Уорлок опустился на корточки и внимательно осмотрел тазик, ни к чему не прикасаясь. Потом он опустил голову еще ниже и потянул воздух носом.
— Это ведь воск? — спросил Пербрайт.
— Точнее, парафин. Наверное, растопленные свечи: тут вот застыл кусочек фитиля. — Уорлок начал легонько раскачиваться на каблуках, потом поднял голову. Его лицо выражало первобытное удовольствие. — Нанесен горячим с помощью кисточки на металлический слив и все, какие были, дефекты в эмалированном покрытии ванны — как раз то, что нужно, сэр. А цепочку можно просто обмакнуть в тазик.
Сержант Лав, ругаясь вполголоса, раскладывал бумаги по трем кучкам, условно обозначив их про себя как «письма», «счета» и «всякая всячина». Жизнерадостный Уорлок все больше раздражал его после того, как с быстротой, непозволительной для кабинетного работника, произвел на свет ту самую теорию, которую Лав уже выносил в своей голове, намереваясь огласить в подходящий момент как праздничный подарок всем. Пытаясь спасти хотя бы частицу ускользающей славы, он вмешался в разговор, объявив:
— Насчет ванны, инспектор, похоже на правду. Когда я искал отпечатки на ванне, то заметил на дне сальные пятна.
— Ага, — сказал Пербрайт и многозначительно кивнул Уорлоку.
— Они выглядели так, — Лав развивал успех, — будто их пытались смыть горячей водой. Только вот кто проделал все это, забыл про цепочку. Она висела на одном из кранов и вся была покрыта толстым слоем парафина.
Он вернулся к бумагам.
Уорлок смотрел на тазик с хищной радостью собственника, который получил-таки что хотел.
— Разочек от души пройтись по тебе кисточкой, мой милый, и…— Он издал звук вылетающей пробки, который, по всей видимости, означал для него максимум всего, что возможно достичь.
Лав поморщился.
— Это нам очень поможет, — снизошел Пербрайт. — Конечно, при условии, что мы сможем определить, чьи это отпечатки. Я думаю, можно допустить, что они оставлены тем джентльменом, который окажется в живых, возражений вызвать как будто не должно.
— Совершенно верно, сэр, — обернувшись, Уорлок посмотрел на инспектора, словно удивляясь, как можно с такой осторожностью говорить об очевидных вещах. — Правда, — добавил он, — я не обещаю никаких результатов. Это такая работа, которую всякий, имеющий хоть каплю здравого смысла, будет выполнять в перчатках. Бегать по дому с кислотой и тому подобные вещи. Как вы думаете?
Пербрайт оставил вопрос без ответа. Тема представлялась ему неблагодарной.
— Так, а теперь о волосах на молотке, — сказал он. — Они могут помочь?
— Трудно сказать. — Уерлок поднялся на ноги и сунул свои беспокойные руки в карманы брюк, где они продолжали шнырять, словно любопытные мыши под полом. — Я так понимаю, вас опять интересует установление личности. Вообще-то, сам по себе волос немногое может сказать. Здесь главное значение имеют сравнительные анализы. Дайте мне волос А и волос Б, и я скажу вам, с одной они головы или нет — с разумной степенью определенности, во всяком случае.
Инспектор обдумал это предложение и обратился к Лаву:
— Сид, раздобудь-ка несколько волосков для этого джентльмену. Только мы должны точно знать, чьи они. Загляни, например, в магазин Периама: возможно, он там оставил какой-нибудь пиджак. Мы не знаем, было ли у того, второго — Хопджоя — собственное помещение: контора там или что-нибудь еще в этом роде. Посмотри в доме: не отыщется ли среди его вещей одежда с метками.
— Как насчет расчесок с инициалами, сэр? — Лав был полон рвения.
— О да, вполне. Расчески с инициалами — непременно. В дверь тихо постучали, и один из людей в штатском приоткрыл ее и просунул голову:
— Извините, сэр, но мы кое-что откопали.
— В самом деле, мистер Богган? — Пербрайт одобрительно посмотрел на него.
— Так точно, сэр. Я подумал, вы, наверное, захотите взглянуть.
Пербрайт и Уорлок последовали за ним. Сад представлял собой аккуратную, унылую композицию из травяного газона и цветочных клумб, обрамлявших его с трех сторон. Трава еще не разрослась, но ее явно не подстригали уже не одну неделю. На вскопанной полосе вдоль забора ровным рядком стояли яблони, похожие на престарелых постояльцев отелей: глубокие корни, неуступчивый характер и упорное нежелание расцветать по весне. В дальнем углу чопорно стояла бесплодная слива; на ее стволе воротничком повисла почерневшая бельевая веревка.
Коллега детектива Боггана стоял на одном колене у края неглубокой ямы, вырытой в клумбе, и обметал землю с какого-то мешка. Вдруг он отдернул руку, выругался, осмотрел палец и прижал его платком. Когда он убрал платок, на белой ткани осталось алое пятно.
