Четыре дня назад они получили сообщение, что мальчишка сбежал из училища.
– Нашел его?
– Нашел. Там, где он и должен был быть. В сортире шикарного бара на Норт-Бич.
– Не понимаю, почему тебе потребовалось на это четыре дня.
– Ты хоть представляешь, сколько там подобных заведений? – возмутился он. Увидев ее улыбку, он снова опустился на стул. – Тебе надо было посмотреть, в каком виде я нашел мальчишку. На нем еще была школьная форма. Казалось, он спал в ней, не снимая, все четыре дня. Увидев меня, он закатил истерику. Стал орать, лягаться и царапаться. Мне пришлось вызывать по рации машину, чтобы доставить его на место. – Он весело улыбнулся. – И тем не менее, день у меня прошел неплохо. Мне пришлось объясняться не менее пяти раз и один раз с женщиной. Тут я достиг полного успеха. Она, должно быть, решила, что я настоящий педик.
– Ты сообщил его родителям? Ред кивнул.
– Они будут завтра. – Он пожал плечами. – Такова жизнь. Мальчики становятся девочками.
– Бедный парень. – Это было одно из тех дел, которые не нравились никому из них. Они чувствовали, что их вмешательство совершенно бесполезно. По сути, они не могли предложить ничего конструктивного. Единственное, что они могли сделать, – направить ребенка к психиатру. Но случалось, что и те были бессильны.
– Ты трудолюбивая маленькая пчелка. Чем ты сейчас занята? Делом Хайден?
– Фамилия девочки Кэри.
– Я знаю. Но все газеты называют эту историю делом Хайден. Из-за матери, которая в этом городе считается большой шишкой. – Он опять с шумом отхлебнул кофе. – А что с ребенком?
Мариан задумчиво посмотрела на него.
– Толком я и сама не знаю. У меня еще не было возможности собраться с мыслями. Она не похожа на большинство других детей, с которыми мне приходилось сталкиваться.
Он вопросительно вскинул брови.
– И каким образом ты пришла к этому выводу? Лишь по предварительным данным?
Она кивнула.
– Дай-ка взглянуть.
Она наблюдала за ним, пока он пробегал глазами первый листик. Это был отчет врача, который обследовал ее. Каждая девочка, которую к ним доставляли, должна была пройти медицинское освидетельствование до того, как ее отправляли в камеру. Дани прошла через врача в прошлую субботу, но психометрические тесты не были сделаны до понедельника, потому что на уик-энд все закрывалось.
У Мариан было ощущение, что, общаясь с Дани, она не уловила нечто чрезвычайно важное, но конкретно не могла сказать, что именно. Ред неслучайно считался отличным специалистом. Он работал офицером по надзору уже много лет. Может, ему и удастся выловить то, что может помочь.
Окончив читать отчет медика, он с едкой насмешкой взглянул на нее.
– Рад убедиться, что, по крайней мере, хоть эта девочка нормальная. Она понимала, что он имел в виду. «Девственная плева полностью дефлорирована и разрывы хорошо зажили, так что не представляется возможным определить время дефлорации. Тем не менее, имеются следы раздражения стенок влагалища и легкая припухлость клитора, что говорит о возможном высоком уровне сексуальной активности в период, непосредственно предшествовавший обследованию».
– Я начинаю думать, что в Сан-Франциско вообще нет четырнадцатилетних девственниц. – Посмотрев на нее, он ухмыльнулся. – Для истории, – Мариан, ты еще была девственницей в четырнадцать лет?
– Кончай свои шуточки, Ред. И не надо, чтобы работа мешала твоей объективности. Хорошие дети редко к нам попадают.
– Кто он был? Ну, тот тип, которого она убила? Она уставилась на него.
– Не говорит. Как только заходит разговор о нем, она замолкает. Не отвечает и все. Взгляни на ее психометрию, и сам все поймешь.
Она увидела, как его брови поползли кверху, когда он проглядывал результаты. Она понимала, чем объясняется его реакция.
– У малышки коэффициент интеллектуальности до 152-х.
– Совершенно верно. Мы столкнулись с экстраординарным уровнем интеллекта и воспитания. Поэтому-то так трудно и понять, что произошло. Читай дальше.
Он молча продолжил изучение записей. Быстро пробежав несколько страниц, он отложил их.
– Она дурачит нас. Не могу понять, в чем дело? Почему?
– Именно это я и чувствую. Ты прочел, что она сказала психиатру в конце обследования? Что она сама, по своей воле, признает неправильность своих действий, что понимает их недопустимость, что она не отказывается обсуждать все, что имеет отношение к ее неправильным действиям, но не собирается говорить о том, что не имеет отношения к этим темам. Все остальное касается только ее лично, и она не чувствует необходимости вторгаться в эту область, поскольку не имеет отношения к ее поступку.
– Потрясающе. Мариан кивнула.
– Где-то до этого уик-энда она еще контролировала себя. Очень плохо, что мы не можем вытянуть из нее, когда она в субботу пришла домой. Она была очень взвинчена и в нервном состоянии.
