И умолк. Остальные тоже молчали, завороженные его красивым голосом, манерой излагать свои мысли и, главным образом, жестом, известным по некоторым памятникам эпохи романтизма, — воздетой к небесам рукой. Даже Ика и Брошек на мгновенье поддались чарам обвинителя, а уж судья была просто сражена наповал.
И — сама того не заметив — громко вздохнула.
Влодек поклонился.
Но в эту минуту Пацулка поставил на стол бутерброды. Чары мгновенно рассеялись. А Влодек с горечью уловил на лице судьи выражение, свидетельствующее, что в данный момент хлеб с маслом и сыром оказался важнее, чем блестящая речь, романтические жесты и прорезавшийся бас.
— Перерыв! — поспешно объявила судья.
Пацулка быстренько схватил свой бутерброд и вонзил в него зубы. Половины куска как не бывало. Катажина так и подпрыгнула.
— Что этот ребенок делает?! — воскликнула она. — Он же подавится и умрет!
— Ты плохо разбираешься в жизни, — невозмутимо заметила Ика.
Ику неожиданно поддержал Брошек.
— Судьям не пристало быть такими наивными, — сказал он. — Однажды мама варила земляничное варенье и уронила в таз совсем новые часы. Пацулка ел это варенье. Увы! — вздохнул Брошек. — Часов никто никогда больше не видел.
— Хе-хе, — ухмыльнулся Влодек. — А какие были часы — «Омега» или «Победа»?
Пацулка смерил Влодека долгим презрительным взглядом. Потом сказал:
— Будильник.
Катажина и Ика поперхнулись. А Влодек покраснел от злости.
— Хватит говорить о посторонних вещах. Где защитники? Теперь ваша очередь.
Брошек встрепенулся и замахал руками.
— Выой уу! — прокричал он.
— Ты бы сперва проглотил, дорогой, — попросила Ика.
Брошек проглотил.
— Высокий Суд! — повторил он. — Напрасно уважаемый предыдущий оратор выпендривается и доказывает, что он самый умный.
— Вот именно, — дожевывая свой бутерброд, пробормотала Ика.
— Во-первых, — продолжал Брошек, — всем известно, что у нас, а точнее, у меня в средствах массовой информации есть свой человек. И если удастся уговорить этого человека, точнее, моего предка, чтобы он данный вопрос обдумал, то — готов поручиться головой — мы сможем опубликовать в газете весьма любопытную заметку.
— Хе-хе, — фыркнул Влодек. — Я прямо вижу, как циничные преступники бросаются читать именно эту заметку именно в той газете, в которую ее пристроит твой предок.
Ика достала платочек, вытерла губы, спрятала платочек обратно в карман и преспокойно лягнула Влодека по лодыжке. И с молниеносной быстротой отскочила.
— За такие поступки удаляют из зала! — воскликнула судья Альберт. — Больно, Влодечек? — спросила та же особа, которую в данном случае следовало бы назвать Катажиной.
— Нет! — рявкнул Влодечек.
— Вот и прекрасно, — сказала Ика. — Если не ошибаюсь, предыдущего оратора уже предупреждали, чтобы не слишком умничал. Я, например, уверена, что после сегодняшней заметки преступники будут читать все газеты от корки до корки.
— Справедливо, — признала судья. — Обвиняемая права.
— Какая обвиняемая?! Может, у уважаемой судьи крыша поехала? — возмутилась Ика.
Уважаемая судья густо покраснела и собралась было пролепетать что-то в свое оправдание, но не успела — Брошек продолжил свою речь.
— Прошу Высокий Суд обратить внимание, что первый пункт обвинения мы, по существу, опровергли. Да или нет?
Судья Альберт утвердительно кивнула.
— По существу, да.
— Тем более что письмо к нашему человеку и статья для публикации фактически готовы. Остается переписать.
— Откуда переписать? — удивился Влодек.
— Из головы, — сказала Ика. — А теперь перейдем ко второму пункту. Пускай Высокий Суд сам скажет: неужели великий Альберт не видит технических возможностей для изготовления западни в окрестностях часовни? А? Только честно.
Альберт замерла, устремив взгляд ясных голубых глаз на какой-то сучок в стене. Однако в состоянии глубокой задумчивости она пребывала всего несколько секунд.
— Чепуха, — сказала Альберт, пренебрежительно махнув рукой. — Детские игрушки. О таких элементарных вещах, как капканы, я даже не говорю. Можно устроить электрическую, акустическую или фотографическую ловушку. Подробности потом. Суд утверждает, что такое возможно. И Суд сделает это сам.
Влодек смекнул, что сейчас не стоит вылезать со своим «хе-хе». Уж если Катажина, то есть великий Альберт, берет на себя техническую сторону дела, значит, все будет в порядке. Поэтому, решив, что в данном случае лучше промолчать, он промолчал.
— Два — ноль, — пробормотал Брошек.
А Ика улыбнулась Влодеку самой нежной из своих улыбок. И, мечтательно полузакрыв глаза, сладко заворковала.