— Вам лучше вымыть его, — посоветовал Пербрайт. Он наклонился над мешком. Из небольшой прорехи торчал осколок светло-зеленого стекла. Он заметил в мешке еще несколько маленьких дырок. Их края были словно обожжены.
Пербрайт нетерпеливо потянул за горловину. Мешок оказался наполненным битым стеклом; некоторые осколки были величиной с ладонь и каждый был слегка вогнут. Вместе они явно составляли огромную бутыль.
— Тот самый сосуд, который вам нужен, — кивнул Уорлок. Он посмотрел на высыпавшиеся из мешка осколки. — Интересно, куда он девал корзину?
— Корзину?
— Да. Эти бутыли с кислотой обычно ставят в металлическую плетенку, наподобие больших корзин. Они должны предохранять их при транспортировке.
— Тоже зарыл, наверное, — предположил Пербрайт. Богган обреченно взглянул на кусок клумбы, еще не тронутый лопатой.
Детектив, порезавший руку, вышел из дома и присоединился к группе на лужайке.
— Мне кажется, — обратился он к инспектору, — я знаю, где он расколотил эту штуку.
Он провел Пербрайта и Уорлока назад, в кухню, а оттуда, через боковую дверь, в гараж. Там он показал на пол в углу.
— Здесь полно мелких осколков, сэр. Я еще раньше заметил их, когда искал лопату.
Его спутники осмотрели пол, кивком оценили проницательность своего проводника, окинули взглядом гараж.
Вдоль одной стены, освещенной лучами солнца, проникавшими через закопченное окно в крыше, висели на крюках и гвоздях ржавая пила, фотокалендарь 1956 года, весь покрытый масляными пятнами, прокладка головки блока цилиндров, автомобильная покрышка, протершаяся до самого корда, старая походная сумка для провизии и еще нечто, в чем под толстым слоем пыли угадывался фарфор. Пербрайт с некоторым удивлением опознал подкладное судно.
Инструменты, большинства из которых, судя по виду, уже давно не касалась ничья рука, были аккуратно разложены на верстаке, укрепленном на кронштейнах у дальней стены гаража. На полке над верстаком стояло несколько банок с машинным маслом, ваксой и краской; среди разнообразного хлама, сваленного под ним, Пербрайт заметил необычно большое количество предметов из детской игровой комнаты: багатель, пучок рельс для игрушечной железной дороги, побитый и помятый волшебный фонарь.
Голос Уорлока заставил его поднять глаза.
Согнувшись уже привычной для инспектора синусоидой, он констатировал:
— Чего-чего, а молотков в этом доме, по-видимому, хватает. Для каждого дела — свой.
Пербрайт заглянул через его плечо. В тени, на одном из стенных брусьев на высоте тридцати сантиметров от пола лежал родной брат найденного в ванной комнате молотка. Уорлок показал на тускло поблескивавшие осколки стекла на его головке.
— Вот этим он и разбил бутыль, сэр. Он обратил к инспектору взор, выражавший одновременно удовлетворение и ожидание чего-то. У Пербрайта,с которого было уже достаточно на сегодня улик, возникла странная мысль, что если он сейчас вдруг схватит и швырнет этот молоток подальше, то Уорлок подскочит, без промаха перехватит его на лету и с собачьим радостным идиотизмом принесет и положит добычу у его ног.
— Похоже на то, — холодно сказал он.
Уорлок широким жестом фокусника извлек чистейший носовой платок и прихватил им молоток за самый конец рукоятки. Держа его, словно крысу за хвост, он выпрямился и, нахмурив брови, осмотрел.
— Интересно, почему он не воспользовался тем молотком? Мне кажется, такая мысль напрашивается сама собой.
— Может, из брезгливости? — предположил Пербрайт.
— Судя по всему прочему, он не шибко брезглив. Кроме того, есть еще один вопрос: с чего бы ему оставлять все эти молотки в доме? Позаботился же он не только разбить бутыль из-под кислоты, но и закопать ее. Я, например, бросил бы в ту же яму и молоточек. А следом — и второй.
Пербрайт устало улыбнулся.
— Мистер Уорлок, трудно ждать аккуратности от человека, только что убившего своего приятеля. Даже самый добросовестный практик этого дела не застрахован от ошибок.
Вернувшись назад в кухню, они услышали из сада короткий воркующий призыв, который вскоре повторился. Инспектор подошел к окну.
Богган, упершись одной ногой в лопату, повернулся вправо, к ограде. Там какая-то женщина, явно забравшись на невидимый с этой стороны забора предмет, нетерпеливо его подзывала. Богган пересек лужайку и выслушал все, что она хотела ему сказать. Женщина, как заметил" Пербрайт, была уже в преклонных годах, но при этом не утратила ни розового цвета щек, ни бдительности во взоре. У нее была странная манера говорить, откинув назад голову и плотно зажмурив глаза; несколько раз за время разговора рука ее поднималась, чтобы призвать к порядку упрямую прядь совершенно седой прически.
Богган разыскал инспектора.