– Ты считаешь, что кто-то сможет добиться у нее ответа?
.– Единственный, с кем она виделась, был ее отец. Ему никогда не приходило в голову ничего подобного. Для него она продолжает оставаться маленькой девочкой. В последний раз, когда он видел ее, Дани было примерно лет восемь, и, пока он не поймет, что она выросла, думаю, он так и не сможет себе представить, что она стала взрослой во всех смыслах.
– Что он собой представляет?
– Смахивает на симпатичного вежливого человека.
– С таким послужным военным списком? – В голосе Реда звучало недоверие.
– В этом-то и парадокс. Но я чувствую себя какой-то виноватой перед этим бедным мужиком. По его одежде видно, что он не очень-то преуспевает, но примчался из Чикаго выяснить, не может ли он чем-то помочь. Оставил жену, которая со дня на день ждет ребенка, и он разрывается на части. Он хочет сделать что-то толковое, но не уверен, что правильно понимает в сегодняшних обстоятельствах смысл этого понятия.
– А что такое мисс Хайден?
– Нора Хайден четко представляет, что ей надо. Всегда и всюду. Возможно, она и отличная художница, но в то же время она и настоящая сука. Мне искренне жаль ребенка, которому довелось жить с ней все эти годы. Должно быть, ей не легко пришлось.
– Чувствуется, что ты ее не особенно любишь.
– Думаю, что да. Но это ничего не меняет в основной проблеме, которую надо решать. Как нам добраться до этого ребенка и заставить ее открыться?
– Порой лучше всего оставить ее в покое. Может, когда она начнет хоть чуть больше доверять нам и увидит, что мы хотим ей помочь, она станет откровеннее.
– Это сработало бы, будь у нас время. Но Мэрфи дал нам всего лишь неделю. У меня ощущение, что на него здорово давят, и он хочет скорее разделаться с этим делом и не собирается предоставлять нам законные пятнадцать дней.
Она налила себе еще кофе. Теперь он остыл, но Мариан все равно выпила его.
– У меня удивительно странное чувство, что в этом деле мы и ни на йоту не приблизились к правде. Учитывая самообладание, которое демонстрирует эта девочка, я просто не могу поверить, что она совершила убийство.
– Тогда кто же, по-твоему, его совершил? Мать?
– Как мне кажется, вполне возможно.
– Но все свидетельствует против тебя. Ты же читала все показания. Ты была на расследовании у коронера и еще раз выслушала всех. Они единогласно показывают на девочку.
– Так оно и есть, но словно бы я вошла к себе домой, вижу, что все вроде бы на месте и все же чувствую – что-то тут не так. Слишком все в порядке. И, кроме того, есть только один очевидец.
– Мать? Она кивнула.
Ред задумчиво посмотрел на нее.
– Не упускай из виду, что неприязнь к матери может завести тебя в тупик. Много раз я убеждался, как глупы бывают родители. Я бы с куда большей охотой поносил бы их, чем ребенка. Но, как правило, это не приносит результатов.
Встав, он пошел по кухне и вернулся еще с двумя чашками кофе.
– Где сейчас девочка?
– У психиатров. Возможно, сегодня Дженингс сможет заняться ею.
– Салли Дженингс отличный специалист. Если ей не удастся размотать ее, это ни у кого не получится.
– Остается лишь надеяться. Кстати, пора брать ноги в руки. Судья Мэрфи хочет, чтобы я взглянула на решение суда о разводе родителей. Мне придется забежать в офис их адвоката.
Мариан отодвинула стул.
– Как Анита и мальчики?
– Как обычно. Анита решила пойти работать часть дня, чтобы стало полегче с деньгами, но я сказал, что только через мой труп. Я слишком насмотрелся, что бывает с ребятами, у которых работают оба родителя.
Она сочувственно кивнула. Порой она искренне удивлялась, как некоторые женатые мужчины могут жить на свою зарплату. Она понимала, почему обувь Реда вечно выглядит так, словно она уже месяца два нуждается в починке.
Он вздохнул.
– Стиви, старший, просто достал нас с мотороллером. Он говорит, что у всех ребят есть в школе.
– И ты собираешься купить его?
– Если мне удастся найти подержанный, долларов за пятьдесят. – Он уставился в стол. – Порой я сам себе кручу голову. Таких лишних денег нет и не предвидится.
– Может, тебе повезет, Ред.
– Буду держать кулаки на счастье. Но порой я просто пугаюсь.
– Что ты имеешь в виду?
– Стиви хороший парень и все такое, но я не перестаю думать обо всем, без чего ему приходится обходиться. Ты понимаешь меня. Может быть, ничего хорошего нет в том, что так много знаешь.
Она кивнула.
– Порой ночью я просыпаюсь, – продолжал он, – от того, что мне снится такая сцена: я сижу за письменным столом, ко мне приводят мальчишку, и я вижу, что это Стиви. И когда я спрашиваю его, почему он это сделал, он говорит мне: «А чего ты ждал, папа? Что я так и буду вечно жить, веря, что луна сделана из зеленого сыра?»
