Грейс ощутила себя в положении человека, оказавшегося там без разрешения.
Тропа пошла вверх.
Пробираясь через лес, Грейс достигла дороги, покрытой кремниевой галькой. Здесь она в нерешительности остановилась, как и пару раз до этого, охваченная желанием осмотреть каменоломню, исследовать ее по-настоящему.
Ранее Грейс уже доходила до самого конца дороги – там находился отгороженный колючей проволокой большой кратер, оставшийся после разработок. Дождевая вода, собравшаяся в нем за многие годы, была черной и страшной, и это всегда останавливало Грейс, которая с безрассудной смелостью хотела обойти яму по периметру или даже просто выяснить, можно ли там пройти – с дороги не было видно ни малейших признаков тропинки. Однако уже во время первого своего посещения она заметила, что к каменоломне кто-то подходил: проволока в одном месте была пригнута к земле.
И вот она снова стояла перед проволокой. «Где прошел один человек, сможет пройти и другой.» Эта мысль даже не успела окончательно сформулироваться в ее мозгу, как Грейс, пригнувшись, уже пролезла через ограждение.
Преодолев его, она остановилась.
Ею овладело странное чувство – по эту сторону проволоки все казалось совершенно другим, как будто каменоломня была обособлена от леса. Лес действовал успокаивающе, а здесь, всего лишь через несколько шагов, Грейс почувствовала прилив беспокойства, даже страха.
Она уже наполовину обернулась к заграждению, намереваясь возвратиться, но затем пробормотала: «Не будь такой глупой» – и удивленная звуком собственного голоса, закрыла глаза и улыбнулась.
Подойти к краю кратера оттуда, где она стояла, было невозможно: переплетенные заросли папоротника, ежевики и других кустарников образовывали неприступный барьер по крайней мере тридцати футов шириной, и только благодаря склону холма можно было увидеть поверхность черной воды в яме. Грейс полагала, что с этого места ей открывалась почти половина кратера каменоломни.
Идти можно было лишь вдоль проволочного ограждения, но этот путь вел не к каменоломне, а от нее.
Через несколько ярдов Грейс заметила слева в стене папоротника узкий проход. Она стояла, смотрела на кусты и чувствовала, как ее вновь охватывает страх, на этот раз такой сильный, что она хотела повернуться и, как испуганный ребенок, броситься оттуда со всех ног.
Может, этот страх служил предупреждением о том, что здесь болото? Грейс попробовала почву ногой – земля оказалась твердой, как камень. Больше не раздумывая, Грейс встала на тропинку.
Хотя участок был открытый, здесь все равно было темно. Она шла медленно и осторожно, не зная, что ждет ее впереди – тропа все время делала крутые повороты. Сердце ее билось учащенно.
Неожиданно дорожка кончилась.
Грейс увидела водоем, походивший на небольшое озеро. Вода была неподвижной. Ни на поверхности, ни под водной гладью не было заметно никаких признаков жизни. Грейс отделяла от берега полоска в десять футов засохшей грязи. Она тянулась на некоторое расстояние и напоминала пустынный пляж. В дальнем конце «пляжа» почти вертикально возвышалась каменная стена, подступавшая к воде. Она была чистая и гладкая, будто отрезанная ножом. Справа Грейс увидела нагромождение валунов. Пройти можно было, пожалуй, только по этой прибрежной полоске.
Зачарованная, Грейс направилась к скале. Край ее находился не более чем в двух футах от воды. Огибая скалу, Грейс смотрела на воду, а потом, когда подняла глаза, то едва сдержала возглас изумления, приложив ладонь к губам: в каких-то двух, не больше, ярдах от нее лежал на земле Эндрю Макинтайр: руки – под головой, глаза закрыты, как будто он спал.
Но Грейс не успела ни удивиться, ни отступить – в следующий миг он уже вскочил и ошеломленно уставился на нее.
Так они изумленно смотрели друг на друга, пока Грейс не пролепетала:
– Я… извините. Я… не знала… – как и в тот раз, когда она, проходя по дороге мимо его дома, ощутила себя человеком, забравшимся в чужой сад, так и теперь она почувствовала, будто оказалась в спальне Макинтайра. Было похоже, что и он, и его родители способны создать вокруг себя атмосферу, в которой любой посторонний чувствовал себя неуютно.
– Я прогуливалась, – она все еще пыталась объяснить, как попала сюда.
Его молчание действовало на нервы, и Грейс уже хотела повернуться и уйти, собрав все достоинство, на которое она только была способна, как вдруг Эндрю заговорил. Просительные интонации его голоса принесли Грейс немедленное облегчение.
– Не уходите, пожалуйста, не уходите. Знаете, я молчал потому, что принял вас за… видение, – он говорил очень спокойно, выражение его лица было таким добрым, а поведение – таким непринужденным, что какое-то мгновение Грейс не узнавала в этом человеке прежнего сурового Эндрю Макинтайра. – Видите ли, почти никто не знает дороги сюда.
