Оно возмутительно.
На этот раз тишина длилась несколько дольше. Затем раздалось:
– Прошу прощения, мадам. Боюсь, я действовал как неосмотрительный идиот.
Судя по голосу, Джеймс уже пришел в себя. Послышались звуки его удаляющихся шагов. Мелоди воспринимала их со смешанным чувством избавления и горечи утраты. Вскоре после этого заработал двигатель машины. Она заметила, как свет фар пробежал по окнам ее квартиры, и после этого никто уже не нарушал ночной тишины и покоя, кроме тихой музыки, лившейся из стереофонического динамика.
Следующий день превратился в сплошной ад.
– Ты все испортила, – встретил ее Роджер в первую же минуту, как она ступила в Кошачий ряд. – Дон Хеллерман вытирал о тебя ноги.
– А что еще вы ожидали? Взрослые женщины, занимающиеся притворством и играющие в ряженых, не идут на дело со связанными руками. Так вам и надо, раз послали ребенка делать женскую работу.
– Моя бедная малютка, – пробормотал по-французски Эмиль и погладил ее по руке.
Ариадна взглянула на нее с возросшим уважением.
– Действительно этот симпатяга целовал тебя, Мелоди? Это, наверное, было… Ух! – Ариадна поцеловала кончики пальцев, растопырила их, словно выпуская бабочку, и блаженно вздохнула. – Слова. Мне их недостает.
– Ну что ж, зато у меня их достаточно, – вмешалась Хлоя. – Надеюсь, вы понимаете, Мелоди Верс, что ответчиком в судебном процессе, который грозится начать Джеймс Логан, вы будете в единственном числе. Я с самого начала предупреждала, что вся афера с благотворительностью не даст ничего, кроме неприятностей, и я была права. Пусть люди учатся заботиться о себе, проходя суровую школу, как сделала я.
– Спаси Господи, чтобы мы все заняли такую же позицию, – сказал Джастин. – Мелоди, он действительно намерен подавать в суд? Мне казалось, у его отца все идет на поправку.
Роджер презрительно хмыкнул.
– Тебе, Джастин, должно быть известно лучше, чем кому-либо, что выздоровление – только часть общей картины. Если даже старик выйдет из больницы как новенький, он может потребовать возмещения ущерба за психологическое потрясение и тому подобное. Самое худшее, что может произойти, – это если дело начнет от имени своего отца Джеймс Логан, он нас пустит по миру. Ни один судья в радиусе пятидесяти миль не станет на нашу сторону. Особенно после рекламы, которую мы получили вчера. Не обижайтесь, Мелоди, но вы не могли сделать ничего хуже, если бы даже попытались. Почему вы не опровергли обвинения Хеллермана вместо того, чтобы дать материал для первополосных сообщений в газетах о ваших любовных делах?
– Упоминание о мужчине, который набрался нахальства поцеловать женщину, – это, на мой взгляд, еще далеко не повествование о любовных делах, – возразила раздосадованная Мелоди. – И просто для протокола, Ариадна; в момент поцелуя земля не задрожала.
Но сердце Мелоди перевернулось при воспоминании о том, как губы Джеймса касались ее губ. Как он ухитрился столько напортить за такое короткое время?
– Ну, это нас ты можешь обвести вокруг пальца, – возмутилась Хлоя. – На экране ты выглядела так, что я подумала: Логан, должно быть, венец творения и превзошел всех великих любовников Голливуда вместе взятых. И еще подумала, что по меньшей мере он, видимо, сделал тебе предложение.
– Он был бы идиотом, если бы не сделал, – заметил Джастин.
– А Мелоди была б еще большей идиоткой, если бы его приняла, – откликнулась Хлоя. – Во всяком случае, женитьба его не привлекает, раз он собирается судиться, поэтому давайте вернемся к тому, что действительно важно сейчас. Кто будет платить, если он начнет процесс?
– Я уже говорила вам как-то, что, если дойдет до суда, я беру на себя всю ответственность, – усталым тоном заявила Мелоди.
В этот момент ей было все равно, кончит она банкротством или нет. Конечно, Хлоя имеет свои основания быть бескомпромиссно циничной в отношении мужчин вообще, но что касается Джеймса, то он действительно достоин того, разрушив в течение лишь одной недели столько идеалов в душе Мелоди. У нее не было сил, чтобы переживать новые разочарования.
По большей части ей очень везло с теми мужчинами, которые составляли романтическую сторону ее жизни. Хотя ни один из них не обладал такой притягательной силой, какая исходит от Джеймса Погана, все они без исключения были приятными, цивилизованными людьми, уважавшими ее. И теперь сама мысль о том, что такой человек, как Джеймс, обладающий отвратительным, наглым характером, способен завоевать ее сердце, повергала Мелоди в ужас.
Если судить по числу посетителей магазинчика «Былое», пришедших «просто посмотреть» в течение дня, мнение Хлои разделяли многие. Мелоди видела: люди шли поглазеть не столько на классические одежды разных времен, сколько на классическую идиотку, которая эти одежды коллекционирует. Любопытствующие посетители жгли ее взглядами, и Мелоди была рада, когда пришло время закрывать магазин.
