— Он повернулся к Маллею. — Кстати, тебе не удалось выяснить, какие же все-таки повреждения были нанесены тому человеку?
— Нет, их тоже засекретили. Но Хартон делает операции на животе. Практически больше ни на чем. Пербрайт поднял брови и посмотрел на Росса.
— Рассмуссен, — объявил Росс.
— Ах да, Рассмуссен. Знает кто-нибудь, кто такой Рассмуссен?
Вызвался Лав.
— Он датчанин. Когда-то у него была собственная ферма на Поллард-Бридж, но потом землю отобрало государство. Насколько я знаю, сейчас он выполняет разовые работы. Забивает скот, в том числе. Некоторые фермеры по-прежнему любят забить свинью для собственного употребления, да только и один на сотню не знает, как к ней подступиться. Вот они и посылают за Хиксом сюда, во Флаксборо — у него мясная лавка — или еще за Рас-смуссеном.
— Ничего, на ваш взгляд, необычного нет в том, что Кролл хочет забить свинью? — спросил Росс.
— Что, прямо сейчас, вы хотите сказать, сэр?
— Да, сейчас. Лав ухмыльнулся.
— Забавно получается, что вы об этом спрашиваете. Они ведь уже забили одну недели две назад, но кто-то ночью стащил у них половину туши прямо из сарая, где она висела. Кролл нам тогда звонил по этому поводу. Черт, ну и ругался же он.
— А кто забивал ту свинью?
— Хикс, скорее всего. Хотя, наверняка не знаю.
— Следовательно, Кролл мог бы послать за Рассмуссеном за это время — раз у него пропала большая часть первой туши?
— Мог вполне. Особенно, если бы Хикс не смог прийти во второй раз.
Росс наклонил голову.
— Еще один, последний вопрос, сержант. Вы говорили, что правительство забрало у Рассмуссена ферму. Как это случилось?
Вопрос, казалось, несколько удивил Лава.
— Вообще-то, забрали всю землю в округе. Принудительная скупка, я так полагаю. Это все для того огромного, даже не знаю как его назвать, в Фимбл-Бэе.
На следующий день неутомимый сержант Уорлок, сгорая от нетерпения, просунул свою цветущую физиономию в дверь кабинета Пербрайта и объявил:
— Мы закончили с машиной.
Он перечислил все заслуживающие внимания находки. На дне багажника — вместительного багажника, подтвердил Уорлок, — остались лежать несколько соломинок; в том же месте были обнаружены четыре-пять пятен крови. Соломинки имели тот же вид, что и клочки, найденные в гараже на Беатрис-Авеню и в платяном шкафу покойной миссис Периам. Можно было с уверенностью утверждать, что этот след оставлен бутылью с кислотой.
С кровью все обстояло не так просто. Пятна были свежие, но кровь совершенно определенно была не человеческая.
— Так что вот, сэр, — заключил Уорлок с видом добросовестного пса, положившего к ногам хозяина не особенно упитанного кролика.
Пербрайт задумчиво смотрел на кипу бумаг, принадлежавших Хопджою, которые все еще лежали в корзине рядом с его столом.
— Скажите, сержант: вот эти анализы пятен крови…
— Вы, я так полагаю, достаточно легко можете определить человеческая она или нет?
— О, без проблем. Можем также назвать группу человеческой крови. Но заметьте, только группу: индивидуальные хромосомы мы пока не выделяем.
— Это понятно. Но если предположить, что структура крови сильно повреждена — разрушена, фактически. Насколько точен был бы ваш анализ в этом случае?
— Нинасколько, это же очевидно. — Тон Уорлока намекал, что сам он воспринимает такой вопрос почти как издевку.
— Ну, хорошо, давайте я подойду к этому с другой стороны. Предположим, что некоторое количество крови, мяса и костей было восстановлено до их основных химических компонентов — углерода, воды, солей кальция и так далее. Есть ли какая-нибудь возможность определить, какого рода живому организму они принадлежали?
— Вы что, серьезно хотите, чтобы я отвечал на этот вопрос?
Пербрайт встал и медленно подошел к окну. Сжав руки за спиной, он остался там стоять, глядя на улицу.
— Знаете, нам следовало бы раньше об этом догадаться.
Уорлок на минуту оставил свои привычные манеры рвущегося в бой спортсмена. Теперь весь его вид выражал озабоченность.
— Если у вас на уме то, что вычерпали из отстойника…
— Именно.
— Так, ну что ж, мне лучше сразу вам сказать, что не существует способа определить, была ли эта бурда мужчиной, женщиной или ручным кенгуру архиепископа Кентерберийского. — Он помолчал, потом махнул рукой. — Да ну, что тут думать… я хочу сказать, тело-то исчезло — трудно найти более очевидное объяснение.
— Как раз это меня и не устраивает. — Пербрайт повернулся. — Кое-какие вещи в этом деле выглядят чуточку слишком очевидными. И вы же, я надеюсь, не вообразили себе, что я забыл про тот хитрый молоток?
