https://wodolei.ru/catalog/mebel/Russia/
То есть еще одна церковь в миниатюре. И эти фигуры внутри.
— Послушай, Морин, у тебя задатки настоящего искусствоведа.
— Я, наверное, слишком много болтаю. — Она прижала ладонь ко рту.
— Не беспокойся, Бог тебя не слышит. — Кейт не была уверена, прислушивается ли он вообще к тому, что делается на земле.
Морин подошла поближе к церкви на картине Беллини, которая находилась внутри настоящей.
— Как же возможно создать такое? Что касается меня, то я не только рисовать, даже прямую линию провести толком не сумею.
— Их с раннего детства отдавали в учение крупным художникам, где они вначале мыли кисти для мастера, потом постигали науку смешивания красок и, наконец, выполняли различные детали на его картинах. Конечно, незначительные.
— В общем, они были его рабами?
— Ты поняла правильно. Но Джованни Беллини и его брата Джентиле учил их отец, Джакопо, который тоже был большим художником.
Пассатта и Маркарини напряженно прислушивались к их разговору, затем подошли.
— Вы преподаете искусство, синьора? — спросил Маркарини.
— Что-то вроде этого, — ответила Кейт.
— Не вроде этого, — вмешалась Слаттери. — Она знаменитость.
Пассатта удивленно вскинул брови, но Слаттери не стала уточнять. Ее вниманием сейчас завладела Мадонна.
— Она такая красивая, прямо как живая. Хочется войти и положить голову ей на колени.
— В этом и состоит прелесть живописи эпохи Возрождения, — сказала Кейт. — Обтекаемые формы, много воздуха, пространства. Картины приглашают зрителя заглянуть в окно, войти в комнату. Художники тогда вновь открыли искусство создания перспективы.
— Оно было потеряно?
— Да, в мрачную эпоху средневековья, особенно раннего, — ответила Кейт, вглядываясь в тени рядом с нишей, куда была помещена картина Беллини.
Нужно во что бы то ни стало положить конец мрачной эпохе Живописца смерти. Пресечь его злодейства.
В полдень Кейт повела Слаттери обратно на площадь Святого Марка. Маркарини и Пассатта держались чуть поодаль. Дворец дожей поблескивал на солнце изысканной позолотой.
— На меня уже начинает действовать разница во времени, — сказала Слаттери. — Давай посидим немного?
Они устроились за столиком в кафе с видом на площадь. Слаттери заказала капуччино, Кейт — двойной эспрессо. Маркарини оперся о колонну в нескольких метрах справа. Пассатта, дымя сигаретой, расположился в аркаде. Оба не сводили глаз с Кейт.
Она надеялась расслабиться, но у столика постоянно останавливались знакомые нью-йоркцы, приехавшие на бьеннале. При приближении очередного приятеля Кейт невольно морщилась. То же самое делали и Пассата с Маркарини.
— Вот это да, Макиннон, — удивилась Слаттери. — У тебя есть знакомые во всем мире?
— Нет, только в Венеции. И они собрались здесь лишь на неделю. Это искусствоведы, художники и коллекционеры. — Она расплатилась с официантом. — Ладно, пошли. Надо наконец показаться и на выставке. Посмотрим экспозицию Уилли.
Но Кейт стремилась в выставочные павильоны не только за этим. Она знала, что где-то там ее ждет Живописец смерти, и не хотела его разочаровывать.
Международный бьеннале в Венеции был похож на всемирную выставку ЭКСПО, но только без аттракционов, детей и веселья. Его устраивали раз в два года в большом парке Джардини, в стороне от главных туристических маршрутов. Существующие здания переоборудовались в национальные павильоны, где художники разных стран размещали свои экспозиции. Из павильона в павильон мигрировали толпы искушенных европейцев и американцев. Почти каждый нес в руке большой пакет с эмблемой бьеннале, набитый каталогами.
Они суетились, нервничали, что могут пропустить кого-нибудь или что-нибудь, беспокоились, что их не пригласят на нужный прием. Выставка работала несколько месяцев, но эксклюзивными считались только три первых дня после открытия. Потом экспозиции мог посмотреть каждый.
