не по душе, нежели опасаться тебя.
Впрочем, сейчас Ибервиль не рисковал ничем, и понимал это: корабли Ямайской эскадры содержались в отменном порядке, и французам это стоило знать. Вот если бы половина моих кораблей была бы похожа на ибервилеву лохань, тогда пришлось бы подумать, отпускать ли мне друга Фила. Ну, а он в этом случае ничего бы мне и не сказал. Вот если бы их интересовал наш новый форт… А кто, кстати, сказал, что он их не интересует? Уж, во всяком случае, не Ибервиль…
— А ты, часом, не думал, что я могу и не захотеть лишать себя твоего общества?
— Ну, Пьер, я, право, могу подумать, что лихорадка Тома — это государственный секрет…
А если их интересует форт… Правда, за последние Бог знает сколько лет никто не нападал на Порт-Ройял, но не следует забывать и того, что когда-то Ямайка была наследственным владением потомков Колумба… А впрочем, какая разница! Порт-Ройял всегда кишел всяческими проходимцами, и это давало мне основание подозревать, что планами наших береговых укреплений не располагает только ленивый. Уверен, сгори завтра все мои чертежи, я бы с легкостью купил на замену комплект таких же в добром десятке мест — и не обязательно на Ямайке.
— Иди ты к черту, Фил, в самом-то деле! — сказал я. И через час мы вернулись каждый на свой курс.
Однако этим история не окончилась. На следующее утро Джереми прислал за мной. Я меньше двух часов назад сменился с «собачьей» вахты, и он не стал бы беспокоить меня по пустякам. Впрочем, пустяков и не наблюдалось. Характерный гул трудно было бы спутать с чем-либо другим: где-то недалеко били пушки. Я приказал разворот.
Часа через полтора мы с Джереми напряженно вглядывались в облако дыма, пытаясь разобрать, что же в нем происходит. Ей-богу…
— Джереми, что ты об этом думаешь? Кто это?
— Бриг, — мрачно изрек Джереми после недолгого молчания.
— Вот хорошо, а я-то думал, трирема. Но погоди, неужели ты не видишь? Или меня глаза обманывают?
— Не обманывают, — столь же мрачно отвечал Питт. — Месье Ибервиль собственной персоной. Никуда он, значит, отсюда не ушел.
— А второй — это…
— Трирема, — мстительно сказал Джерри. — Двухдечная. Тридцатишестипушечная. Или тридцати… кто ее разберет. А национальность загадки не представляет, хоть флаг и не разглядеть. Голландца только слепой не узнает. Союзнички. Хочешь — зайдем с той сторны: там дыма меньше.
Я отрицательно качнул головой, и Джереми умолк. То, что мне было надо, я видел и так.
За дымной завесой корабли казались неясными силуэтами, однако было понятно, что ибервилев противник держится подветренной стороны. Следовательно, абордаж не входил в планы его капитана. То ли его не прельщал столь невзрачный приз, то ли он решил устроить своим канонирам учения. Судя по тому, что Ибервиль еще держался, это было для них нелишним, однако долго продолжаться это не могло. Решать надо было быстро. Конечно, Филипп шпионил в наших водах, как последний сукин сын… Но ведь некогда это был МОЙ сукин сын, и, похоже, он этого не забыл. В будущем это могло мне пригодиться. Да если бы даже и нет — ну не мог я спокойно стоять и наблюдать, как его топят на моих глазах.
— Протри глаза, Джереми, — ответил я. — Разве этот похож на «голландца»? И я разглядел на нем сквозь дым что-то красное. Ты не забыл еще, как выглядит испанский флагnote 26? Потом, с чего ты взял, что второй — это Ибервиль? Вот французского флага я в этом дыму абсолютно не вижу.
— Что ты хочешь сказать, Питер? — изумился Джереми.
— Только то, что я считаю, что это испанский корабль атакует кого-то. А кого могут атаковать испанцы, кроме англичан или их друзей? Наш долг — помочь бедолагам.
— Ах, вот оно что, — протянул Питт. — Виноват, капитан. Конечно же, это «испанец». Вы вправе наложить на меня взыскание за поспешность суждений, сэр. Прикажете атаковать, сэр? Эй, Огла сюда!
Запыхавшийся Огл взлетел наверх.
— Нэд, — повернулся я к нему, — будь другом, сбей вон с того наглеца испанский флаг. Видеть не хочу этого флага, у меня от него зубы болят.
— Где ты нашел тут «испанца», Питер? — опешил старина Огл.
— Нэд, — ласково сказал Джереми, — ты, часом, не оглох от этих твоих пушек? Если капитан велит сбить с кого-нибудь ИСПАНСКИЙ флаг, надо сбивать испанский. И поторопись, пока дым не снесло, а то ведь конфуз может выйти.
Его честная открытая физиономия была абсолютно серьезна.
— Только не потопи его ненароком, — добавил я. — Достаточно, чтобы ему просто расхотелось здесь драться.
После десяти долгих секунд взгляд Огла стал осмысленным. И, кроме того, он явно осознал, КАКОЙ меткости от него требуют.
— Но, ради всего святого, как, по-вашему… — начал он.
— Говорил я тебе, Питер, что он не сумеет, — сочувственно сказал Джереми.
— А ты: «Это же Огл, это же Огл!»…
Огл бешено сверкнул глазами и молча скатился по трапу.