Несколько секунд она смотрела на него. Эти беды преследовали каждого из них. Они и знали и понимали слишком много. Она по-дружески положила руку ему на плечо.
– Тебе достался длинный и тяжелый день. Почему бы тебе не пойти отдохнуть домой?
Он с благодарностью погладил ее по руке.
– Стоит ли? – усмехнулся он. – И Анита до полусмерти перепугается, решив что я заболел или со мной что-то случилось.
6
Диплом в рамочке на густо занавешенной стенке говорил, что его обладатель получил степень магистра психологии в Висконсинском университете. Имя в дипломе было выписано строгими готическими буквами – Салли Дженингс. Выдан в июне 1954 года.
Салли Дженингс было тридцать восемь лет, когда она его получила. За спиной было уже пятнадцать лет работы в инспекции по надзору, пока она, упорно занимаясь, прогрызала путь к своей цели. Когда ей удалось скопить денег, она взяла отпуск без содержания на два года и занялась дипломом. И прошло еще два года, прежде чем в ее бывшем отделе открылась вакансия.
У нее было молодое лицо, его совсем не старила седина в волосах, мягкая манера обращения и глубокое понимание детей, с которыми ей приходилось иметь дело. В большинстве случаев они чувствовали, как она к ним относится, и отвечали доверием. Но порой встречались и те, кому удавалось устоять под ее мягким, но неуклонным нажимом. Вот как в этот раз.
Она посмотрела на Дани, сидящую по другую сторону стола. Девочка сидела молча, со спокойным лицом, аккуратно сложив руки на коленях. Салли сразу же заметила, что она тщательно ухаживает за ногтями. Взяв сигарету, она увидела, как глаза девочки следят за ее рукой.
– Хочешь закурить, Дани? – вежливо спросила она, протягивая пачку.
Дани заколебалась.
– Все в порядке, Дани. Тут ты можешь курить. Дани взяла сигарету и зажигалку.
– Спасибо, мисс Дженингс.
Психолог закурила сама и откинулась на спинку кресла. Выпустив клуб дыма, она наблюдала, как он медленно поднимался к потолку.
– Мне нравится смотреть на сигаретный дымок, – рассеянно сказала она. – Словно облачко в небе меняет формы и очертания.
– Мы с девочками так играли в школе мисс Рандольф. Мы называли их Мгновенный Роршах.
Салли Дженингс посмотрела на Дани. В глазах девочки блеснула веселая искорка и тут же исчезла.
– Вы бы удивились, узнав, о чем говорят некоторые девочки. Некоторые из них уже все знают.
– Для своего юного возраста ты довольно много знаешь о психологии.
– Кое-что читала. В свое время мне хотелось заняться ею, но потом я передумала.
– А почему, Дани? Мне кажется, что ты была бы отличным специалистом.
– Не знаю. Может быть, потому, что мне не нравится копаться в мыслях других людей. Или, возможно, потому, что временами мне вообще не хочется ни в чем копаться.
– Ты считаешь, что я лезу к тебе в душу, Дани? Дани посмотрела на нее.
– Но это же ваша работа, не так ли? – откровенно спросила она. – Вы должны понять, почему я дергаюсь, скажем так.
– Это только малая часть того, что я хотела бы уяснить для себя, Дани. Самая малая. Главное – понять, смогу ли я найти способ помочь тебе.
– А если я не хочу помощи?
– Думаю, так или иначе мы все равно помогаем друг другу. Неважно, сознаем мы это или нет.
– Вам тоже нужна помощь? – удивилась Дани.
– Думаю, да. Порой бывает, что я чувствую себя совершенно беспомощной.
– И тогда вы обращаетесь к психологу? Салли Дженингс кивнула.
– За последние пару лет мне приходилось несколько раз обращаться к психоаналитику. Но еще до этого я понимала, что должна досконально разбираться в себе самой, иначе не смогу как следует делать свою работу.
– И как часто вы у него бывали?
– По крайней мере, раз в неделю. Порой и чаще, если у меня было время.
– Мама говорит, что те, кто обращается к психоаналитикам, – больные люди. Она говорит, что это предрассудок, идущий от римской католической церкви.
Салли Дженингс снова посмотрела на Дани.
– Ты считаешь, что твоя мама всегда права?
Дани, не отвечая, смотрела на нее. По глазам девочки психолог поняла, что та отгородилась от нее стеной. Она сразу же сменила тему разговора.
– Врач, который обследовал тебя, говорил мне, что ты жаловалась на боль в грудях. Они уже давно болят у тебя?
Дани молча кивнула.
– Как давно?
Дани медлила с ответом.
– Ведь я не лезу к тебе в душу. Это чисто медицинский вопрос.
– В этом есть что-то плохое? – встревожилась Дани.
Салли видела, как руки девочки невольно метнулись к груди, и ей показалось, что на какую-то долю секунды она поняла причину беспокойства девочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43