OCR by Ustas; readcheck by Xana
«Сантлоуфер Джонатан Живописец смерти»: ООО «Издательство ACT»; Москва; 2005
ISBN 5-17-029501-4
Оригинал: Jonathan Santlofer, “The Death Artist”
Перевод: Л. Мордухович
Аннотация
Он — не просто маньяк-убийца, он — ЭСТЕТ смерти, превращающий свои чудовищные деяния в кровавые ПРОИЗВЕДЕНИЯ ИСКУССТВА! Его невозможно просто ПОЙМАТЬ… Сначала его надо ПОНЯТЬ…
В смертельно опасную игру с безумцем вступает Кейт Макиннон, прежде — лучший детектив Нью-Йорка, а теперь — известный специалист по современной живописи…
Джонатан Сантлоуфер
Живописец смерти
Посвящается Джой
ПРОЛОГ
Утром она проснулась с головной болью и неприятным предчувствием, словно сегодня с ней должно произойти что-то дурное. Потом головная боль немного утихла, но странное предчувствие осталось до конца дня. Думала, наступит вечер и все пройдет окончательно.
Она ошибалась.
— Не выпить ли нам чего-нибудь? — произносит он улыбаясь. — Например, кофе.
— Мне пора домой.
Он смотрит на часы.
— Да что вы! Сейчас только половина двенадцатого. Пойдемте, я угощу вас лучшим капуччино в городе.
Она соглашается, наверное, потому, что наконец-то прошла головная боль. А возможно, день оказался намного лучше, чем ожидалось, и ей не хотелось оставаться одной. По крайней мере сейчас.
— Давайте пройдемся.
Вечерний воздух заметно посвежел. В тонкой хлопчатобумажной курточке ей прохладно.
— Замерзли? — Он обнимает ее за плечи.
Ей не то чтобы неприятно — просто неловко. После непродолжительного анализа своих ощущений она громко вздыхает.
— Что?
Она слабо улыбается.
— Так, ничего.
Ответ его раздражает. Как это так — ничего? Он убирает руку с ее плеча, и они продолжают идти молча примерно с квартал. Рестораны, небольшие особняки. Она удивляется реакции своего спутника. Наконец не выдерживает и произносит:
— Я, пожалуй, поймаю такси и поеду домой.
Он мягко останавливает ее, взяв за руку.
— А как же кофе?
— Мне пора.
— Ну что ж, пора так пора. Но я вас провожу. Мне хочется увидеть, где вы живете.
— Зачем? Я могу добраться домой сама.
— Нет. Я настаиваю. Сейчас мы возьмем такси, а капуччино, наверное, найдется и в вашем районе. Как вам мое предложение?
Она вздыхает. Спорить почему-то нет сил.
В такси они молчат. Он смотрит в окно, она разглядывает свои руки.
Кафе на углу, неподалеку от ее дома, закрыто. Несколько секунд они наблюдают через стекло за мальчиком внутри, который заканчивает уборку. Он оборачивается и машет им, мол, ничего не поделаешь.
— Вот незадача. А мне, как назло, еще сильнее захотелось кофе. — Он смотрит на нее, грустно улыбаясь, неожиданно став похожим на обиженного ребенка.
— Ладно, пойдемте. — Она тоже улыбается. — Я сварю вам кофе.
У входа в подъезд она возится с ключами, наконец находит нужный, сует в замок, но повернуть не успевает. Дверь открывается раньше.
— Они затеяли ремонт, поэтому ничего не работает. Я жаловалась управляющему, но все без толку.
На втором этаже прямо посередине площадки навалены стройматериалы и какое-то электрооборудование. Приходится обходить.
— Кажется, здесь переделывают две квартиры в одну. Очевидно, надеются содрать большую квартплату, не иначе. И длится это несколько недель. С ума можно сойти от шума.
На третьем этаже она отпирает дверь квартиры, затем отключает сигнализацию. Он проходит мимо нее вперед, быстро снимает плащ и бросает на стул.
Уж слишком по-свойски, — думает она.
А он направляется к дивану, усаживается. Диван обычный — спинка и сиденье пенопластовые, обшитые набивным ситцем с веселеньким рисунком, плюс две подушечки, которые она купила в магазине на Четырнадцатой улице, одна с трафаретным портретом Элвиса, другая — Мэрилин.
Он начинает задумчиво водить пальцами по ослепительно-красным губам Мэрилин. Туда-сюда, туда-сюда. Она спохватывается, что все еще стоит в куртке, снимает ее, вешает на крючок, прикрепленный к входной двери, запирает дверь, затем снова включает сигнализацию.
— Понимаете, привычка. С этим я чувствую себя спокойнее.
Нервно улыбнувшись, она разворачивается в сторону крохотной кухни. Собственно, это прямоугольный альков в гостиной, чуть глубже стенного шкафа. Она дергает цепочку. Загорается лампочка, которая освещает небольшой холодильник, плиту с двумя конфорками, небольшую раковину и полку с тостером и кофеваркой. Она снимает кофеварку, вынимает влажный коричневый фильтр и швыряет в небольшую пластмассовую урну.