Роджер, нагнавший ее при выходе из Кошачьего ряда, посоветовал:
– На вашем месте я бы проконсультировался с адвокатом. Мы все знаем, что Хлоя, бывает, ведет себя, как последняя сучка, но на этот раз она права. Если Логан подаст в суд, он может разорить вас дотла.
Совет был здравым, полезным – Мелоди понимала это; она считала также своей обязанностью быть готовой защитить себя, если не намерена легко уступить Логану победу. В результате она посетила своего приятеля юрисконсульта Уилла Макалистера и оказалась дома не в шесть часов, как обычно, а в семь.
Прошедший день был великолепным: чистое небо, ни малейшего ветерка. Воды пролива сияли теми же синими тонами, что и летом, и первые подснежники расцвели на огражденных от ветра местах в саду. К тому времени, когда Мелоди начала подниматься по ступенькам крыльца особняка Стоунхауз, уже вышла луна, и изморозь сверкала, как бриллианты, на подъездном пути.
Закрыв за собой входную дверь квартиры, Мелоди избавилась от сапог, шубы и сумки в прихожей, и, на ходу расстегивая блузку, пошла в спальню. Предстоял еще один вечер с мягким халат ом, меховыми домашними туфлями, огнем в камине и едой, которая успокаивала как душу, так и желудок, – именно в таком порядке.
Небольшая бронзовая лампа на столике у двери в гостиную давала достаточно света, чтобы Мелоди нашла дорогу в кладовку, где она всегда держала про запас сухие поленья вишни – и загораются хорошо, и горят ровно, без яростных вспышек. Когда она вернулась…
– Очень впечатляет, – раздался голос из глубины кресла у нее за спиной.
Мелоди взвизгнула от испуга, голос ее звучал на октаву выше обычного; но она не успела еще остановить свой крик, как испуг превратился в усталое отчаяние.
– Что именно? – спросила она. – Что у меня под полом не сидят гномы и не выходят в мое отсутствие делать сообща за меня всю работу по дому? Или что я не потеряла сознание и не упала замертво при звуках твоего голоса, который здесь никто не собирается приветствовать?
– Отчасти сыграло роль и то, и другое. – Джеймс распрямился, встав с кресла, и теперь маячил над Мелоди. – Но, признаюсь, раз уж ты об этом упомянула, мне больше импонировала бы вторая причина. Она льстила бы моему честолюбию.
– Тогда, к сожалению, я должна была тебя огорчить, поскольку сделана из более прочного материала, чем ты предполагал. – Мелоди потуже затянула пояс халата на талии, как бы стараясь отогнать злых духов.
– Или это действительно так, или ты просто привыкла обнаруживать, возвращаясь домой, мужчин, расположившихся в твоей гостиной. Что тут верно, Мелоди?
– Не твое дело.
Он приблизился на шаг.
– Это такой же оригинальный ответ, как «Я позову полицию, если ты не уйдешь».
– Это звучит вульгарно.
Джеймс сиял от восхищения, ямочки на щеках появлялись и исчезали, освещаемые огнем из камина.
– Временами я могу быть очень вульгарным мужчиной, миледи. Верьте мне.
– О, я верю, – ответила она гораздо более сдержанно, чем того требовало ее настроение. – В это мне совсем нетрудно поверить.
– Я пришел сюда не драться, Мелоди.
– Мне безразлично, зачем ты пришел. Для меня важно только, чтобы ты убрался, и чем скорее, тем лучше.
Он покачал головой.
– Не выйдет, дорогая. Не раньше, чем ты и я немного поговорим.
– Передо мной телефон на столе, и достаточно…
– Позвонить в полицию… – Джеймс вздохнул, изображая бесконечное терпение, и запищал кошмарным фальцетом:
– На помощь, офицер! В моей комнате посторонний мужчина!
Мелоди постаралась удержать улыбку.
– Ты признаешь, таким образом, что ты посторонний? – приторным тоном спросила она, двинувшись к телефону.
– Прекрати, Мелоди, – предупредил Джеймс, говоря уже нормальным голосом. – Тебе не удастся позвонить.
Она с некоторым недовольством обнаружила, что такой вариант развития событий вызвал у нее целую волну чувств.
– Я могу кричать, – пригрозила она. – Тогда моя соседка сверху позвонит за меня.
Теперь он приласкал ее невыносимо фамильярным взглядом, остановив его на том месте, где воротник ее халата расходился.
– Соседки нет дома. Я видел, как она уехала на такси, как раз когда я взобрался на твой балкон. Нельзя оставлять запасной ключ в таком доступном месте, милая. Мало ли кто может им воспользоваться.
– Чего именно ты добиваешься, Джеймс? – спросила Мелоди рассерженно, потому что он загнал ее в угол.
– Я хочу переговорить с тобой.
– Ну, хорошо, говори, что у тебя там. Я голодна и хочу поесть, пока не наступило утро.
– Мы можем поужинать и в то же время поговорить.
