Но ребенок начал громко плакать. Неожиданно Грейс показалось, что она слышит шум мотора легкового автомобиля. Она поднялась с койки и на ощупь поднялась по ступенькам к двери. Она подождала несколько мгновений, но все было тихо.
– Эй! Эй! Есть там кто-нибудь? – позвала она. Воцарившаяся тишина была такой же густой, как и темнота, окружавшая Грейс. Она начала бить кулаками в дверь и громко кричать:
– Откройте! Откройте! Помогите! На помощь!
Она барабанила в дверь до тех пор, пока ее руки не заболели, потом, обессиленная, опустилась на колени.
Ребенок затих и лежал, будто тоже прислушиваясь. Но страх Грейс, наверное, каким-то образом передался и ему, потому что, когда она, спотыкаясь, спустилась по ступенькам, до предела охваченная паникой, малыш вдруг издал пронзительный крик.
Грейс лихорадочно подхватила его на руки. Кто-то должен скоро прийти. Дональд поймет, как страшно ей сидеть запертой в подвале, и поспешит назад. Он должен скоро прийти, должен. Эта неестественная тишина, эта кромешная тьма доведет ее до… Она не закончила мысль, а только крепче прижала ребенка и начала укачивать его.
Немного погодя Стивен снова уснул.
По-прежнему стояла тишина.
Некоторое время Грейс вглядывалась в темноту, потом ощупью добралась до кресла и осторожно перенесла его туда, где сбоку от лестницы находилось окно. Встав на кресло, она начала царапать ногтями и дергать уплотнение между щелями досок, стараясь вытащить его. Но мисс Шокросс поработала на совесть: Грейс решила, что та, наверное, пропитала газеты в цементном растворе. Она понимала, что выбраться наружу этим способом будет невозможно, она просто хотела, чтобы в эту кромешную преисподнюю проникло через щели хоть немного света.
Когда Грейс осознала, что все ее усилия бесполезны, она медленно слезла с кресла и отнесла его назад к столу. Постепенно спокойствие, что теперь окружало Грейс, воцарилось и внутри ее. Оно было наполнено каким-то благоговейным трепетом, и Грейс почувствовала, как в этой атмосфере ее ум сбрасывает свои оковы и извлекает из глубин сдерживаемые ею в течение трех с половиной лет отрицательные эмоции. Грейс формулировала из них негромкие, отрывистые фразы. «Я ненавижу его! Он вызывает у меня отвращение! Он жесток. Бен назвал его паршивым педиком – так оно и есть. Христианин, Божий человек. Ха! Божий человек. Лицемер чертов! Проклятый… проклятый… проклятый…»
Ее ругань была неожиданно прервана знакомым звуком часов, доносившимся из холла. Они пробили восемь. Грейс подняла голову – только восемь? Ей казалось, что она пробыла в этой кромешной тьме уже много часов. Но почему на поверхности не слышно ни звука? Что случилось в деревне? Пострадали ли какие-то дома? О, хоть бы кто-нибудь пришел сюда поскорее. Грейс надеялась, что это будет не ее супруг. Она молилась, чтобы это был не он, потому что она может что-нибудь сделать. Она может даже убить его. «Молодая жена убивает священника ножом. Она свихнулась в темноте… без спичек… без спичек…»
Она сидела за столом, когда часы пробили половину девятого, и в тот же самый миг прозвучал сигнал отбоя воздушной тревоги.
Опять воцарилась тишина.
Следующим звуком, долетевшим до нее, снова был бой часов – девять вечера. Грейс по-прежнему сидела неподвижно.