— Помочь? — спрашивает он.
— Я справлюсь. К тому же для двоих здесь тесновато.
Она загружает кофеварку, чувствуя на себе его пристальный взгляд. Встряхивает волосами, стараясь двигаться увереннее.
Наверное, зря я привела его сюда.
Наконец она садится у стола с компьютером на стул с твердой спинкой, повернув его к дивану.
— Через минуту кофе будет готов.
Он молчит, лишь смотрит на нее и улыбается. Она играет с ниткой на манжете блузки, пытаясь придумать, чем заполнить тишину.
— Может быть, включить музыку? — Она встает, делает несколько шагов к небольшому музыкальному центру в углу на полу. — Это у меня единственный предмет роскоши.
Он подходит и опускается на колени рядом с ней. Пару секунд рассматривает аккуратную стопку компактдисков, затем вытаскивает один.
— Поставьте это.
— Билли Холидей? — произносит она, беря у него диск. — Потрясающая певица. Ее грусть меня просто убивает.
В его ушах долго звучат эти два слова.
Меня убивает… меня убивает… меня убивает… меня убивает… меня убивает… меня убивает…
Из маленьких колонок начинает струиться музыка. Тему ведет кларнет, а вскоре к нему присоединяется неподражаемый голос Билли, чуть с хрипотцой, немного похожий на стон. И верно — первая же песня, «Господь, благослови дитя», оказывается наполненной невыразимой печалью.
Она стоит рядом с ним на коленях, тихо подпевая, слегка покачивая головой, волосы упали налицо. Он молча наблюдает за ней, как наблюдал весь вечер, не переставая думать об этом, прикидывая то так, то эдак. И теперь еще оставались кое-какие сомнения. Неужели пора начать все снова? Ведь прошло столько времени. И все эти годы он вел себя как паинька. Но, протянув руку и коснувшись ее волос, он уже знал, что сомневаться поздно. Она вздрагивает и быстро встает.
— Я вас испугал? Извините, — произносит он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
А сам смотрит, наслаждаясь ее пружинящей походкой, мягкими кошачьими движениями, но затем ловит ее взгляд. Она стоит над ним и смотрит сверху вниз как на какую-то жалкую тварь. Его настроение круто меняется, по телу прокатывается острая злоба, и он чувствует, что готов.
— Я налью кофе.
Она поворачивается, но он хватает ее за руку.
— В чем дело? — резко спрашивает она. — Прекратите.
Он отпускает, затем поднимает руки вверх, показывая, что сдается, и пытается снова улыбнуться.
Она твердо заявляет:
— Я думаю, вам лучше уйти.
Но он опять усаживается на диван, забрасывает руки за голову и усмехается:
— Давай не будем поднимать из-за этого шум. Хорошо? — Он неожиданно переходит на ты.
— Есть вещи, из-за которых шум поднимать как раз стоит. Впрочем, у меня нет желания обсуждать с вами это сейчас. К тому же… я сомневаюсь, что вы поймете.
— Неужели? Почему? А-а-а… сейчас-сейчас… мне кажется, я начинаю врубаться.
— Просто уходите, и все! — Она продолжает стоять, не меняя позы.
— Понял, понял, — говорит он. — Я плохой, тут уж ничего не поделаешь. Верно? А ты невинная затюканная девушка. Конечно, ведь ты воплощенная невинность. — Он поднимается. — Так вот, позволь мне сказать тебе кое-что…
— Успокойтесь, — произносит она примирительным тоном. — Давайте разойдемся мирно.
— Разойдемся мирно? — повторяет он, словно не понимая.
Давай же! — понукает внутренний голос.
— Да погоди ты! — вскрикивает он.
— Что? — спрашивает она и видит, что он обращается вовсе не к ней, веки у него подрагивают, и весь он как будто вошел в транс.
Он сжимает кулаки и делает шаг вперед. Она бросается к двери, пытается нащупать кнопку сигнализации, но он ее настигает. Она пытается кричать, но он крепко зажимает ей рот ладонью.
И вот она уже у него в руках. Он что-то хрипло кричит, потом неразборчиво бормочет. Оказывается, он очень сильный. Это ее удивляет. Но она все же ухитряется высвободить одну руку и бьет его по лицу. По губе стекает тонкая струйка крови, он этого не замечает. Валит ее на пол, прижимает руки коленями, перенеся на них весь вес своего тела. Теперь у него руки свободны. Он разрывает ее блузку, чтобы добраться до груди. Она пытается ударить ногой, но промахивается.
Затем он хватает ее за подбородок, наклоняется и прижимается губами к ее губам. Она чувствует вкус его крови, дергает головой, плюет ему в лицо и неистово кричит:
— Сволочь!
Он сильно бьет ее по лицу, затем отпускает и встает рядом с диваном, глядя вниз.
— Как мы будем этим заниматься? По-хорошему… или не очень?
У нее двоится в глазах, она никак не может прийти в себя, подкатывает тошнота. Неожиданно он валится на нее, предварительно спустив брюки, начинает тереться, бормочет проклятия. Она фиксирует взгляд на подушечке с портретом Мэрилин, пытаясь сконцентрировать внимание на балладе, которую в этот момент исполняет Билли Холидей.