– Ты меня не понял. Я тебя не приглашала отужинать. Я никого не ждала, – сообщила Мелоди, предупреждая возражения, которые обязательно должны были последовать, – и мне нечем тебя угощать.
– Не беспокойся. Мы можем послать кого-нибудь в ресторан поблизости. Как ты смотришь на пиццу?
– Я не люблю пиццу.
– Слишком простое блюдо на твой изощренный вкус, разумеется. А как японская пища?
– Я собиралась поесть фасоли. На этот раз удивился Джеймс.
– Фасоли? – повторил он. – Ты имеешь в виду…
– Фасоль в томате на ломтике хлеба.
– Я люблю фасоль, – заявил он с чарующей улыбкой.
– Кто первый сказал: «Раз не можешь победить их, присоединяйся к ним»? – задумалась Мелоди вслух и, так и не вспомнив, пожала плечами. – Тебе – открыть банку, а я сделаю бутерброды, – сказала она и помчалась в кухню, с некоторым удовлетворением отметив по пути, что Джеймс не спускал глаз с телефона, когда она проходила мимо.
Мелоди нарезала хлеб и уже варила шоколад, когда поняла, что Джеймс не очень-то преуспел с открыванием консервной банки.
– А что – все мужчины-левши такие неумелые, как ты? – не выдержала она, когда консервный нож в третий раз соскочил в сторону и банка покатилась по полу.
– Я не левша, – буркнул он и осторожно прикоснулся к своей правой руке.
– Джеймс! – Мелоди с огорчением заметила у него на пальцах содранную кожу и припухлость. – Что с тобой случилось?
– Ты не поверишь, я слишком сильно ткнул вчера рукой в твою дверь.
– Не поверю, – ответила она, наполняя чашку льдом из холодильника. – Невозможно так изуродовать руку, стуча в дверь. Ты что-то скрываешь от меня?
– Я не совладал с собою. – Он взглянул на Мелоди из-под своих черных шелковых ресниц. – Я дал одному в морду.
– О Боже! Посмотри, что ты сделал со своей рукой.
На лице Джеймса появилось нечто среднее между улыбкой удовлетворения и болезненной гримасой.
– Ты бы видела того типа.
– А кто это? – спросила Мелоди, взяв его руку, чтобы поместить ее в ледяную ванну.
– Очень холодная, – заметил он.
Они стояли близко друг к другу. Мелоди решила, что в данной ситуации этого не избежать. Но почему ее всю трясло?
– Перестань жаловаться и отвечай на мой вопрос.
– Я влепил Хеллерману. Мелоди раскрыла рот.
– Ведущему на телевидении?
– Ему самому. Честно говоря, – поддразнил он Мелоди, – у Хеллермана челюсть отвалилась, почти как у тебя, но ему досталось похуже. – Джеймс снова пошевелил пальцами. – Я бы дал ему еще, если бы его не выручили его прихлебатели.
– Насилие, – провозгласила Мелоди, – редко приносит пользу.
Тебе надо было бы это знать.
– Может быть, в вашем мире, миледи, – уточнил он, баюкая левой рукой распухшую правую. – Но там, где вырос я, дракой кончались многие разногласия, и, хотя обычно я не ратую за применение насилия, бывают моменты, когда хорошая зуботычина гораздо честнее, чем так называемые цивилизованные способы, которыми пользуешься ты.
Мелоди вновь погрузила его раненую руку в ледяную ванну.
– Тебе могут предъявить обвинение в нанесении телесных повреждений.
– Он меня спровоцировал.
– Дело кончится тем, что ты проведешь больше времени в залах суда, чем твой отец в больничной палате, при такой резвости.
Джеймс вновь вынул руку из ледяной ванны, вылил на этот раз содержимое чашки в раковину и отставил сосуд в сторону.
– Это одна из вещей, которые я хочу с тобой обговорить.
Если бы в этот момент Мелоди удержала язык за зубами! Но ей не хотелось напоминаний о причинах, которых было достаточно, чтобы взбеситься, чтобы ненавидеть его, чтобы вышвырнуть его вон из свое квартиры.
– Обратись к моему юристу, – сказала она высокомерно, принявшись за успевший остыть бутерброд.
Джеймс обошел стол и придвинулся так близко, что все тело Мелоди задрожало, ощущая его близость.
– Мелоди.
– Что?
– Посмотри на меня. – Он взял ее за плечи и повернул к себе. Мелоди все еще отказывалась смотреть ему в глаза. Тогда он сжал ее подбородок и приподнял ее лицо на уровень своего. – Я сожалею, что сделал тебе больно, – сказал Джеймс.
Она попыталась выжать из себя подобие улыбки призванной убедить его, что потребовалось бы горазд больше усилий, чтобы причинить ей боль. Однако из этой попытки ничего не вышло, и ее подбородок, все еще в нежном плену у Джеймса, опасно задрожал. Разумнее всего сейчас было бы отступить – пуст с потерями, – пока она в состоянии это сделать но, кажется, она утратила всякую способность здраво рассуждать с той самой минуты, как Джеймс ворвался в ее жизнь.
– Я не знаю, о чем ты говоришь, – вывела он невероятно жалким голоском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23