— Да, с молотком не все ясно. Как, — твердо добавил Уорлок, — я и указывал.
— Верно, указывали. И я думаю, вы заслуживаете того, чтобы узнать кое-что еще. Предполагаемая жертва являлась — или является — исключительно легкомысленным джентльменом, которого плотно осаждали кредиторы и мужья. Он специализировался на том, что уверял всех подряд в своей занятости на весьма и весьма секретной и, я полагаю, романтической работе.
— Так вот откуда взялись эти Траляля и Труляля.
— О, вы, значит, уже встречались с майором Россом и его коллегой?
— Встречался с ними? Да они устроили мне форменный допрос с пристрастием в камере. Тот из них, который выглядит как секретарь врача-венеролога, — коротышка с острым носом — чертовски был напорист. Я ему так и сказал. — Воспоминания об этой встрече заставили Уорлока возобновить свою беспокойную разминку. Пританцовывая, он принялся переносить вес с одной ноги на другую и выбрасывать вперед руку, обозначая удар по стене. — Никогда раньше не видел ласку и кольчатого червя в одной компании. Ну, ладно: ройте дальше. — Уже открывая дверь, он обернулся и вопросительно посмотрел на Пербрайта: — Вы в самом деле считаете, что все это было подстроено нарочно, а?
Инспектор улыбнулся, ничего не. ответив.
— О, кстати, чуть было не забыл вот про это…— Уорлок вернулся к столу, выудив по дороге из грудного кармана стеклянную пробирку, которую осторожно уронил на стел перед Пербрайтом. — «Фибрафон» считает, что это из расчески для малышей, «Портлэнд Пластикс» говорит — рыболовная леска, а «Хоффманз» единодушно настаивает на удерживающей нити гирокомпаса. Выбирайте.
Пербрайт узнал нейлоновую нитку, чудом застрявшую в крестовине слива пресловутой ванны с Беатрис-Авеню.
— Не скажешь, что эти эксперты оказались нам особенно полезны, как вы считаете?
— Я мог бы обратиться еще в несколько фирм, если хотите. Но должен признать, что, по-моему, все дело тут сводится к задаванию людям глупых вопросов и получению на них глупых ответов.
Инспектор отложил пробирку в сторону.
— Забудьте о ней пока. Нет смысла нагружать вас дополнительной работой, когда есть очень большая вероятность, что нас всех водят за нос по диснейленду. Кстати, —о диснейленде, — он посмотрел на часы на стене, — не забыть мне переговорить с главным констеблем.
Мистер Чабб находился в своей оранжерее, где был увлечен подсчетом черенков. Сквозь стекло он казался холодным, высоким и седым. Пербрайт закрыл боковую калитку с эмалированным НЕТ, обращенным к уличным торговцам, разносчикам рекламных проспектов и сборщикам всевозможных пожертвований, и прошел по краю небольшой, в форме полумесяца, лужайке. Трава была усеяна резиновыми костями, истерзанными теннисными мячиками и еще какими-то предметами, уже навсегда утратившими свой первоначальный облик, — свидетельствами самого бездумного потакания капризам йоркширских терьеров мистера Чабба, экскременты которых в изобилии валялись повсюду, изумляя своей разноцветностью. Самих животных, с благодарностью отметил Пербрайт, не было видно: он подумал, что сейчас они, наверное, тащат в три поводка запыхавшуюся миссис Чабб в свой ежедневный поход против мира, спокойствия и гигиенического состояния окрестностей.
Главный констебль отметил появление Пербрайта тихой, терпеливой улыбкой сквозь стекла оранжереи. Улыбка эта возвещала о его готовности поставить общее благо выше петуний и долг превыше всех радостей.
Пербрайт был жестом приглашен присесть на жесткую скамью под сенью лавров, растущих в соседнем саду, откуда можно было слышать, как супруга городского землемера скоблит пригоревшую сковородку и периодически восклицает «о!» или «неужели?», не давая затухнуть монотонному бормотанию зашедшей на кухню гостьи.
Мистер Чабб непринужденно облокотился на решетчатую изгородь и устремил взгляд в никуда.
— Это дело с Беатрис-Авеню, сэр, — начал Пербрайт. — Я бы хотел сообщить вам все, что нам пока удалось собрать, и выслушать ваше мнение. Возможно, наши первые впечатления были ошибочными.
— А, — кивнул мистер Чабб почти одобрительно. — Этого всегда следует ожидать, мистер Пербрайт. И нет ничего зазорного в том, что первоначальные расчеты оказываются неверными. Если у вас, скажем, есть пакетик с семенами, это еще не значит, что из них вырастет именно то, что на пакетике написано.
— О нет, сэр.
Мистер Чабб на несколько дюймов спустился со своего Олимпа и положил руку на спинку скамьи.