Со стороны четверка, наверное, производила впечатление двух влюбленных пар. Слева Маркарини и Слаттери, справа Кейт и Пассатта. Во всяком случае, смотреть на них было приятнее, чем на экспонаты выставки. Они переходили из павильона в павильон, и всюду было примерно одно и то же. Депрессия, уныние, мрачное смакование человеческих пороков. Огромные фотографии гениталий и трупов, расчлененные животные в формалине, головы и конечности отдельно, странные, перегруженные деталями инсталляции, смысл которых был совершенно непонятен, — все это резко контрастировало с красотами Венеции. Жутковатые, вызывающие чувство гадливости экспонаты окончательно испортили Кейт настроение.
Американский павильон был, разумеется, одним из самых больших, но впечатления не производил, поскольку был до отказа набит инсталляциями. По полу в беспорядке, без всякой внятной системы разбросаны коллажи и скульптуры, созданные из предметов, найденных большей частью на помойках. Понять, где кончается одна вещь и начинается другая, было совершенно невозможно. Работы Уилли выгодно отличались от других экспонатов не только высоким качеством, но также и тем, что висели на стене, как обычные картины. В данный момент перед ними стояла небольшая группа. Пояснения давал Рафаэль Перес.
— Уилли Хандли — Один из наших самых одаренных молодых художников, — сказал он.
Кейт увидела Уилли. Он чуть ли не спрятался за колонну, а Перес настойчиво махал ему рукой. Тот наконец приблизился, поклонился и смущенно пробормотал:
— Спасибо.
— А он симпатичный, — сказала Слаттери.
— Разве ты его раньше не видела?
— Нет. Наверное, Уилли Хандли допрашивал тогда кто-то другой. Я имею в виду, по делу об убийстве Соланы.
На мгновение Кейт увидела Элену. Мертвую, на полу. На щеке написанный кровью автопортрет Пикассо. Живописец смерти сейчас здесь, может быть, совсем недалеко. Выжидает. Она пристально вгляделась в центральный проход. Остановишься перед каким-нибудь экспонатом, а он подкрадется сзади и перережет горло. Кейт вдруг стало так страшно, что она чуть не закричала.
— Что с тобой? — Слаттери проследила за ее взглядом. То же самое сделали и Пассатта с Маркарини. — Ты что-то увидела?
— Ничего, все в порядке. — Кейт улыбнулась и взяла Слаттери за руку. — Пошли. Я познакомлю тебя с Уилли.
Они перехватили его в тот момент, когда он отошел от Переса.
Кейт наклонилась к Уилли поцеловать в щеку.
— Твои картины в павильоне самые лучшие.
— Я бы принял это как похвалу, если бы здесь были выставлены еще какие-то картины. — Уилли избегал смотреть ей в глаза. — Я не знал, что ты здесь.
— Решилась в самый последний момент. Сейчас вот рада, что удалось вырваться. — Кейт поймала его взгляд. — Я горжусь тобой. Экспозиция действительно талантливая.
— Да, очень красиво, — подтвердила Слаттери.
Уилли с удивлением рассматривал странную новую подругу Кейт, совершенно нетипичную для ее круга. Подошел Перес. Поздоровался.
— Гордитесь своим мальчиком?
Кейт внимательно посмотрела на молодого хранителя музея. А может быть, это он? Мгновенно сработал полицейский инстинкт Слаттери. Почуяв что-то неладное, она нарочито лениво сунула руку в карман и сжала рукоятку пистолета. Кейт показала ей взглядом, что все в порядке. Перес взял Уилли за руку, приглашая вернуться к экспозиции.
— Я не могу весь день стоять перед своими картинами, — сказал он и быстро двинулся к инсталляции в небольшом зальчике, стены, пол и потолок которого были обклеены вырезками из порнографических журналов, где были изображены одни женщины. Поверху вырезки все были небрежно исписаны протестами против женщин и порнографии.
Слаттери обвела взглядом стены.
— Что-то я не вижу здесь твоей фотографии.
Кейт засмеялась, но в этот момент ее вдруг кто-то тронул за плечо. Она резко развернулась и толкнула мужчину. Он неловко попятился и упал. Слаттери полезла за пистолетом. Маркарини и Пассатта сделали то же самое.
— О Боже, Джадд, извини. — Кейт подала испуганному искусствоведу руку. — Я сегодня такая неуклюжая.
Джадд нервно улыбнулся.
— Я думал, Кейт, что написал достаточно хорошую рецензию на твою книгу.