– Да, да, – она засмеялась нервным, высоким смехом. – Оно и понятно: это место кажется таким загадочным, – она взглянула на возвышавшуюся над ними скалу, – потом перевела взгляд на воду. – Странно, что люди не приходят сюда купаться.
– Если замутить воду, она начинает издавать неприятный запах.
– Правда? – Грейс снова смотрела на него. – Жаль. Ну что ж, – она улыбнулась, – мне надо идти. Не буду мешать вашему чтению, – она заметила лежавшую на земле книгу. – Извините, что побеспокоила вас.
– Вы не побеспокоили меня, – в нем как будто взыграл дух противоречия. – Я все равно собирался домой, – добавил он.
Они пошли по прибрежной полосе.
Возле прохода в кустарнике Эндрю обогнал ее и пошел впереди – как и в тот день, когда он показывал ей и тете Аджи кратчайший путь, он снова молчал, а Грейс опять видела только его спину. Лишь когда они очутились возле проволочного заграждения, и он поднял для нее проволоку, она заставила себя заговорить.
– Вы сейчас на ферму? Он покачал головой.
– Нет, сегодня у меня выходной, иначе меня бы здесь не было. Я бываю здесь по праздникам и в выходные дни… или когда хочу побыть один.
– О, извините.
– Да нет, я не так выразился, – он был абсолютно серьезен.
– Хорошо, хорошо. Я понимаю.
– Послушайте. Послушайте, – он слегка наклонился к ней. – Вы не понимаете.
– Нет, нет, понимаю.
– Нет, не понимаете, – его брови сошлись на переносице, голос стал резким, а лицо – не только суровым, но даже мрачным. – Бывает, хочется уйти подальше от людей… но не ото всех, а… от некоторых… и вот если бы, например…
Он заколебался, и Грейс быстро вставила:
– Да, я это и хотела сказать: я понимаю это желание убежать от… – она чуть было не сказала «от какого-то человека», – от каких-то людей. – Она действительно понимала своего собеседника, и когда осознала это, ей стало страшно.
Она пристально всматривалась в его лицо. Оно снова изменилось и приобрело мягкое, доброе выражение. Грейс думала о том, что у ее спутника красивый рот, что он как-то заставляет чувствовать себя моложе, чем он сам, что он ни разу не обратился к ней, как к «миссис Рауз» или «мэм», и, наконец, о том, что он никогда ни перед кем не заискивает, не раболепствует, – поэтому Дональд и не любил его. И именно эта, последняя, мысль внезапно упорядочила сумятицу всех остальных мыслей и нахлынувших на нее чувств.
Грейс охватило сильное желание поскорее уйти, даже убежать от Эндрю Макинтайра. Она преодолела это ощущение, притворившись спокойной и уравновешенной. Она отвела взгляд от молодого человека и зашагала вперед заметив:
– Бен сказал, что еще до вечернего чая будет дождь. Теперь он шел сзади и, судя по звуку его голоса, соблюдал некоторую дистанцию.
– Бен прав, – ответил Макинтайр после паузы.
Когда дорога с покрытием из кремниевой гальки кончилась, Грейс повернулась к нему и с сухой вежливостью проговорила:
– До свидания.
Эндрю стоял на расстоянии нескольких ярдов, его темно-карие глаза казались почти черными.
– До свидания, – сказал он.
Они отвернулись друг от друга почти одновременно, он зашагал по крутому склону, который вел к его дому, а она, срезая путь – по холму, в направлении главной дороги.
Когда Грейс достигла ее, то не стала спускаться к деревне, а взяла в сторону и вскоре подошла к небольшому кладбищу, находившемуся позади церкви.
Здесь никого не было, дверь в ризницу оказалась закрытой, но Грейс воспользовалась главным входом. Она миновала шесть каменных опор основного алтаря и повернула к алькову, где стоял второй алтарь, детский. Здесь она встала на колени на единственную деревянную подставку для моления и, крепко сложив ладони, начала молиться – сосредоточенно, серьезно. И как раз в это время, как и предсказывал Бен, по крыше забарабанил дождь.
Эндрю Макинтайр сделал не более дюжины больших шагов, потом остановился и резко обернулся. С этой удобной позиции он стал наблюдать, как жена священника торопливо удалялась по тропинке между деревьями в направлении дороги.
Никогда в жизни он не удивлялся так сильно – никогда. Думать об этой женщине, потом открыть глаза – и увидеть ее прямо перед собой! Он был потрясен. Зачем она пришла на территорию каменоломни? Наверное, она оказалась здесь впервые, и он вполне мог рассматривать это как знак свыше.
Эндрю пришел туда, чтобы твердо решить, что ему делать дальше. Он как раз остановился на том, что безумие, все больше охватывавшее его, следует остановить – это была дорога в никуда.
