Он был худым и долговязым, с короткими каштановыми волосами. Стоя в импозантной позе у штурвала, он улыбался, глядя прямо на Сэм.
— Ты его знаешь? — спросила Мариса.
— Это Ти Джей Магин, — сказала Сэм, помахав ему на прощание рукой, когда паром дал гудок и отошел от причала.
— Ты проплыла на пароме всего двадцать минут и уже познакомилась с капитаном? Я живу здесь уже несколько месяцев и даже не знаю, как его зовут.
Сэм улыбнулась, на щеках у нее появились ямочки. Казалось, она слегка смутилась, пожав плечами.
— Мы с Ти Джеем поладили. Что я могу сказать?
— Давайте же пойдем и поищем для Флоры номер в гостинице, — напомнила им Джессика. — А заодно убедимся, что в программе фестиваля для «Падших ангелов» осталось место.
— Отличный план, — одобрил Патрик, широко улыбаясь Марисе.
Потом Сэм подхватила сестру под руку, и они вместе зашагали в сторону гостиницы. Оглянувшись, Мариса увидела, как Патрик отдал Джессике поводок Флоры и показывает, как удобнее его держать.
— У меня раньше был щенок, — сообщила Джессика.
— Да? — удивился Патрик. — Значит, ты любишь собак?
— Очень!
— Я тоже, — сказал Патрик.
И Мариса была рада, что она идет впереди вместе с Сэм — она не хотела, чтобы они прочитали в ее глазах, что значит для Джессики встретить человека, который любит свою собаку.
Глава 19
В тот день, когда Мэйв наконец выписали из больницы, Лили, Лайам и Роуз приехали за ней на машине. Медсестры вывезли ее на кресле-каталке в холл, а Лайам перенес ее на заднее сиденье. На всем пути домой Мэйв не переставала восхищаться тем, как прекрасно все вокруг: зелень болот, синь неба, яркость дня, запах моря в воздухе. Она все время нагибалась вперед и касалась плеча Лили, будто не могла до конца поверить, что они снова вместе. Потом она похлопала по руке Роуз, сидящую рядом с ней.
— Не могу в это поверить, — произнесла она. — Мы опять все вместе.
— Я пыталась дозвониться до Патрика, чтобы пригласить его к нам, — сообщила Лили. — Но он уехал в Кейп-Хок.
— А-а! — воскликнула Мэйв. — Вот молодец!
Когда Лайам свернул с шоссе и въехал в Хаббардз-Пойнт, Лили снова влюбилась в этот городок. Летний ветер дул в открытое окно машины, неся с собой ароматы роз и моря и успокаивая ее, как ничто другое. Однако внутри ее шевельнулась и острая ностальгия по девственной природе Кейп-Хок.
У «колодца желаний» их ждала Клара. Роуз заранее приготовила плакат со словами «Добро пожаловать домой, Мэйв!», а Лайам повесил его над входной дверью. Когда Клара шагнула вперед, чтобы обнять свою подругу, которую она знала и любила вот уже восемьдесят три года, Мэйв расплакалась навзрыд.
— Прости меня, моя дорогая! — Мэйв сжимала руки Клары. — Я хотела тебе все рассказать, но не имела права.
Ты отчаянно защищала нашу девочку. Я все понимаю, дорогая. Правда! И так благодарна Богу, что ты вернулась домой живой и здоровой. Я бы не смогла без тебя жить!
В честь всех счастливых событий, произошедших этим летом, Лайам и Роуз наловили омаров. Лайам купил маленькую лодку с небольшим навесным мотором и три больших котелка, которые установил в море недалеко от прибрежных камней, отметив их буйками, выкрашенными в бело-зеленую полоску. Этим утром, на заре, пока Нэнни плавала в волнах, мелькая в лучах восходящего солнца то белой спиной, то розовой полоской вдоль хребта, Лайам с Роуз сели в лодочку и собрали первый улов.