— Извини… Я…
— Все в порядке.
Они поговорили пару минут, и Джадд растворился среди публики. К ней тут же подошли Маркарини и Пассатта.
— Пошли на выход, — сказала Кейт. — Здесь дышать нечем.
К ним присоединился Уилли.
— Кто этот тип? — спросил он.
— Знакомый искусствовед.
— Мне показалось, что он собирался…
— Не беспокойся. — Кейт неожиданно прижала Уилли к себе.
— Ты сегодня вечером будешь на приеме? — спросил он, когда она его наконец отпустила.
— Обязательно. Разве можно пропустить такое шоу?
Красота. Старая каменная лестница спускается к черной воде. Ржавые ворота. В канале плавает мусор. Надо было подумать, прежде чем выбирать в качестве фона для святого Себастьяна эту милую картину Каналетто. Слишком милую. Впрочем, сейчас это не важно, потому что впереди много работы, а времени в обрез.
Он видел ее только один раз. Наблюдал, как она потягивала кофе. Вроде не нервничала. Впрочем, присутствия духа она никогда не теряла. Это одно из качеств, которыми он восхищался. Холодная элегантность всегда, при любых обстоятельствах.
Сможет ли она остаться такой же, когда он будет вгонять в ее плоть стрелы? Святая Кейт. Это должно получиться по-настоящему живописно. Он представил цветную репродукцию в альбоме. Внизу значатся его фамилия, дата и материалы: стрелы, женское платье, человеческое тело. Чувствует ли она его присутствие? Ждет ли, когда он явится к ней как любовник? Эта мысль приводит его в восторг. Он закрывает глаза.
Потерпи, Кейт. Я скоро приду.
Кейт посмотрела на часы. Все, пора одеваться. Заглянула к Слаттери. Та сладко зевнула и с трудом разлепила веки.
— Морин, сегодня ты можешь никуда больше не выходить, — сказала Кейт.
— Честно говоря, — Слаттери зажмурилась, подавляя очередной зевок, — я весь день мечтала принять ванну.
— Ну так и принимай на здоровье. А я вернусь не поздно, не беспокойся.
— Нет, я должна быть с тобой.
— Но мне вполне хватит Макарони и Пасты. Куда больше?
— Уговорила. — Слаттери улыбнулась и снова откинулась на подушки.
Кейт застегнула жакет.
— К тому же при мне неразлучный друг тридцать восьмого калибра, в наплечной кобуре под жакетом.
Слаттери улыбнулась:
— Счастливо.
Кейт вышла за дверь и кивнула итальянским полицейским.
Зал приемов в здании Музея Пегги Гуггенхейм напоминал галантную сцену с картины Антуана Ватто XVIII века. Элегантно и по-декадентски, всюду принцы крови и придворные, ищущие славы или стяжавшие ее, но желающие еще. И все при деле.
— Представьте только на мгновение, что будет, если сюда бросить бомбу, — прошептал Скайлер Миллс, наклонившись к Уилли. — В одночасье прекратит существование весь мир изобразительного искусства.
В центре зала действительно собрался весь мир изобразительного искусства в количестве двухсот человек. Причем каждый из заметных и влиятельных был сейчас заметен и влиял больше обычного. Разноязыкая речь сливалась в равномерный гул, будто потревожили пчелиный рой. Официанты с трудом прокладывали себе путь, разнося «беллини», специальный венецианский напиток, шампанское с персиковым соком.
Скайлера Миллса заметил многолетний президент бьеннале Массимо Сантасьеро и подошел пожать руку, попутно пожимая руку кому-то еще. Сантасьеро был в костюме, в каком могут появляться только итальянцы. Ворсистый, голубовато-серый и мятый, словно несколько недель провалялся на полу в гардеробе. По контрасту безукоризненный костюм Скайлера от братьев Брукс выглядел так, будто его только что сняли с вешалки. Уилли был в своих обычных черных джинсах, новой белой рубашке, галстуке и, конечно, кожаном пиджаке.
— Американский павильон — это… как бы сказать… он в этом году получился у вас такой смелый, — проговорил Массимо.
— Вы же знаете, как трудно составить грамотную экспозицию, — сказал Скайлер. — Но кажется, мне удалось с этим справиться. А вы сделали просто невозможное… управлять такой махиной…
— Я восхищен вашими работами. — Массимо повернулся к Уилли. — Это настолько… индивидуально.