Эндрю ждал «дареный конь»: он уже два года знал, чего хочет Аделаида, но не делал никаких шагов в этом направлении, и не только из-за ее отца и из-за шума, который тот мог поднять, но и потому, что девушка не вызывала у него ничего, кроме обыкновенной симпатии. Потом Эндрю понял, что старый Тул поговорил с дочерью начистоту, и она переубедила его. Но даже то, что теперь старик был не против увидеть Эндрю в роли своего зятя, не могло заставить Эндрю думать об Аделаиде, как о будущей жене.
Работая у Тула много лет, Эндрю тем не менее никогда не чувствовал, что в чем-то уступает ему, и это тоже делало его жизнь трудной, а будущее – неопределенным, потому что он считал собственную мать лучшей во всех отношениях, чем жену своего хозяина. Мать Эндрю была образованной женщиной, а миссис Тул лишь какое-то время посещала деревенскую школу. Все, конечно, старались не вспоминать об этом, но, если он захотел бы связать свою жизнь с Аделаидой Тул, разве они смогли бы позабыть о том, что он – лишь подсобный рабочий на ферме?
Что касалось его отца – при этой мысли кривая усмешка тронула губы Эндрю – если бы не он, они с матерью не находились бы в таком бедственном положении. Для Эндрю это не имело особого значения – он всегда мог позаботиться о себе, – но мать оказалась связанной по рукам и ногам на всю жизнь. И зачем женщины выходят замуж за таких мужчин? Зачем? Наверное, некоторые просто страдают слепотой разума. Его мать тоже.
Грейс перепрыгнула канаву, тянувшуюся вдоль дороги. Теперь Эндрю мог различить только цвет ее платья, но ее лицо стояло у него перед глазами. Эта женщина очень отличалась от тех, кого он когда-либо знал, – милая, добрая, интеллигентная. Чтобы понять это, достаточно было только послушать ее.
И все же она выбрала такого типа, как Рауз… Приходский священник! Тьфу! Надменное ничтожество! А ведет себя так, будто он и есть Господь Бог собственной персоной. Эндрю почувствовал к нему отвращение во время первой же встречи. Он даже хотел поспорить с ним, связать его по рукам изъянами его же собственного учения – Эндрю мог это сделать. Разве он не был и сам воспитан на Библии? Причем до такой степени, что ребенком даже считал, что эту книгу написал его отец. Но все это было бесполезно, он давно понял, что подобные стычки оканчиваются безрезультатно.
Главное, что эта женщина несчастна с Раузом.
Что ему следует делать? Что мог он предпринять? Неужели, как и его мать, Грейс обречена страдать всю свою жизнь, повинуясь только чувству долга?..
Боже мой, нет!
3
Мисс Шокросс пришла на чай. Она сидела в гостиной рядом с Грейс и напротив Дональда. Дональд шутливо поддразнивал гостью, он всегда вел себя с ней игриво. Можно было сказать, что он обращается с мисс Шокросс, как с любимой сестрой. Конечно, как с сестрой, ни о каких других отношениях не могло быть и речи. При этой мысли чашка в руке Грейс задрожала, но она сумела сдержать смех.
– Представляете: мы все бегаем с ружьями за немецкими парашютистами и палим наугад?
Мисс Шокросс издала нечто среднее между смехом и хихиканьем – этот звук всегда раздражал Грейс.
– Ну, ладно, – Дональд заговорил серьезно. – Не стоит шутить на эту тему, война – вовсе не шутка, и если случится самое худшее, мы все, несомненно, выполним свой долг… Теперь с расписанием дежурств, Кейт, – он подался вперед. И тут игривое настроение вернулось к нему. – Только подкрепитесь этим кексом перед битвой.
Комнату наполнил смех Кейт Шокросс. Она смеялась, закрыв глаза и опустив голову. Затем так же внезапно она прекратила веселиться, достала из сумки лист бумаги и начала объяснять график дежурств.
Грейс наблюдала, как они очень серьезно распределяли обязанности на случай войны, дух которой действительно витал в воздухе.
Было начало сентября тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Казалось, что Англия может в любую минуту оказаться в боевой готовности: людям уже выдали противогазы, шли разговоры о сооружении земляных убежищ, о ночевках в них. Мысли о войне не пугали Грейс, за исключением тех случаев, когда она начинала думать о детях. Взрослые могли постоять за себя, но дети, особенно младшего возраста, как те, что ходили в начальную группу деревенской школы…
Тревожные мысли не давали ей покоя, потому что она в последнее время вообще не могла думать ни о чем другом. Дети, дети… ребенок. А что если у нее будет ребенок, и его убьет бомбой? Дрожь пробежала по всему телу Грейс, с головы до ног, потом она как-то странно застыла – внутренний голос произнес: «Все равно я бы рискнула».
Она вновь взглянула на Дональда. Его лицо было серьезным, красивым и серьезным. Не удивительно, что Кейт Шокросс не могла оторвать от него глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33