Ругательства звучали теперь лишь в ее мозгу – как музыка грампластинки, проигрываемой в дальней комнате, хоть и еле различима, но не исчезает совсем. Она провела в полной темноте полтора часа. Наверное, все в деревне погибли. Наверное, и Дональд погиб. Когда-нибудь, возможно, завтра утром, кто-то все равно придет. Только завтра утром? Грейс повернула голову, как будто хотела избавиться от этой мысли Она знала, что после случившегося уже никогда не будет прежней Грейс – доброй и приятной женщиной (несмотря на то, что она вынуждена была вести двойную жизнь, она все равно ощущала себя добрым и приятным человеком). Но когда мысли твои переполнены страшными проклятиями, ты не можешь быть милым и добрым, а если она проведет здесь ночь, то ее ненависть только усилится. Если ей придется остаться в подвале до утра, пока не придут военные и не начнут восстановительные работы… при этой мысли Грейс содрогнулась с головы до ног.
Когда она услышала звук шагов, то медленно подняла голову и посмотрела в направлении двери; после того, как в замочной скважине повернулся ключ, она не встала и не бросилась по ступенькам к выходу, а закрыла от боли глаза – свет фонаря ударил прямо в лицо.
Она не знала, что говорить, и когда раздался голос Дональда, продолжала сидеть молча. Медленнее, чем обычно, и каким-то странным тоном он спросил:
– Почему ты сидишь в темноте?
В следующий момент Грейс вскочила. Вцепившись в край стола, она пригнулась и подалась вперед, напоминая дикое животное, готовое к прыжку. С губ ее сорвались хриплые, гортанные слова:
– Ты… ты жестокая с-скотина… свинья. Ты… ты запер меня… запер меня на ключ!
– Грейс! – негромко, но повелительно сказал Дональд – Грейс, успокойся. Не говори со мной таким тоном. Почему ты не зажгла свечи?
– Ты… ты забрал спички.
– О, Боже мой! – он приложил руку ко лбу.
– Ты, проклятый…
– Грейс! Послушай меня, Грейс! – он схватил ее за плечи. – Успокойся! Не смей говорить таких слов, слышишь – не смей! Послушай. Случилось что-то ужасное…
– Да… да… – она сбросила его руки и шагнула назад, споткнувшись обо что-то. – Я знаю. Ты хотел, чтобы я сошла с ума, так ведь?
– С ней все в порядке? – послышался голос сверху, и Грейс различила неясный силуэт Кейт Шокросс. Ее голос тоже был каким-то непривычным. Почему они оба говорили таким странным тоном?
Кейт Шокросс… Кейт Шокросс. Вот ее бы он не закрыл на замок, конечно, нет.
– Меня заперли в подвале, – заплакала она.
– Грейс!
Резким, безумным движением она подхватила ребенка, как пьяная, поднялась по ступенькам и окунулась в великолепную звездную ночь – ночь по сравнению с чернотой, в которой она провела целую вечность, показалась ей яркой, как солнечный свет.
Когда Грейс поравнялась с Кейт Шокросс, та спросила все тем же непонятным тоном:
– Почему вы сидели в темноте?
Голосом, полным раскаяния, Дональд ответил:
– Это из-за меня. Я унес спички.
– Нет, викарий, это невозможно!
Кейт Шокросс обогнала Грейс и вошла в кухню первой. Через несколько секунд там горели три свечи. Грейс обратила свой безумный и одновременно яростный взгляд на них обоих и уже открыла рот, чтобы заговорить, но передумала.
Они стояли перед ней в перепачканной и изорванной одежде, а лица их под слоем грязи были побелевшими, как полотно. Мисс Шокросс неожиданно вытянула руку и, повернув к себе кресло, села. Дональд быстро шагнул к ней и проговорил:
– Я принесу вам что-нибудь.
– Нет, нет, со мной все в порядке, – почтмейстерша подняла голову и посмотрела на Грейс. – Какой ужас! Я этого никогда не забуду.
Грейс медленно перевела взгляд на Дональда, и тот тихо сказал:
– Они бомбили деревню. Старались уничтожить аэродром… Миссис Бленкинсоп…
– Миссис… – губы Грейс сложились, чтобы произнести фамилию женщины, но она не смогла сделать этого. – Мертва?
Дональд кивнул.
Грейс еще крепче прижала к себе ребенка и села.