— Разумеется, индивидуально, потому что сделано мной.
Итальянец вопросительно посмотрел на него, не вполне понимая остроту. Скайлер бросил на Уилли выразительный взгляд.
— Молодые художники получают огромное удовольствие, когда сами себя подстрелят в ногу. Верно, Уилли?
Сантасьеро этого тоже не понял, но реплика предназначалась Уилли.
— Надеюсь, вы приедете летом на мою выставку в Музее современного искусства? — спросил он, на этот раз заслужив от Скайлера одобрительный кивок.
Чарлин Кент в черном облегающем костюме из эластичной лайкры, от середины бюста до середины бедра, оторвалась от беседы с двумя коллекционерами-европейцами и направилась к Уилли. На ногах — потрясающие зеленовато-лимонные туфли-лодочки.
— Массимо. — Она протянула руку.
Итальянец несколько мгновений задумчиво ее рассматривал.
— А, синьора Кент. Здравствуйте. А я вот только что принял приглашение Уилли Хандли посетить его выставку в Нью-Йорке в музее синьора Миллса.
Чарли поморщилась. Ей очень не понравилось, что он назвал Музей современного искусства музеем Миллса.
— Заодно посмотрите новые экспонаты в моем музее. А потом мы вместе поужинаем. Вы, я и Хандли. — Она подмигнула Уилли.
В зале возникло небольшое волнение. Это появилась Кейт в белом вечернем костюме и туфлях-лодочках на тонких каблуках. Она была великолепна.
Уилли отошел от Скайлера Миллса и присоединился к нескольким мужчинам и трем официантам, которые ее окружили. Маркарини и Пассатта не знали, в какую сторону смотреть.
— Синьора Ротштайн, очень приятно вас видеть. — Массимо поцеловал Кейт в щеку и медленно прошелся взглядом по ее телу сверху вниз. — Вы сегодня просто bellissima .
— Grazie, — сказала Кейт, поднимая с подноса «беллини».
Наконец дошла очередь до Уилли.
— Как дела? — прошептал он, целуя ее.
— Прекрасно, — ответила Кейт.
Массимо взял ее за руку и начал представлять всем, кому считал нужным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Послушай, Морин, у тебя задатки настоящего искусствоведа.
— Я, наверное, слишком много болтаю. — Она прижала ладонь ко рту.
— Не беспокойся, Бог тебя не слышит. — Кейт не была уверена, прислушивается ли он вообще к тому, что делается на земле.
Морин подошла поближе к церкви на картине Беллини, которая находилась внутри настоящей.
— Как же возможно создать такое? Что касается меня, то я не только рисовать, даже прямую линию провести толком не сумею.
— Их с раннего детства отдавали в учение крупным художникам, где они вначале мыли кисти для мастера, потом постигали науку смешивания красок и, наконец, выполняли различные детали на его картинах. Конечно, незначительные.
— В общем, они были его рабами?
— Ты поняла правильно. Но Джованни Беллини и его брата Джентиле учил их отец, Джакопо, который тоже был большим художником.
Пассатта и Маркарини напряженно прислушивались к их разговору, затем подошли.
— Вы преподаете искусство, синьора? — спросил Маркарини.
— Что-то вроде этого, — ответила Кейт.
— Не вроде этого, — вмешалась Слаттери. — Она знаменитость.
Пассатта удивленно вскинул брови, но Слаттери не стала уточнять. Ее вниманием сейчас завладела Мадонна.
— Она такая красивая, прямо как живая. Хочется войти и положить голову ей на колени.
— В этом и состоит прелесть живописи эпохи Возрождения, — сказала Кейт. — Обтекаемые формы, много воздуха, пространства. Картины приглашают зрителя заглянуть в окно, войти в комнату. Художники тогда вновь открыли искусство создания перспективы.
— Оно было потеряно?
— Да, в мрачную эпоху средневековья, особенно раннего, — ответила Кейт, вглядываясь в тени рядом с нишей, куда была помещена картина Беллини.
Нужно во что бы то ни стало положить конец мрачной эпохе Живописца смерти. Пресечь его злодейства.
В полдень Кейт повела Слаттери обратно на площадь Святого Марка. Маркарини и Пассатта держались чуть поодаль. Дворец дожей поблескивал на солнце изысканной позолотой.