— Кто осмелится, — вопросила она, — в присутствии Влодека утверждать, что мы не располагаем физическими возможностями для схватки с преступниками? О Брошеке я уж не говорю. Но Влодек, наш титан Влодек?
— Правильно! — горячо поддержала ее Катажина.
Брошек одобрительно поглядел на Ику. Это было почище самого удачного удара по лодыжке. Влодек открыл рот и… ничего не сказал. Зато расправил плечи и выкатил колесом грудь.
— Я знаю кое-какие приемы дзюдо, — наконец выдавил он. — Если понадобится…
— Три — ноль, — буркнул Брошек.
В этот момент Пацулка, посинев, замахал руками и стал беззвучно и судорожно ловить ртом воздух, словно схваченная за жабры форель. Из-под его опущенных век текли огромные слезы.
— О Господи! — закричала Катажина. — Говорила я, что он подавится!
Но Ика только иронически хихикнула, а Брошек положил недрогнувшую руку на трясущееся Пацулкино плечо.
— Он всего лишь смеется, — объяснил он.
— Ну так как, my dear friend, то есть mon cher ami, то есть мой дорогой друг? — спросила у Влодека Ика. — Три — ноль. Согласен?
Влодек скептически поморщился.
— Допустим, — сказал он, — допустим, что вы правы. Но теория требует подтверждения практикой. Пока вроде бы три — ноль. Но остается еще очень много вопросительных знаков. Напечатают ли? Прочтут ли? Явятся ли? Попадутся ли? Сумеем ли мы их схватить? Не окажемся ли в дураках? Пока ничего не начнет происходить, я отказываюсь относиться к этому всерьез. Бытие определяет сознание.
— Переведи на нормальный язык, — попросила Ика.
— А он, между прочим, прав, — заявил Брошек. — Цитата приведена к месту, и не прикидывайся, что не понимаешь. А если и вправду не понимаешь, перевожу: не говори «гоп», пока не перепрыгнешь.
— Идиот, — ласково сказала Ика.
Но Брошек так на нее посмотрел, что ей стало стыдно.
«Извини, милый Брошек, — мысленно произнесла она, — не сердись, пожалуйста».
Но назло самой себе состроила рожу, притом довольно противную.
— Ну чего? — злобно спросила она. — Чего?
Брошек и не подумал ответить, и всем стало неловко, а уж особенно глупо себя почувствовала сама Ика. Набравшись решимости, она робко потянула Брошека за рукав.
— Извини, — шепнула она.
— Тихо! — крикнула Альберт, указывая пальцем на внезапно просиявшее, озаренное вдохновением лицо Пацулки. — Оно опять что-то придумало!
И не ошиблась. Пока Ика с Брошеком выясняли отношения, Пацулка сделал сногсшибательное открытие. Он некоторое время боролся с собой, но желание поделиться этим открытием с друзьями пересилило. И он даже произнес несколько слов кряду.
— С сыром, — сказал Пацулка, — молочный лучше.
И затем долго, со снисходительным спокойствием мудреца, наблюдал, как сотрясаются в приступе сдерживаемого (окно над верандой!) смеха четверо молодых людей в джинсах, кроссовках и свитерах.
«Эх, много вы понимаете!» — мысленно воскликнул Пацулка и, не дожидаясь, пока друзья успокоятся, отправился за новой деревянной чуркой.
Смех на веранде еще долго бы не стихал, если б не появление Икиной матери с бесконечно печальным выражением лица.
— Дорогой Альберт, — обратилась она к Катажине, — будь добра, загляни под капот и проверь аккумулятор. А мальчики пускай измерят давление в шинах.
— Что случилось? — встревоженно спросила Ика.
Мать показала пальцем наверх, туда, где рождались последние главы диссертации. Главы — по утверждению ее мужа — самые важны и решающие.
— Вот, — сказала она, — вот он, мой отпуск. Отец, конечно, забыл взять три совершенно необходимые книги. Сразу после обеда мне придется смотаться домой. Пустяк — всего четыре часа туда и обратно.
— Мама! — прошептала Ика.
Брошек поднял руку, и даже Влодек почувствовал, как у него забилось сердце.
— Что-то начинает происходить, — торжественно произнес Брошек.
— Мама! — крикнула Ика. — Ты можешь захватить с собой очень важное письмо? От Брошека к его отцу.
— Тише, — сказала мама. — Захвачу, конечно. Но вы подготовьте машину.
И с той же душераздирающей улыбкой удалилась. Четверо на веранде молча переглянулись. Сомнений не оставалось: дело сдвинулось с мертвой точки. Им не придется тащиться на почту, ждать ответа, гадать, сколько дней будет идти срочное заказное письмо — четыре или пять…
Даже Влодек признал, что это большая удача.
— Ну-ну… — сказал он.
И тут в глубине дома раздались хорошо всем знакомые звуки: несколько прерывистых сигналов зуммера, потом четыре высокие писклявые ноты и наконец протяжная звонкая мелодия, возвещающая полдень.
— Кто включил радио? — испуганно прошептала Катажина.
— Это не радио, — засмеялся Брошек.
— Кто включил радио? — послышался грустный голос матери.
Над верандой с треском распахнулось окно.