– И миссис Купер. Бедная миссис Купер.
Грейс повернулась и широко открытыми глазами посмотрела на мисс Шокросс. Та сидела с низко опущенной головой и качала ею из стороны в сторону. По лицу ее текли слезы.
– Рени мертвая? – тупо переспросила Грейс. Потом вновь перевела взгляд на Дональда. – А ребенок?
– Он жив.
– Дэвид?
– Ранен в ногу, и его отвезли в больницу. Рени, по-видимому, оставила ребенка в убежище и вернулась на секунду в дом.
– И старый Бен Ферфут, – мисс Шокросс безудержно плакала.
– Бен? Бен? Погиб?
Почтмейстерша кивнула головой.
– И трое детей Каммингсов… те, что ходили ко мне в воскресную школу, и миссис Уотсон… – слезы ее катились по подбородку и падали на стол.
– Бен? О, Бен! – только и смогла выдавить из себя Грейс. Как ни странно, больше всего ей было жалко садовника. Но он был старый и все равно скоро бы умер, а вот Рени погибла такой молодой. Она сражалась с туберкулезом, победила его – и жизнь ее оборвалась под бомбежкой. И миссис Бленкинсоп уже никогда больше не поделится деревенскими сплетнями. Бедная! Но Бен… Бен. Перед этим страшным горем ее собственная боль отступила на второй план, утихла на какое-то время.
– Не плачьте, пожалуйста, не плачьте, – говорил Дональд, стоя рядом с мисс Шокросс. Он не дотронулся до нее, даже не положил руку на ее плечо, но Грейс ничего не имела бы против, если бы он прямо в ее присутствии обнял мисс Шокросс, успокоил, поцеловал.
– Вы должны что-нибудь выпить, чтобы успокоиться, мы все должны выпить, – с этими словами Дональд вышел, ступая медленно и тяжело. Скоро он вернулся, держа в руках три стакана и полбутылки виски.
– Выпейте, – он подал мисс Шокросс стакан, наполнив его на три четверти. Не поднимая глаз, почтмейстерша покачала головой, но Дональд повторил: – Пейте.
– Я… я обычно не пью, викарий.
– Сегодняшний вечер нельзя назвать обычным; вы должны выпить.
Мисс Шокросс подчинилась, после чего начала кашлять и брызгать слюной. Дональд одним глотком осушил полный стакан и почти сразу же налил себе опять. Но Грейс не стала обращать внимания на это – вечер действительно не был обыкновенным… Взяв стакан и переложив ребенка в одну руку, она поднялась из-за стола и, не сказав ни слова, покинула кухню.
Пятнадцать минут спустя Грейс сидела в кровати, опершись спиной о подушку, и смотрела прямо перед собой. Рядом с кроватью горела свеча.
Рени Купер, миссис Бленкинсоп и Бен. Были еще и другие, но этих троих она знала лично… и теперь они мертвы. Встретился ли Бен со своей хозяйкой, мисс Таппинг? Грейс надеялась, что да – о, как она надеялась на это. Возможно, там мисс Таппинг уже начала выращивать сад… Глупая мысль, все эти размышления о встречах и совместных прогулках на том свете – глупость. Чепуха. Смерть – она и есть смерть… Нет, нет, она не должна так думать. Гораздо приятней размышлять о том, что Бен встретился с мисс Таппинг, что в этот самый момент она ведет его поросшей травой тропинкой красивого сада, точно такого же, как и тот, что она оставила здесь, в котором тоже есть высокая живая изгородь из жимолости. Грейс мысленно видела, как Бен и мисс Таппинг стоят перед этой изгородью. «Ну, эту-то ему ни за что не срезать,» – говорит Бен…
Глупые, злорадные мысли. Нет, так нельзя, решила Грейс. Этот вечер принес ужасные испытания и для него, Дональда, – и для всех.