— На меня уже начинает действовать разница во времени, — сказала Слаттери. — Давай посидим немного?
Они устроились за столиком в кафе с видом на площадь. Слаттери заказала капуччино, Кейт — двойной эспрессо. Маркарини оперся о колонну в нескольких метрах справа. Пассатта, дымя сигаретой, расположился в аркаде. Оба не сводили глаз с Кейт.
Она надеялась расслабиться, но у столика постоянно останавливались знакомые нью-йоркцы, приехавшие на бьеннале. При приближении очередного приятеля Кейт невольно морщилась. То же самое делали и Пассата с Маркарини.
— Вот это да, Макиннон, — удивилась Слаттери. — У тебя есть знакомые во всем мире?
— Нет, только в Венеции. И они собрались здесь лишь на неделю. Это искусствоведы, художники и коллекционеры. — Она расплатилась с официантом. — Ладно, пошли. Надо наконец показаться и на выставке. Посмотрим экспозицию Уилли.
Но Кейт стремилась в выставочные павильоны не только за этим. Она знала, что где-то там ее ждет Живописец смерти, и не хотела его разочаровывать.
Международный бьеннале в Венеции был похож на всемирную выставку ЭКСПО, но только без аттракционов, детей и веселья. Его устраивали раз в два года в большом парке Джардини, в стороне от главных туристических маршрутов. Существующие здания переоборудовались в национальные павильоны, где художники разных стран размещали свои экспозиции. Из павильона в павильон мигрировали толпы искушенных европейцев и американцев. Почти каждый нес в руке большой пакет с эмблемой бьеннале, набитый каталогами.
Они суетились, нервничали, что могут пропустить кого-нибудь или что-нибудь, беспокоились, что их не пригласят на нужный прием. Выставка работала несколько месяцев, но эксклюзивными считались только три первых дня после открытия. Потом экспозиции мог посмотреть каждый.
Со стороны четверка, наверное, производила впечатление двух влюбленных пар. Слева Маркарини и Слаттери, справа Кейт и Пассатта. Во всяком случае, смотреть на них было приятнее, чем на экспонаты выставки. Они переходили из павильона в павильон, и всюду было примерно одно и то же. Депрессия, уныние, мрачное смакование человеческих пороков. Огромные фотографии гениталий и трупов, расчлененные животные в формалине, головы и конечности отдельно, странные, перегруженные деталями инсталляции, смысл которых был совершенно непонятен, — все это резко контрастировало с красотами Венеции. Жутковатые, вызывающие чувство гадливости экспонаты окончательно испортили Кейт настроение.
Американский павильон был, разумеется, одним из самых больших, но впечатления не производил, поскольку был до отказа набит инсталляциями. По полу в беспорядке, без всякой внятной системы разбросаны коллажи и скульптуры, созданные из предметов, найденных большей частью на помойках. Понять, где кончается одна вещь и начинается другая, было совершенно невозможно. Работы Уилли выгодно отличались от других экспонатов не только высоким качеством, но также и тем, что висели на стене, как обычные картины. В данный момент перед ними стояла небольшая группа. Пояснения давал Рафаэль Перес.
— Уилли Хандли — Один из наших самых одаренных молодых художников, — сказал он.
Кейт увидела Уилли. Он чуть ли не спрятался за колонну, а Перес настойчиво махал ему рукой. Тот наконец приблизился, поклонился и смущенно пробормотал:
— Спасибо.
— А он симпатичный, — сказала Слаттери.
— Разве ты его раньше не видела?
— Нет. Наверное, Уилли Хандли допрашивал тогда кто-то другой. Я имею в виду, по делу об убийстве Соланы.
На мгновение Кейт увидела Элену. Мертвую, на полу. На щеке написанный кровью автопортрет Пикассо. Живописец смерти сейчас здесь, может быть, совсем недалеко. Выжидает. Она пристально вгляделась в центральный проход. Остановишься перед каким-нибудь экспонатом, а он подкрадется сзади и перережет горло. Кейт вдруг стало так страшно, что она чуть не закричала.
— Что с тобой? — Слаттери проследила за ее взглядом. То же самое сделали и Пассатта с Маркарини. — Ты что-то увидела?
— Ничего, все в порядке. — Кейт улыбнулась и взяла Слаттери за руку. — Пошли. Я познакомлю тебя с Уилли.