А тем временем его движения становятся все более резкими, он ругается все громче, она соображает, что он так и не вошел в нее, и немного успокаивается.
Наконец он скатывается с нее и бормочет, застегивая штаны:
— Ты меня не возбудила.
И мысленно добавляет: И вообще надо было действовать совсем не так.
Конечно, не так, — соглашается внутренний голос. — Ты просто забыл, что надо придерживаться плана.
Она одергивает юбку.
— С новой женщиной… всегда трудно, — шепчет он, чтобы как-то оправдать свое фиаско. — Да, да, трудно… особенно если она лежит как колода и совершенно не помогает.
Ей хочется только одного: чтобы он скорее убрался отсюда. А потом она найдет способ разобраться с этой скотиной.
— Да, — спокойно соглашается она. — Ты прав, я… это все из-за меня. Ты тут ни при чем, это я во всем виновата…
Он хватает ее за лицо, поворачивает к себе.
— Что? Что ты сказала? — Она пытается оттолкнуть руку, но не может. — Ты мне сочувствуешь? Мне! Ты, мерзкая потаскуха!
Он отпускает ее на мгновение, чтобы нанести несколько быстрых ударов. От неожиданности она громко вскрикивает, но затем вырывается и бросается к телефону.
— Убирайся отсюда! Убирайся!
Однако он оказывается проворнее. Успевает вырвать из розетки телефонный шнур, потом хватает ее одной рукой за волосы, другой за талию и тащит в кухню. Прижимает голой спиной к стоящей на стойке кофеварке, та падает, горячий кофе проливается женщине на лодыжки. Он притискивает ее к стене. Она пытается расцарапать ему лицо, промахивается, и он опять начинает ее избивать. Очень сильно.
А затем она видит себя девочкой в белом платье в день конфирмации, и это красочное зрелище на несколько мгновений заполняет сознание, но вскоре все белое постепенно сереет и наконец превращается в кромешную тьму.
Он совсем не помнит, как его рука нащупала в неглубокой раковине кухонный нож. Все получилось как бы само собой. И вот теперь девушка тихо лежит на полу, одна нога согнута, другая выпрямлена. И всюду кровь — на плите, шкафах, на полу. Он даже не может вспомнить, какого цвета была у нее блузка, которая сейчас вся заляпана ярко-красными пятнами. В уголках ее рта продолжает пузыриться розовая слюна. Глаза широко раскрыты, глядят на него удивленно. Он рассматриваете с не меньшим удивлением.
Интересно, сколько это все продолжалось? И не слышал ли кто-нибудь из соседей?
Он прислушивается — тишина. Не слышно полицейских сирен, ни даже звуков работающих телевизоров, радиоприемников или обрывков разговоров из других квартир. Вообще ничего, как будто дом вымер. Он с облегчением осознает, что ему повезло.
Да, ты всегда был счастливчиком, — поощряет внутренний голос.
— Какой кавардак, — хрипло произносит он и откашливается.
Во рту пересохло. Он быстро находит под раковиной хозяйственные перчатки, сует в них окровавленные руки, тщательно моет нож и роняет в ящик, после чего снимает ботинки, чтобы не оставить кровавых следов, и ставит их на полку рядом с тостером. Отрывает от рулона несколько бумажных полотенец, скатывает в комки, орошает моющей жидкостью и начинает протирать всюду, где, ему кажется, он прикасался. Вынимает из проигрывателя диск Билли Холидей, кладет в футляр, который тщательно протирает и возвращает на место в середину стопки компакт-дисков. Туда, где он лежал.
Затем внимательно рассматривает диван, соображая, не уронил ли чего там. Например, пуговицу или даже волос. Находит несколько волос, которые наверняка принадлежали ей, но на всякий случай приносит с кухни пылесос и несколько раз чистит диван и все вокруг, а потом еще протирает бумажным полотенцем.
Случайно коснувшись губы, он чувствует боль и вспоминает поцелуй.
Вернувшись в кухню, берет из раковины губку, обильно смачивает моющей жидкостью и тщательно вытирает кровь с губ мертвой девушки, затем сует губку в рот и водит ею туда-сюда.
Поднимает безжизненную руку жертвы.
Это лак для ногтей? Нет, кровь. Моя или ее?
Но здесь губка не помогает, красное упрямо не оттирается. Он сует губку в карман брюк, прямо поверх влажных бумажных полотенец, — бедро быстро становится мокрым, — затем достает из внутреннего кармана пиджака небольшой маникюрный набор в кожаном футлярчике, который всегда носит с собой, и принимается за работу. Через десять минуту ногти девушки совершенно чистые. И все выполнено аккуратно, форма почти идеальная. На пару секунд он задерживается, чтобы полюбоваться работой, потом теми же маникюрными ножницами осторожно срезает с волос девушки локон и прячет в карман рубашки, как раз напротив сердца.
Наконец он решительно опускается на колени рядом с мертвой девушкой, касается ее щеки. Погружает палец в перчатке в глубокую лужицу крови на ее груди. Проводит по щеке, оставляя алый след.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50