В котелках оказалось десять омаров. Лили наблюдала с веранды, как Лайам показывал Роуз, как измерять панцирь, как отпускать в море омаров, не достигших нужного размера, а также самок с икрой. В результате у них осталось семь омаров, которых разрешалось ловить. Роуз все еще колебалась, стоит ли ей есть омаров, но ей хотелось отпраздновать возвращение прабабушки.
Мэйв обошла весь свой дом, осматривая каждую мелочь. Роуз не отходила от нее ни на шаг, показывая рисунки, которые она нарисовала, цветы, которые собрала, астры, которые засушила между страницами семейной Библии — точно так же делала в детстве Лили. Мэйв, в свою очередь, показала девочке косяк двери в спальне на первом этаже, на котором она каждое лето отмечала, на сколько подросла Лили; голубые ленты, которые Лили надевала во время соревнований по плаванию; ее первую награду за победу в теннисном матче; самую первую подушку, которую она вышила, — розовый сад.
— Видишь, — сказала девочке Мэйв, — твоя мама всегда любила розы.
Роуз засияла от удовольствия.
— Давай измерим твой рост, — предложила Мэйв, ища карандаш в ящике своего туалетного столика.
— Для своего возраста я маленькая, — сообщила Роуз, становясь спиной к косяку.
Ее макушка достигла отметки, которую Мэйв сделала, когда Лили было шесть лет, то есть на три года меньше, чем Роуз сейчас. Лили, увидев эту картину, почувствовала прилив жалости к своей дочери.
— Это совсем не важно, — сказала Мэйв, делая отметку карандашом. — Какой смысл сравнивать себя с другими? И не только по росту, а вообще — в жизни. Самое главное — как ты растешь внутри, то есть как ты поступаешь и как учишься на своих ошибках. Вот это самое главное, дорогая.
— Спасибо, — поблагодарила Роуз, взглянув на прабабушку. Повернувшись, она посмотрела на карандашную отметку и улыбнулась.
— Знаешь, я уже давно представляла себе, как мы с тобой будем измерять твой рост, — сказала Мэйв. — И даже оставила здесь место для тебя.
— Так ты же меня еще не знала!
— Ох, Роуз. Я всегда тебя знала, — прошептала Мэйв, обнимая девочку. — И ты у меня всегда была там, где самое важное место.
— Где?
— В моем сердце, — ответила Мэйв.
Роуз кивнула. Это она понимала очень хорошо.
Лайам крикнул, что омары почти готовы. Лили поставила на стол кукурузу, масло и на скорую руку приготовила салат из помидоров, только что сорванных в саду Клары.
Они уселись вокруг кухонного стола. Все взялись за руки, и Мэйв прочла молитву. Лили опустила голову. От волнения она не могла смотреть вокруг — наконец-то они вместе сидели за одним столом: Мэйв, Лайам, Роуз и она сама. А ведь она так часто думала, что этот счастливый день вообще никогда не наступит.
Однажды утром, когда Мэйв еще спала, а Лайам и Роуз отправились покататься на лодке, Лили, захватив с собой чашку кофе, вышла в сад и села на железной скамейке. Погода менялась, и чувствовалось, что приближается осень. Над городком висел прохладный туман, смягчающий контуры скал и розовых кустов. В проливе звенел буй с колоколом, а вдали печально ревели сирены проходящих судов.
— Привет, Мара.
«Так просто!» — пронеслось у нее в голове, а тело охватила волна страха. Девять лет прошли без него, а теперь он запросто входит в сад, как к себе домой. Эдвард появился из тумана и встал прямо перед ней. Она оглянулась вокруг, высматривая его машину.
— Я припарковался у пляжа и пришел сюда пешком, — сказал он.
Она молча смотрела на него. Ее трясло, но она не хотела, чтобы он это видел. Прошло девять лет, и сейчас они впервые встретились один на один. Его коренастая фигура явно потяжелела. В каштановых волосах проглядывала седина. Только глаза остались прежними: яркими, зеленовато-золотистыми, будто пронизывающими утренний туман.