Они перехватили его в тот момент, когда он отошел от Переса.
Кейт наклонилась к Уилли поцеловать в щеку.
— Твои картины в павильоне самые лучшие.
— Я бы принял это как похвалу, если бы здесь были выставлены еще какие-то картины. — Уилли избегал смотреть ей в глаза. — Я не знал, что ты здесь.
— Решилась в самый последний момент. Сейчас вот рада, что удалось вырваться. — Кейт поймала его взгляд. — Я горжусь тобой. Экспозиция действительно талантливая.
— Да, очень красиво, — подтвердила Слаттери.
Уилли с удивлением рассматривал странную новую подругу Кейт, совершенно нетипичную для ее круга. Подошел Перес. Поздоровался.
— Гордитесь своим мальчиком?
Кейт внимательно посмотрела на молодого хранителя музея. А может быть, это он? Мгновенно сработал полицейский инстинкт Слаттери. Почуяв что-то неладное, она нарочито лениво сунула руку в карман и сжала рукоятку пистолета. Кейт показала ей взглядом, что все в порядке. Перес взял Уилли за руку, приглашая вернуться к экспозиции.
— Я не могу весь день стоять перед своими картинами, — сказал он и быстро двинулся к инсталляции в небольшом зальчике, стены, пол и потолок которого были обклеены вырезками из порнографических журналов, где были изображены одни женщины. Поверху вырезки все были небрежно исписаны протестами против женщин и порнографии.
Слаттери обвела взглядом стены.
— Что-то я не вижу здесь твоей фотографии.
Кейт засмеялась, но в этот момент ее вдруг кто-то тронул за плечо. Она резко развернулась и толкнула мужчину. Он неловко попятился и упал. Слаттери полезла за пистолетом. Маркарини и Пассатта сделали то же самое.
— О Боже, Джадд, извини. — Кейт подала испуганному искусствоведу руку. — Я сегодня такая неуклюжая.
Джадд нервно улыбнулся.
— Я думал, Кейт, что написал достаточно хорошую рецензию на твою книгу.
— Извини… Я…
— Все в порядке.
Они поговорили пару минут, и Джадд растворился среди публики. К ней тут же подошли Маркарини и Пассатта.
— Пошли на выход, — сказала Кейт. — Здесь дышать нечем.
К ним присоединился Уилли.
— Кто этот тип? — спросил он.
— Знакомый искусствовед.
— Мне показалось, что он собирался…
— Не беспокойся. — Кейт неожиданно прижала Уилли к себе.
— Ты сегодня вечером будешь на приеме? — спросил он, когда она его наконец отпустила.
— Обязательно. Разве можно пропустить такое шоу?
Красота. Старая каменная лестница спускается к черной воде. Ржавые ворота. В канале плавает мусор. Надо было подумать, прежде чем выбирать в качестве фона для святого Себастьяна эту милую картину Каналетто. Слишком милую. Впрочем, сейчас это не важно, потому что впереди много работы, а времени в обрез.
Он видел ее только один раз. Наблюдал, как она потягивала кофе. Вроде не нервничала. Впрочем, присутствия духа она никогда не теряла. Это одно из качеств, которыми он восхищался. Холодная элегантность всегда, при любых обстоятельствах.
Сможет ли она остаться такой же, когда он будет вгонять в ее плоть стрелы? Святая Кейт. Это должно получиться по-настоящему живописно. Он представил цветную репродукцию в альбоме. Внизу значатся его фамилия, дата и материалы: стрелы, женское платье, человеческое тело. Чувствует ли она его присутствие? Ждет ли, когда он явится к ней как любовник? Эта мысль приводит его в восторг. Он закрывает глаза.
Потерпи, Кейт. Я скоро приду.
Кейт посмотрела на часы. Все, пора одеваться. Заглянула к Слаттери. Та сладко зевнула и с трудом разлепила веки.
— Морин, сегодня ты можешь никуда больше не выходить, — сказала Кейт.
— Честно говоря, — Слаттери зажмурилась, подавляя очередной зевок, — я весь день мечтала принять ванну.
— Ну так и принимай на здоровье. А я вернусь не поздно, не беспокойся.
— Нет, я должна быть с тобой.
— Но мне вполне хватит Макарони и Пасты. Куда больше?