Она слышала, как он, проводив в деревню мисс Шокросс, вернулся домой. Грейс полагала, что он сразу же поднимется на второй этаж и пойдет в свою комнату, но он задержался внизу довольно долго. Наконец, его шаги послышались на лестнице.
Через несколько минут после того, как Грейс услышала звук закрывающейся двери, Дональд опять вышел в коридор. Он постучал в дверь ее комнаты и вошел.
Он медленно подошел к кровати Грейс и хриплым низким голосом пробормотал:
– Мне жаль, Грейс, очень-очень жаль, что так получилось. Прос… прости меня.
Она подняла голову. Дональд плакал. Грейс вдруг поняла, что он пьян, причем довольно сильно. Сейчас Дональд представлял из себя нелепое и жалкое зрелище.
– Все в порядке, не имеет значения, – произнесла она голосом, лишенным каких бы то ни было эмоций.
– Но… Грейс, мне жаль, что так получилось.
Она беспокойно пошевелилась.
– Говорю тебе, все в порядке. По крайней мере, можно считать это пустяками, если сравнивать с тем, что случилось в деревне, – сказала Грейс, в то же время сознавая, что ужасный мрак подвала будет забыт ею не так быстро (хотя и не подозревала, что для того, чтобы победить его, ей потребуется целых двадцать лет).
– Грейс, Грейс, – Дональд склонился над ней, положив руки на кровать.
– Я уже сказала: все в порядке. Иди спать, завтра тебе будет лучше.
– Я – я не могу идти спать, не могу спать один. Я их все время вижу. Я хочу, чтобы ты утешила меня, Грейс. Позволь мне лечь… в твою постель и обними меня.
– Нет, Дональд, нет. Так ты не заснешь, – она отодвинулась от него и вытянула руку, поскольку он наклонился еще ниже. – Иди спать. Пожалуйста… пожалуйста, Дональд.
– О, Грейс, Грейс. Я такой несчастный.
Он опустился на колени. Грейс закрыла глаза, с трудом сдерживая нахлынувшую на нее волну отвращения. Но когда Дональд на ощупь нашел ее руки, она посмотрела на него и твердо сказала:
– Нет! Нет, Дональд!
– Грейс… Грейс, – он не отпускал ее.
– Нет, Дональд, нет! Я сказала – нет! – Грейс уже кричала.
– Тсс! Тсс! Ты… ты разбудишь ребенка. Но хотя бы позволь мне… полежать… вот так, на твоей груди.
– Нет. Нет, Дональд, я уже сказала. Дональд… Дональд, ты слышишь, что тебе говорят? Уходи!
О, Боже! Боже милостивый. Необычный вечер, сказал он. Какой необычный конец необычного вечера!
Она закрыла глаза, и в этот момент часы в холле пробили десять.
8
У Грейс появилась новая кухарка. В общем-то не только кухарка – она занималась и другими вопросами и работала полный день. Звали ее Пегги Матер. Это была крупная, угрюмая женщина двадцати восьми лет, приходившаяся мисс Шокросс племянницей. Почему она решила эвакуироваться в эту далекую деревню, Грейс не имела понятия. По словам Пегги, она по горло была сыта авианалетами на Тайн. Однако, когда звучала сирена, новая кухарка не проявляла никакого страха и продолжала бесстрастно заниматься своей работой. Грейс не знала, какова была истинная причина ее переезда из Ньюкасла к тете, которую до сих пор она посещала довольно редко, – да это и не интересовало ее: теперь, когда в Уиллоу-ли проживал еще и Дэвид Купер с трехлетней Вероникой, Грейс была только рада лишней паре рабочих рук.
Молодой доктор Купер уже больше не был молодым доктором Купером. Благодаря своей маленькой, худощавой фигуре он всегда казался на несколько лет моложе своего возраста, но та роковая ночь как-то сразу состарила его – теперь он выглядел не на тридцать восемь, а на все пятьдесят. Пробыв в больнице всего три недели, он вернулся в деревню и, несмотря на протесты, сразу же погрузился в свою работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33