— Кто включил радио?! — загремело сверху.
— Это не радио, это Пацулка, папа, — любезно объяснила Ика.
— Выключить Пацулку! — проревел отец, и окно захлопнулось с грохотом винтовочного выстрела.
— Давно пора, — усмехнулся Влодек, засучивая рукава свитера. — Сопляка надо хоть ненадолго выключить.
Но Брошек тряхнул его за плечо.
— Эй ты, полегче, — угрожающе проговорил он. — Всякий человек заслуживает уважения, даже если воспроизводит радиосигналы. Насилие исключается. Кстати, Пацулка не зря сообщил точное время, за что его можно только похвалить: пора заняться обедом. Сегодня дежурят Катажина и Влодек. Ика проверит машину, я сяду писать письмо, а дежурные отправятся на кухню. Смирно, вольно, разойтись по своим постам!
Что и было исполнено.
На обед был холодный свекольник, овощное рагу и мусс, изготовленный по рецепту Влодека; никто, кроме Пацулки — к его большой радости, — почему-то не попросил добавки.
Обед проходил в молчании.
Отец фактически отсутствовал; мама была погружена в меланхолическую задумчивость, чего отец даже не заметил, вызвав ее тихую ярость. А Катажина, Ика, Влодек и Брошек мыслями были уже в самой гуще грядущих, приближающихся с каждой минутой событий. Конечно, никто из них не предвидел — и не мог предвидеть, — того, что произойдет в недалеком будущем. Однако они старались это будущее себе представить, проникнуть в него, хотя бы что-нибудь угадать. В иных обстоятельствах упорное молчание ребят как минимум удивило бы, а то и испугало взрослых. Однако у тех своих забот хватало, поэтому они даже не услыхали многозначительного гула этой тишины.
Один Пацулка вел себя нормально. То есть по-своему нормально. А именно: когда Икин отец покончил с овощным рагу, Пацулка подал ему на чистой тарелке нечто никому больше не полагающееся, дымящееся и аппетитно посыпанное укропом.
Отец в задумчивости попытался пару раз вонзить в это лакомство вилку и наконец вернулся на землю.
— Почему петух такой жесткий? — жалобно спросил он.
Пацулка отрицательно покачала головой.
— Это не петух, — засопел он. — Это пеликан.
Когда все успокоились, а отец отправил пеликана дожариваться, Ика с возмущением воскликнула:
— А где анекдот, папа?! За тобой анекдот.
Отец сморщился так, будто зубной врач принялся сверлить ему зуб мудрости прямо через щеку. Но выкрутиться ему не удалось: мама быстро смекнула, что ей предоставляется возможность отомстить.
— Ты же обещал, милый. Попробуй смеха ради однажды сдержать слово, — сказала она подозрительно вкрадчивым голосом.
Отец мрачно кивнул, и вся пятерка навострила уши. Дело в том, что они играли в своеобразный тотализатор: каждый ставил — и немало — на то, какой анекдот и в который раз будет рассказан. И это было самым смешным и интересным.
Мама, естественно, встала и ушла.
Отец обреченно улыбнулся; вид у него по-прежнему был отсутствующий.
Брошек вытащил записную книжку, в которой фиксировал «круговорот» анекдотов.
— Про «дорогого товарища» знаете? — спросил отец.
Наступило общее замешательство: этого анекдота никто не знал! Даже Брошек растерялся, и нижняя челюсть у него по-дурацки отвисла.
— Тогда послушайте, — оживился отец. — Сержант, командир роты, послал к полковнику на квартиру двух рядовых — починить неисправный бачок в уборной.
— Записывай же! — прошипела Брошеку на ухо Ика.
— Однако уже через десять минут, — продолжал отец, — жена полковника со страшным криком их выгнала.
— О, — удивился Пацулка.
— А почему? — воодушевился отец. — Сейчас узнаете. Вызывает командир этих рядовых и спрашивает: «Что случилось?» Они долго мнутся, но в конце концов один говорит: «Разрешите доложить, мы сами ничего не понимаем. Починяем мы, значит, этот бачок, там труба прохудилась. Вацек стоит на стремянке и паяет, а я внизу, держу стремянку. И вдруг капля расплавленного олова шмякается мне за шиворот. Тут я ему и говорю: „Дорогой товарищ! Напрасно ты думаешь, что мне приятно, когда горячее олово падает на шею…“ Ну, может, не совсем так, другими словами, а жена полковника возьми нас и выгони!»
Здесь слушателям следовало рассмеяться.
Они и посмеялись немного, даже вполне искренне. А отец снова перенесся в мир иной, закурил сигарету, вспомнил, что бросает курить, быстро ее погасил и, поднимаясь к себе наверх… закурил новую.
— Где письмо? — грустным голосом спросила мама. Она уже была готова к отъезду и выглядела потрясающе.
— Скажите, пожалуйста, папе, — попросил Брошек, думая о том, как хорошо, что Ика похожа на мать, — что я умоляю его сразу ответить.
И вручил Икиной маме письмо, за которое его похвалил даже Влодек.
Две минуты спустя письмо отправилось в путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31