— Уговорила. — Слаттери улыбнулась и снова откинулась на подушки.
Кейт застегнула жакет.
— К тому же при мне неразлучный друг тридцать восьмого калибра, в наплечной кобуре под жакетом.
Слаттери улыбнулась:
— Счастливо.
Кейт вышла за дверь и кивнула итальянским полицейским.
Зал приемов в здании Музея Пегги Гуггенхейм напоминал галантную сцену с картины Антуана Ватто XVIII века. Элегантно и по-декадентски, всюду принцы крови и придворные, ищущие славы или стяжавшие ее, но желающие еще. И все при деле.
— Представьте только на мгновение, что будет, если сюда бросить бомбу, — прошептал Скайлер Миллс, наклонившись к Уилли. — В одночасье прекратит существование весь мир изобразительного искусства.
В центре зала действительно собрался весь мир изобразительного искусства в количестве двухсот человек. Причем каждый из заметных и влиятельных был сейчас заметен и влиял больше обычного. Разноязыкая речь сливалась в равномерный гул, будто потревожили пчелиный рой. Официанты с трудом прокладывали себе путь, разнося «беллини», специальный венецианский напиток, шампанское с персиковым соком.
Скайлера Миллса заметил многолетний президент бьеннале Массимо Сантасьеро и подошел пожать руку, попутно пожимая руку кому-то еще. Сантасьеро был в костюме, в каком могут появляться только итальянцы. Ворсистый, голубовато-серый и мятый, словно несколько недель провалялся на полу в гардеробе. По контрасту безукоризненный костюм Скайлера от братьев Брукс выглядел так, будто его только что сняли с вешалки. Уилли был в своих обычных черных джинсах, новой белой рубашке, галстуке и, конечно, кожаном пиджаке.
— Американский павильон — это… как бы сказать… он в этом году получился у вас такой смелый, — проговорил Массимо.
— Вы же знаете, как трудно составить грамотную экспозицию, — сказал Скайлер. — Но кажется, мне удалось с этим справиться. А вы сделали просто невозможное… управлять такой махиной…
— Я восхищен вашими работами. — Массимо повернулся к Уилли. — Это настолько… индивидуально.
— Разумеется, индивидуально, потому что сделано мной.
Итальянец вопросительно посмотрел на него, не вполне понимая остроту. Скайлер бросил на Уилли выразительный взгляд.
— Молодые художники получают огромное удовольствие, когда сами себя подстрелят в ногу. Верно, Уилли?
Сантасьеро этого тоже не понял, но реплика предназначалась Уилли.
— Надеюсь, вы приедете летом на мою выставку в Музее современного искусства? — спросил он, на этот раз заслужив от Скайлера одобрительный кивок.
Чарлин Кент в черном облегающем костюме из эластичной лайкры, от середины бюста до середины бедра, оторвалась от беседы с двумя коллекционерами-европейцами и направилась к Уилли. На ногах — потрясающие зеленовато-лимонные туфли-лодочки.
— Массимо. — Она протянула руку.
Итальянец несколько мгновений задумчиво ее рассматривал.
— А, синьора Кент. Здравствуйте. А я вот только что принял приглашение Уилли Хандли посетить его выставку в Нью-Йорке в музее синьора Миллса.
Чарли поморщилась. Ей очень не понравилось, что он назвал Музей современного искусства музеем Миллса.
— Заодно посмотрите новые экспонаты в моем музее. А потом мы вместе поужинаем. Вы, я и Хандли. — Она подмигнула Уилли.
В зале возникло небольшое волнение. Это появилась Кейт в белом вечернем костюме и туфлях-лодочках на тонких каблуках. Она была великолепна.
Уилли отошел от Скайлера Миллса и присоединился к нескольким мужчинам и трем официантам, которые ее окружили. Маркарини и Пассатта не знали, в какую сторону смотреть.
— Синьора Ротштайн, очень приятно вас видеть. — Массимо поцеловал Кейт в щеку и медленно прошелся взглядом по ее телу сверху вниз. — Вы сегодня просто bellissima .
— Grazie, — сказала Кейт, поднимая с подноса «беллини».
Наконец дошла очередь до Уилли.
— Как дела? — прошептал он, целуя ее.
— Прекрасно, — ответила Кейт.
Массимо взял ее за руку и начал представлять всем, кому считал нужным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50