— Зачем ты здесь? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал уверенно. — Мы же просили тебя оставить нас в покое.
— Мы? Нас? — переспросил он. — Единственные «мы» — это ты и я, Мара. Ты — моя жена.
— Ты же признал наш брак недействительным, — сказала она, — а меня объявил умершей.
— Ты же этого хотела, не так ли? — буркнул он, а его злость уже стала просачиваться наружу, как пар. — Ты хоть представляешь, через что мне пришлось пройти из-за тебя? В полиции мне устраивали допросы с пристрастием, будто я преступник. Со мной обращались как с собакой. А как меня преследовали газеты!
Лили смотрела мимо него на дом — она не хотела глядеть на него. Он говорил спокойным тоном, но его глаза горели от бешенства.
— Ты не представляешь себе, что это такое, когда тебя все время фотографируют газетчики, а все вокруг гадают, я ли убил тебя, разрубил твое тело на куски и выбросил их в море.
Лили сдерживала дрожь, стараясь, чтобы он не заметил, как ей плохо. Он говорил так, будто на самом деле тщательно планировал подобный леденящий кровь сценарий. «Разрубил твое тело на куски». Эти слова эхом звучали в ее ушах.
— Была лишь одна причина, по которой тебя расстроило мое исчезновение, — сказала она. — Это то, что оно выставило тебя в дурном свете. Твои переживания не имели никакого отношения ни ко мне, ни к ребенку. Ты не хотел этого ребенка, Эдвард. Ты почти не разговаривал со мной все то время, пока я была беременной. Единственное, что ты мне говорил, это то, каким ты стал несчастным из-за того, что наша жизнь изменилась.
— Ты на самом деле выставила меня в дурном свете! — сказал он, будто она даже не упоминала о ребенке.
Но Лили не давала себя сбить.
— Ты толкал меня, и сильно толкал, при любой возможности. Ты будто нечаянно ронял на меня всякие вещи. Когда я проходила мимо, ты ставил мне подножки. Сколько раз я падала, когда была беременной?
— Что я мог поделать, если ты была такой неловкой?
— Ты был слишком труслив, чтобы открыто ударить меня. Но ты заставлял меня почувствовать свою силу. Ты бил меня всеми способами, но не кулаками.
На его губах и в его глазах опять промелькнула самодовольная улыбка. Может, он вспоминал свои садистские проделки. Может, ему доставляло удовольствие, что она его раскусила.
— Ты всегда была такой неуклюжей, Мара.
Лили задрожала. Она вспомнила, как играла в теннис, беря даже самые сложные мячи, как носила на руках Роуз, когда та еще не умела ходить: в одной руке ребенок, в другой для равновесия сумки с продуктами, или нитками для вышивания, или крупной солью для покрытых льдом тротуаров в Кейп-Хок. Она ни разу не упала с тех пор, как ушла от него.
— Все кончено, Эдвард. Теперь я вижу тебя насквозь.
— Что это значит? — спросил он.
— Это значит, что я узнала, что ты собой представляешь. Ты больше не сможешь причинить мне вреда, как раньше, потому что я поняла, что ты за человек.
Он сделал шаг вперед. Они стояли очень близко, почти касаясь друг друга. Лили почувствовала его дыхание на своем лбу. Он был всего на десяток сантиметров выше ее, но казался огромным: от его кожи шел жар, жар насилия.
— Я доберусь до тебя прямо сейчас, — сказал он, сильно покраснев и заскрипев зубами.
— Уходи, — почти крикнула она.
— Твой… Поступок… Тебе… С… Рук… Не… Сойдет, — проговорил он, стиснув от злости кулаки и отделяя каждое слово. — Ты унизила меня.