— Одно я скажу тебе, мой мальчик. Я очень доволен, что ты уверенно взялся за это дело, а не оставил его нашим тяжеловесам. Я не сомневаюсь в компетентности майора Росса и его сотрудника, но люди посторонние, видимо, никогда не смогут понять, почему жители маленького городка, вроде нашего, поступают так, как поступают, а не иначе. А это, знаешь ли, важно. Очень важно. — Поучительное выражение растворилось на его лице, мистер Чабб опять воспарил к своим высотам. — Сожалею, что прервал вас, инспектор. Продолжайте.
— Как раз когда я выходил из кабинета, — Пербрайт пошарил в «дипломате», который не выпускал из рук, — мне пришла в голову интересная мысль насчет того анонимного письма, с которого все и началось. Вы, конечно, его помните. — Он протянул главному констеблю сложенный пополам лист бледно-голубой бумаги. — А теперь взгляните вот на это, сэр: мы нашли его среди прочих бумаг в спальне Хопджоя.
Мистер Чабб открыл обложку блокнота, который Пербрайт достал из своего «дипломата». Он сравнил письмо с верхним листом блокнота, потом разгладил один лист на другом. Х)ни совпадали по размеру, цвету и качеству бумаги.
— Можно даже проследить продавленные шариковой ручкой строчки, — добавил Пербрайт. — Они различимы на первых двух-трех страницах.
— Н-да, теперь его вряд ли назовешь анонимным, — сухо заметил мистер Чабб. Он наблюдал, как Пербрайт сворачивает письмо и вкладывает его в блокнот, откуда оно когда-то было вырвано. На его лице появилось сердитое выражение. — Как же, черт возьми, прикажете тогда все это понимать? Неудачная шутка или что?
— Для Периама эта шутка могла бы обернуться смертным приговором за убийство, сэр.
— Ну нет, клянусь богом, это уж вы переборщили, — пробормотал мистер Чабб.
— И однако, — настаивал Пербрайт, — все вполне могло этим и кончиться. Свидетельства того, что он убил своего постояльца и потом избавился от тела, на первый взгляд казались очень впечатляющими. Мы получаем это письмо и естественно приписываем его одной из соседок, которая случайно слышала их ссору, а может быть, даже и видела что-нибудь похожее на драку. В письме особо упоминается ванная комната — довольно убедительный нюанс, должен сказать. У нас нет другого выбора, кроме как начать расследование. Вот тут-то все они и выходят на свет — признаки того, что в доме творились мерзкие, зловещие дела: пятна крови, заляпанная парафином ванна, прожженный кислотою пол, молоток, испачканный в крови и с прилипшими к нему волосами. А в саду мы находим зарытые осколки бутыли, корзину от которой — слишком большую, чтобы ее можно было тоже зарыть, и слишком прочную, чтобы разломать, — в спешке засунули в гардероб подальше от глаз.
Мы заглядываем в канализацию — это тоже, конечно, нетрудно было предугадать — и полностью убеждаемся, что тело убитого растворили в кислоте. Но чье? Вне всяких сомнений, того из двух, кто проиграл схватку в ванной, о которой нам так предусмотрительно написала страдающая бессонницей соседка или сосед. Победитель, когда мы установим, кто это, разыскав его, автоматически оказывается убийцей.
Оставшийся в живых — им оказался Периам — был должным образом найден. Он не уезжал далеко, но сам по себе этот факт ничего не значит: он вполне согласуется с самоуверенностью человека, который решается совершить и скрыть такое поистине чудовищное злодеяние. В самом деле, все обстоятельства, в которых мы его обнаруживаем (как вы, без сомнения, сами отметили, сэр), складываются в классический портрет преступника. Утешение в половой связи, броский дорогой отель с современными удобствами, пользование машиной жертвы, а кроме этого, и его девушкой — все это рисует перед нами картину, практически не оставляющую надежд на оправдание.
Инспектор прервался, чтобы закурить сигарету. Мистер Чабб смотрел' на него очень внимательно. Он пытался убедить себя, что эта мысль о классическом поведении убийц на самом деле уже приходила ему в голову.
— Такова, сэр, — продолжил Пербрайт, — была ситуация в том виде, в каком ее нам представили. «Представили» я, разумеется, употребляю в качестве рабочего слова, сэр… Дело, не сходя с места, можно было направлять директору государственного обвинения и, осмелюсь утверждать, обвинительный акт по делу Периама последовал бы автоматически. Но вы со свойственной вам дальновидностью не стали торопиться, сэр.
Главный констебль, скромно потупясь, рассматривал группку пограничных растений у своих ног.
— Было практически неизбежно, — возобновил свой рассказ Пербрайт, — что какая-то часть столь сложной и запутанной махинации не выдержит более пристальной проверки. И лабораторные эксперты заметили накладку. Волосы на молотке действительно были с головы Хопджоя — или, по крайней мере, соответствовали найденным на его одежде, — но попали они на молоток не в результате удара, который проломил ему голову. По словам Уорлока, их остригли ножницами и прилепили туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23