— И в самом деле, — продолжал Джереми, пока наша «Элизабет» описывала дугу, чтобы зайти для залпа с подветренной стороны, — дурные они, эти испанские флаги. Никакого вкуса у людей. То ли дело наши благородные британские цвета! Кстати, они ненароком не подняты? Нет? Ну вот и хорошо, а то боцман не любит, когда зря полотнище треплют…» Как теперь вспоминалось Бладу, Ибервиль тогда показал хорошее знание английских манер. А именно, ушел совершенно по-английски. «Голландец» же, потеряв мачту, притащился в Порт-Ройял четырьмя днями позже их самих, и капитан ван дер Вильд долго жаловался губернатору Бладу на разбой, учиненный над ним в английских водах неизвестным пиратом. Губернатор Блад сочувственно слушал его и выражал надежду, что проливы будут очищены его флагманом «Куин Элизабет», которую он еще утром отправил в море под командой доблестного капитана Клэнси. Клэнси тогда еще сильно ворчал на эту непонятную спешку…
Опальный губернатор закрыл листы. Да, попади эта история к лордам… Его отчетливо передернуло. А ведь в рукописи она не единственная. Между прочим, подумал он с усмешкой, пристойное вооружение форта, да и эскадры, стало возможным не столько благодаря весьма скромному правительственному финансированию, сколько благодаря его собственным непрекращающимся контактам с представителями той беспокойной профессии, коей и сам он некогда уделял столько сил. И это также нашло отражение в рукописи. Не иначе, заключил Блад, он затеял писать свои мемуары, будучи в полном помрачении рассудка. В этой догадке его укрепляло и то, что именно помянутые контакты, наравне с его персональными проектами, пытались сейчас доказать его обвинители. Верно говорил когда-то кардинал Ришелье: человек, достойно служивший своей стране, сродни приговоренному к смертиnote 27… Взгляд Питера Блада переместился с рукописи на камин, и лицо его стало задумчивым.
…Погибли ли эти бумаги, или они и сейчас мирно лежат в каком-нибудь надежном тайнике, никому не известно.
Глава 9
Наутро, когда Блад спустился к завтраку, он застал Бесс и Диего уже в столовой. Бесс отыскала гитару (которую оставил один хлыщ, приглашенный на дипломатическую вечеринку и напоенный до положения риз расшалившимся лордом Джулианом) и теперь мучила струны, пытаясь подобрать мелодию песенки из ямайского репертуара:
…Здесь, на совете, мы равны, И я своих тревог не скрою:
Мы сообща решить должны, — Быть иль не быть — наутро бою.
Вчера надменный адмирал Привел сюда пять галеонов, Он королю пообещал Нас всех повесить по закону.
Но если только дотянусь Крюком до вражеского борта, То я за жизнь его, клянусь, Не дам и рваного ботфорта…
— тоненько выводила дочь. Вообще-то по каноническому тексту адмирал был испанским, но присутствие Диего явно заставило Бесс заняться литературной правкой. Будь капитан Блад в другом настроении, это позабавило бы его.
— Такую чушь на советах не говорят, — проворчал он вместо приветствия.
— В балладах всегда все не так… А чего это ты такой хмурый? Папа, да что с тобой?!
— А что со мной?
— А то я не вижу. Не будет ли нескромностью с моей стороны спросить, что случилось?
— Будет, — мрачно заверил Блад, не удержавшись от короткого взгляда в сторону Диего.
— Неужели же вы с Диего уже успели поссориться?! — сообразила Бесс. — Однако! Я имею честь состоять в родстве с весьма талантливыми людьми. Так в чем же дело, папа?
— Дорогая, — с обманчивой мягкостью произнес Блад. — Не будет ли нескромностью с моей стороны, если я попрошу тебя предоставить нам с Диего право самим решать наши маленькие проблемы?
Бесс поколебалась. Против требования, высказанного в таком тоне, возражать не приходилось.
— Извини, папа, — кротко сказала она, опустив глаза.
Диего поглядел на Блада с неприкрытым уважением.
— Я хотел принести вам свои извинения, сеньор, — сказал он. — Я должен был бы сделать это еще вчера…
— М-м-м… Допустим. Но, видишь ли, Диего, если ты действительно думаешь то, что сказал тогда, твои извинения мне, пожалуй, будут ни к чему.
— Это не так, — ответил Диего, покосившись на Бесс. — Клянусь честью, сеньор, я действительно сожалею о том, что сказал…
— Забудем об этом, — с явным облегчением сказал губернатор. — Кстати, Бесс собралась за покупками — конечно, с ней пойдет Бенджамен, но, может, ты тоже захочешь сопроводить ее?
Так Диего, неожиданно для себя, оказался в одной из модных лавок Сити. Просторная комната была разделена на две половины. В левой громоздились книги на полках, правая блистала шелком, кружевами, яркими веерами и другими столь же необходимыми для человека а la mode вещами. Клиентами занималась изящно одетая молоденькая девушка с длинными ресницами и аккуратным носиком. Бесс увлеченно погрузилась в ворох атласных лент и кружев.
— Нет, этот белый цвет слишком резок. Сюда нужно что-нибудь помягче.
— Взгляните на эти кружева, мисс. Какой рисунок! Они, мне кажется, будут здесь хороши.
— Диего, тебе нравится? Ну посмотри!
Однако попытки растормошить Диего ни к чему не привели, и если губернатор, посылая его с Бесс, надеялся на обратное, то он просчитался. Диего хотел спать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21