— Эдвард, я пыталась спасти собственную жизнь, — ответила она. — Ты помнишь ту гору? Вспомни о ней, когда следующий раз задумаешься, почему я сбежала.
Их взгляды встретились, и теперь Лили уже не могла отвести глаза в сторону. Девять с половиной лет назад она увидела, что он за человек, и теперь он это знал. То, что она вспомнила об этом сейчас, казалось, придавало ей силы и подтверждало ее слова. Но, увидев, как кровь — темно-красная, будто кипящая, — бросилась ему в лицо, она испугалась.
— В тот день ты не обратилась в полицию, — сказал он, блестя глазами, потому что знал, что та ее ошибка, когда она не стала звать на помощь, дала ему козырь.
— Ты был моим мужем, — объяснила она. — Я пыталась убедить себя, что ошибаюсь.
Он неотрывно смотрел на нее, сжав кулаки.
— Я была беременна. Мне была невыносима сама мысль о том, за что же я на самом деле вышла замуж.
— За что? Ты так говоришь, будто я вещь, — проскрипел он. — Ты обращаешься со мной, будто я ничто, и так было всегда. В этом все дело, Мара. Ты не любишь мужчин. Ты нас не уважаешь. Мне очень жаль этого, как там его зовут… Это однорукое чудо…
Она сделала шаг назад. Эдвард стал настолько безобразен в своих речах и в своем сердце, что ей невероятно захотелось уйти в дом, собрать вокруг себя свою семью, напомнить себе о том свете и той доброте, которая есть в ее жизни.
— Ладо было тебе тогда все рассказать полиции, — сказал он. — Понимаешь это, да?
Она не ответила.
— Это был твой лучший шанс. — Он усмехнулся. — Больше не находила сережек в последнее время?
Лили начала дрожать, ощущая такие же душевные муки, как тогда, когда она жила с ним.
— Здесь тебя никто не услышит. Не надейся — я проверил, прежде чем позволил тебе себя увидеть. Моя дочь в море на лодке с этим уродом, а Мэйв спит в своей постели. Я заглядывал в окно. То, что ее спальня на первом этаже, очень удобно.
— Оставь ее в покое! — повысила голос Лили.
— Я не трачу свое время на таких людей, как Мэйв, — сказал он. — Она для меня ничего не значит. Разве она помогла мне, когда ты сбежала? Наоборот. Она знала, что ты жива, и все-таки позволила мне страдать на полицейских допросах.
Он опустил руку в задний карман и достал свернутый лист бумаги.
— Понимаешь? — сказал он, похлопывая этим листом по ладони. — Ты на самом деле не знаешь, что произошло на той горе. Ты не знаешь, показалось тебе это или было в действительности. Ты всегда обладала таким богатым воображением, Мара. Ты такая творческая натура. Видишь то, чего на самом деле нет, думаешь, что я имею в виду одно, когда я говорю совершенно другое. Ты всегда сомневаешься в себе, не так ли? Даже сейчас ты себя спрашиваешь, не ошиблась ли ты, было ли это на самом деле. Так ведь? — Он рассмеялся, будто удачно сострил.
Сердце Лили бешено колотилось.
— Я больше не сомневаюсь в себе и в том, что вижу или слышу, Эдвард. Больше нет! И твоя вторая жена тоже больше не сомневается. Мы обе знаем, что ты делал и кто ты есть на самом деле.
— Что?! — воскликнул он.
— Помнишь Патти, мать Грейс? — спросила она. Он был шокирован.
— Где они?
— Мы все сбежали от тебя, Эдвард, — сказала она. — Она прекрасная женщина. Мне очень жаль, что ей пришлось пройти через то же, что и мне. Тебе будет приятно узнать, что у нее все отлично. Она процветает. Так же, как и я!
Лили зашла слишком далеко. Она увидела, как меняется выражение его лица — от злости к потрясению, а теперь на нем было написано бешенство. Он с силой швырнул на скамейку свернутый лист бумаги, который держал все это время в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40