— Это соседка, сэр, миссис Сэйерс. Хочет поговорить с вами. Утверждает, что может рассказать вам о мистере Периаме.
Миссис Алиса Сэйерс отметила визит полицейского инспектора кофейником горячего молока пополам с водой, подкрашенной для приличия кофейной эссенцией; включила электрический камин, который имитировал мерцание пламени и испускал тошнотворный запах тлеющей пакли, сняла покрывало с клетки, где проживал волнистый попугайчик по имени Тревор.
Еще была подана тарелочка слегка размякших пшеничных галет.
Пербрайт сидел в массивном, но очень жестком кресле и наблюдал, как миссис Сэйерс скармливает Тревору кусочки галеты. При этом она как-то забавно причмокивала, надо думать, для возбуждения в птице аппетита.
Пока попугай управлялся с очередной порцией, она поворачивала голову и, закрыв глаза, обращалась ко второму по значительности лицу в комнате.
— Я надеюсь, вы не подумаете, что с моей стороны это простое любопытство, инспектор. Но я всегда очень тепло относилась к Гордону и, конечно, была совершенно ошеломлена, когда увидела кругом столько людей в полицейской форме. Но что вы хотите, невольно заподозришь худшее, если дело доходит до полицейских, которые копают в саду, не так ли?
Ее глаза открылись, она улыбнулась и, внимательно глядя на инспектора, ожидала с интересом, много ли ей будет позволено узнать.
— Вам нечего беспокоиться на этот счет, миссис Сэйерс. Все, что нам известно на данный момент, так это лишь то, что оба джентльмена, проживающие по соседству от вас, видимо… отсутствуют, и никто не знает, где они находятся. О, всему может существовать самое простое объяснение, но до тех пор, пока нельзя будет исключить возможность всяких неприятностей, нам придется вести расследование.
Тревор, оставленный без внимания, разразился частым квакающим стаккато; впечатление было такое, словно зубилом отколупывают эмаль со дна кастрюли. Пербрайта передернуло. Миссис Сэйерс с умильным видом постучала ногтем по прутьям клетки и протянула руку за другой галетой.
— Насколько я понимаю, вы хотите сказать, что Гордон пропал? Но это же просто невероятно! Может быть, он в отпуске или уехал куда-нибудь.
— Именно это мы и стремимся выяснить. Когда мне передали, что вы изъявили желание поговорить со мной, я надеялся услышать от вас что-нибудь определённое как раз на этот счет.
— О, конечно же, я сделаю все, что в моих силах,чтобы помочь вам, инспектор. В свое время мы были очень дружны-с миссис Периам. И Гордон был ей истинной опорой в старости, по-другому и не скажешь. Интересно…— она остановилась. — Вы, случайно, не разговаривали с миссис Уилсон? Это соседка Периамов с другой стороны.
— Мы навели там кое-какие справки. Она не особенно нам помогла.
— Я так и думала, — миссис Сэйерс коротко кивнула с удовлетворенным видом. — Миссис Уилсон всегда была очень сдержанна. — Она опять задумалась. — Есть еще миссис Корк со своей Мириам. Их окна выходят во двор дома. Вы не пробовали поговорить с ними?
— Мы будем иметь их в виду, — терпеливо ответил Пербрайт.
Тревор встревоженно свистнул и принялся долбить клювом жердочку, охваченный внезапным приступом паранойи. «Чшугу скрмш», — промурлыкала миссис Сэйерс.
— Я так понимаю, мистер Периам жил в соседнем доме всю жизнь?
— О да, он здесь и родился. Я помню, какое облегчение мы все тогда испытали. Бедняжка, она с таким трудом его доносила. Последние четыре месяца доктор Питерc совсем запретил ей двигаться. Она жила на арроруте и тонике, а каждые четверг и пятницу к ней приходила женщина по фамилии не то Дерснип, не то еще как-то и массировала отекшие ноги. Теперь-то, конечно, детей заводят походя, вы согласны?
— Более-менее, — подтвердил Пербрайт.
— И все-таки она постоянно твердила мне, что Гордон стоил всех мучений, которые она из-за него претерпела, и даже больше. Каждый раз, когда он делал для нее какую-нибудь малость, она говорила: вот еще одна драгоценность в короне Господа. Она, знаете ли, была несколько религиозна. Что же, я думаю, это ей очень помогло, когда она овдовела. Мастоидит . Гордон потом всегда носил шарф, когда выходил из дому, и зимой, и летом, пока ему не исполнилось девятнадцать или двадцать лет. Она опасалась, что болезнь может передаться по наследству, хотя мне кажется, что люди иногда просто по-пустому тратят нервы из-за подобных вещей, как вы думаете?
— Мистер Периам бы… он не женат? Миссис Сэйерс надула губы и коротко, шумно выдохнула энергичное «нет».
— Девушки?
— Есть тут одна юная леди, навещает его время от времени. Я, правда, считала, что она встречается с тем, другим — с Хопджоем, знаете ли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23